День был здесь долгий, но едва стемнело, ночь ринулась на землю стремительно, как будто непременно должна была застичь ее, здешнюю землю, врасплох. У меня появилось явственное ощущение двух стихий, извечно враждебных, но бессильных одолеть друг друга: каждой из них приходил свой черед господства, но было оно слишком кратковременно и, главное, заведомо преходяще.
На аллее стояла тяжелая духота, насыщенная маслянистыми камфарными парами, и от этого, наверное, казалось, что не только тело, но и внутри все, начиная с языка и неба, забрано маслянистой пленкой. Я был уверен, что среди кактусов это ощущение маслянистости пройдет, но нет, оно держалось и там, и только в гостиной я наконец избавился от него.
Никого, кроме меня, в доме не было. Сначала я подумал об этом с удивлением. Скорее, это было даже не удивление, а обыкновенное недоверие, потому что внутри, во мне, вроде что-то еще присматривалось и прислушивалось к чему-то, чего я сам ни видеть, ни слышать не мог. А потом пришло спокойствие - спокойствие от внезапного и полного бесстрашия, которое почти то же, что безразличие.
Я ни о чем не думал, точнее, не думал преднамеренно, и мысли, которые я вдруг замечал в себе, были чужды мне, как чужие слова, сказанные чужим голосом.
Почему в Болонье никто не знал о брате Чезаре, Джулиано Россо? Ведь у каждого из нас на полках стояли книги Джулиано Россо, крупнейшего митохондриолога. Почему же никому не пришло в голову увидеть в Россо простое сокращение от Россолимо? Надо было сказать Зенде Хааг об этом. О чем этом - о том, что никто из коллег Чезаре не знал, что Джулиано - его брат? А какое, собственно, дело нам до этого! Чезаре был чересчур римлянин, чтобы заставить работать на себя имя брата, у Чезаре было свое собственное имя, и он наверняка намеревался сделать его еще более звучным, нежели имя Россо. А в общем, он был славный парень, Чезаре. Чудак, взял и уничтожил себя. Из-за чего, так никто и не узнал. Может, синьорина Зенда знает? Надо было все-таки спросить. Ладно, успеется, завтра можно, послезавтра или через десять лет - не все ли одно, если человека уже нет. И не будет.
А в лабораториях не было ни души. Все комнаты обошли - и ни одного человека. Работа закончилась в шесть. Кто это сказал - "работа закончилась в шесть"? Это я сам, я сам сказал себе. Объяснил. Все мы немножечко шизофреники - отчуждаемся от собственного своего Я, чтобы растолковать себе простейшую мысль.
Черт возьми, опять этот маслянистый запах. И привкус. Весь язык обложило. Тяжелеют мышцы. Это хорошо, что тяжелеют - когда расслабляешься, мышцы всегда тяжелеют. Все тело тяжелеет. И голова.
Инспектор Гварди говорит, что в спальню Кроче убийца проник через окно. Хотя нет, этого он не говорит - он говорит только, что убийца не воспользовался дверью. А по стене добраться к окну невозможно. Без приспособлений невозможно. А с приспособлениями? Гварди говорит, что никаких приспособлений не было. Убийца, говорит он, должен был обладать нечеловеческой силой и цепкостью, чтобы добраться по стене к окну. Гварди делал динамометрические измерения - измерения показывают: человеку по стене добраться невозможно.
Что это скачет по кактусам? Порхнуло вроде птицы - конечности только врозь, асинхронно, как у обезьяны. Надо поближе к окну. Нет, ничего не скачет - померещилось мне. Удивительно, как легко нам даются фантомы зла. Почему зла? Разве я видел сейчас зло? Я ничего сейчас не видел, это во мне что-то скачет.. Когда оно скачет, мое тело вздрагивает.
Надо включить телевизор. Милая, очень милая дикторша. Креолка, наверное. Не могу понять, о чем она болтает. Ага, есть: загадочное ограбление с убийством в Боготе. Грабитель проник в ювелирный магазин "Огни Эдема" через вентиляционный люк, выходящий на улицу. Владелец магазина задушен человеческими пальцами фантастической силы - шейные позвонки жертвы раздроблены вследствие сжатия. Стоимость украденных ценностей - полтора миллиона песо. Среди камней "Принцесса ночи", пятидесяти шести карат.
Еще одно происшествие: сегодня в ноль часов двадцать минут по местному времени в Джорджтауне...
Хватит, милая девушка: хорошего, как говорят мудрые люди, понемногу. Вот так, слегка нажмем кнопочку. Удивительно, однако, как много места занимает в нынешней жизни диктор простой, в сущности, передатчик информации. Хотя, если оглянуться, это не очень ново для людей - монгольские ханы убивали гонца, привезшего дурные вести. Нелепо, но люди попрежнему в каком-то пункте отожествляют самое информацию с ее носителем: человек, передающий значительную весть, сам становится значительным. Господи, как вольготно в этом мире болтунам и сплетникам!
Почему все-таки меня заподозрили в убийстве Кроче? Гварди решительно утверждал, что он непричастен к этим слухам, что он и сам якобы удивлен единодушием молвы. Должно быть, причина во мне самом - подозрения и обвинения, даже самые вздорные, как-то формируют нас. Да, но формирование - это уже следствие, а что же предшествует его причине - подозрениям? Какие-то отдельные двусмысленные штришки, которые при случае вдруг загоняются в схему и становятся версией? Но как же, черт возьми, люди не понимают, что абсолютно однозначных поступков и слов не бывает! Пока Кроче был жив, никто не замечал нашей размолвки. А потом, когда его не стало... да, но это "потом" раньше всего наступило для меня. Я первый вспомнил о нашей размолвке, и люди наверняка увидели, что я уже не могу не думать о ней. Ну, а как же главный вопрос - смысл и цель убийства? Его-то логика ставит перед каждым.
Еще одно происшествие: сегодня в ноль часов двадцать минут по местному времени в Джорджтауне...
Баста, баста, не хочу думать, не хочу слушать. Ничего, кроме работы!
Душно в комнате, двадцать три градуса, сделаем двадцать. А за окном - почти тридцать четыре, вот термометр: тридцать четыре без десятой. Потрясающе, вон у того кактуса вершина прямо человеческая фигура: руки на груди локтями врозь, голова - шар, оцепенелый живой шар.
Опять маслянистый этот дух. Откуда он? Из рощи, должно быть. За тем кактусом. Вот те на: а куда же девалась его вершина? Ни локтей, ни туловища, ни головы - просто огромная сардель торчит. А вон спускается что-то... совершенно отчетливо вижу обезьяну. Обезьяна на кактусе? Чушь, доктор Прато, чушь! Встаньте, доктор, ну, немедленно встаньте, бегите на аллею и скрупулезно - слышите, скрупулезно - осмотрите ее.
