В последние годы представители науки все чаще говорят о том, что взятые по отдельности в своих философских максимах и концепция «возмездия», и концепция «снижения числа преступлений» являют собой крайности, и их нужно рассматривать исключительно в совокупности, как систему сдержек и противовесов, чтобы они дополняли друг друга и по возможности нивелировали недостатки[94].
Например, достаточно распространенной является концепция так называемого ограниченного воздаяния (limiting retributivism)[95], которая опять же исходит из того, что задачи карательного по своей сути наказания должны быть утилитарны, иначе они не служат целям, ради которых возлагаются на преступника. А само воздаяние не следует рассматривать ни как цель наказания, ни как его сущность, ни как руководящее начало для определения вида или размера наказания – оно является ограничительным принципом, помогает установить те пределы, за которые нельзя выходить при назначении наказания. Отстаивая свою теорию «ограниченного воздаяния», ее автор Н. Моррис говорит о своих опасениях широкого применения и распространения утилитарных идей наказания, что может привести к широкой практике назначения наказаний на неопределенный срок, «нарушающий фундаментальные основы прав, свобод и достоинства человека»[96]. И уважение этих прав и свобод предполагает установление четких, определенных границ ограничений, возлагаемых за совершение преступления, границ, которые позволяет найти именно теория воздаяния с лежащим в ее основе базовым принципом пропорциональности налагаемого наказания характеру и степени общественной опасности (seriousness of crime)[97].
Смысл концепции заключается в том, чтобы создать систему наказаний, в которой будет предусмотрен верхний и нижний предел, поскольку даже если с точностью невозможно установить, какое наказание является соразмерным, а потому в полной мере справедливым, мы всегда можем сказать, когда наказание не соответствует содеянному – является слишком строгим или, наоборот, слишком мягким. В этих установленных пределах находятся виновность, моральная упречность лица, а также тяжесть совершенного преступления. Другими словами, заслуженное лицом, совершившим преступление, воздаяние зависит от конкретных особенностей преступного деяния и свойств, характеризующих личность, таких, например, как пол, возраст, наличие или отсутствие предшествующего преступного поведения, т. е. всех тех обстоятельств, которые в континентальной правовой традиции принято называть смягчающими или отягчающими.
Некоторые исследователи говорят о том, что с учетом имеющихся знаний о психологических механизмах принятия решений человеком, когда решение принимается не рационально, а с учетом подсознательного выбора наиболее благоприятного варианта исхода событий и построения именно такой модели будущего развития событий, теория «ограниченного воздаяния» имеет меньший сдерживающий эффект, нежели утилитарные концепции. Если, например, лицо совершает кражу и знает, что в рамках наказания, разработанного с учетом положений теории «ограниченного возмездия», ему полагается наказание от 2 лет лишения свободы до 8 с учетом имеющихся смягчающих и отягчающих обстоятельств, оно мысленно будет строить проекцию ситуации, в которой, если его и привлекут к уголовной ответственности, а такой вариант, как правило, тоже представляется как исключительный, то фактическое наказание будет минимальным. В таком случае превенция уголовного закона действительно оказывается ниже, нежели в ситуации с наказанием, разработанным с учетом утилитарных теорий, и предусматривающим за такое же преступление абсолютно определенную санкцию, скажем, 10 лет лишения свободы[98].
В качестве основного нравственного обоснования наказания все чаще предлагается идея «восстановления» нарушенного преступлением права или общественных отношений (reconstructivism). Так, например, Дж. Клайнфелд приходит к выводу, что уголовное право представляет собой свод этических норм, которым закон придает силу путем запрета под угрозой наказания[99]. И этим объясняется особая роль отрасли, поскольку именно на уголовное право наложена обязанность восстанавливать «нравственное основание социального порядка»[100], нарушенное или уничтоженное преступлением. При этом отвечая на два ключевых вопроса уголовного права – какое поведение следует считать преступным и какими принципами следует руководствоваться, накладывая наказание, реконструктивизм говорит о том, что в основе всякой криминализации должно лежать нарушение нравственной нормы, которую понимают максимально широко – это и моральные императивы, права и свободы, принятые социальные практики, концепции добра и зла, социальные институты и т. д. – при ответе на второй вопрос следует опираться на принцип справедливого воздаяния за содеянное. Преступление и наказание представляют собой своего рода «обмен намерениями»[101], это своеобразный способ коммуникации, когда преступник, с одной стороны, а государство – с другой, пытаются выразить миру определенное послание. Поэтому прежде, чем ответить на вопрос, что представляет собой наказание и какова его сущность, необходимо ответить на вопросы, что такое преступление, и какие цели реализует государство, криминализуя те или иные деяния. В основе криминализации должен лежать не только причиняемый обществу вред, но и нарушение норм «общественного сознания», основ социальной организации, его идеалов. Если говорить о потерпевших от конкретного преступления, то страдает их чувство собственного достоинства, их самоуважения, «квазимистическая основа той добродетели, которая делает человека человеком», а также иногда их социальный статус, своего рода социальное достоинство[102].
Наказание, в свою очередь, является отрицанием посыла преступника и «образовательным посланием» всему обществу (educative message), нравственным по своей природе, посланием, из содержания которого должно явственно следовать, что является добром, а что злом[103]. Таким образом, уголовное право выполняет две функции – функцию осуждения (condemnation function) и функцию контроля (control function). Первая реализуется в первую очередь посредством установления уголовно-правового запрета и является исключительной особенностью отрасли. Вторая позволяет не только стигматизировать осуждаемое обществом поведение, но и оградить общество от тех лиц, которые такое поведение демонстрируют. И эту функцию уголовное право делит не только с другими отраслями права, но и с другими социальными регуляторами поведения.
В российской литературе много внимания уделяют состоянию современного американского уголовного права, причинам и итогам той реформы, которая началась во второй половине прошлого столетия[104]. На наш взгляд, не вызывают сомнения следующие моменты.
Во-первых, необходимо подчеркнуть, что сама реформа была вызвана глубоким кризисом всей системы уголовного правосудия и неспособностью выполнять возложенные на нее функции. Публикация Модельного уголовного кодекса всколыхнула огромный интерес к уголовно-правовой теории. Строгие теоретические построения и кодификация в масштабах всей страны воспринимались как панацея от неэффективности действующих норм. И когда движение «всеобщей кодификации» постепенно стало сходить на нет, американские юристы стали возвращаться к традиции общего права.
