Каждый, кто стыдливо приоткрывал душу, был ему товарищ, в котором он не смел заподозрить обманщика. Во-первых, потому что в этом люди не обманывают. Во-вторых, потому что они ведь знали и чувствовали то же, что знал и чувствовал он. Все они казались ему людьми и умными, и честными, и тонкими уже потому только, что умели чувствовать.

Все разговоры о том, что весь мир - театр, что каждый говорит одно, а думает другое, и прочее (он сам в них порой принимал оживленное участие), как-то при этом не доходили до его главного ума. В авантюрном фильме или в детективе авторы каким-то образом с самого начала давали понять, что любящая жена или друг детства неискренни, что они таят какой-то умысел, и, помучившись немного подозрениями, ты с облегчением обнаруживал в них в конце концов убийц.

Но можно ли имитировать любовь? Ее подробности, ее стихию?

Слишком поздно он понял, что это ремесло из самых простых. Еще позже - что люди нуждаются в такой имитации не меньше, чем в самой любви. Приятели, которым еще в советские закрытые времена приходилось в турпоездках пользоваться услугами путан, были обижены, даже оскорблены тем, что те и не пытались изобразить страсть и нежность, а вели себя слишком по-деловому, исполняли обязанности строго по регламенту с большим количеством сугубо рациональных ограничений. Смешно сказать, им, в этом свидании с путаной, поцелуя не хватило.

В одном фильме преступник, прежде чем встретиться с жертвой, читает ее дневник. При встрече ему ничего не стоило уже показать себя родственной душой. Через какой-нибудь час девушка обнаруживала, что им обоим нравится одна и та же музыка, одни и те же писатели, что они любят один и тот же цвет моря в ветреную погоду, что оба в детстве любили сосать лед и клали на ночь под подушку один - беличий хвостик, другая - заячью лапу. Родственность, страсть, любовь... Ограбление. Убийство. Так просто.

* * *

Ну и осень в этом году выдалась! Пар от земли и асфальта, деревья нежатся, как в ботаническом саду. Ночные алкогольные отморозки ликуют. Отпусти грехи им, Господи!

Немолодой уже фрайер, в пуховике времен китайско-советской дружбы, заходит в рюмочную и профессорски смотрит на ценники. Не сходится. В который уже раз.

В вазе он замечает букет искусственных подвядших роз. Такой уже стеклянной ломкости. Искусственно подвядшие розы, домашнее воспоминание, в рюмочной.

Жизнь, несомненно, продолжается и без него, усложняясь. Ребята всё молодые, ворошат перед ним сметливыми руками ностальгическую крошку. Бизнес гарантирован, пока мы живы. А потом? Придумают.

Какой-то, на переходе к Невскому, стоит со списком востребованных вещей на груди: "Знаки. Монеты. Иконы. Медали. Часы. Серебро".

Нет, мы, несомненно, еще пригодимся. Вот, например, если сдать себя в ломбард. Сам за собой не придешь, это понятно. На близких надежда тоже не большая. Но ходят же по нашим улицам всякие праздно-щедрые и любопытствующие, которые любят покупать по сходной цене дорогое. И тебя купят. И вставят в свой интерьер. И станешь ты частью чужого интерьера. Частью интерьера всего. Частью интерьера.

Разговор в КПЗ.

"Зачем в Китай-то ходил?"

"Да нас ведь ждали в ихнем райцентре, рядом с границей. Мой друг им КамАЗы продает".

"Ну друг, ладно А тебе-то что было делать в китайском райцентре?"

"Я за компанию. Надо же узнать, как люди стоят на ногах. Стоит ли им КамАЗы продавать? Они у нас были. Ты мою квартиру посмотрел, я - твою".

"КамАЗы ведь не твои. Ну и потом, я же у тебя не квартиры покупаю, а машины".

"Ну они бы показали, например, свои магазины, набитые до отказа товарами"

"А вдруг это не их магазины? Там ведь все по-китайски".

"Переводчик же есть".

"Подкуплен".

"Если они переводчику в год миллион платят, это тоже кое-что, пусть даже и магазины не их".

"Да мало ли в России таких комедиантов?"

Сначала перебежчику в Китай казалось, что ему просто попался бестолковый сосед, но теперь он понял, что тот просто вредный.

"Чего пристал? Выпили бы на халяву! Подарков знаешь сколько надарили бы? Они с такими мешками через таможню прут!"

* * *

Скрепленные птичьей слюной ласточкины хижины, кавказы Нью-Йорка, солнечная ржавчина замоскворецких окон... Куда уходят от меня эти караванные верблюды фантазий?

Все смешалось и при этом стало первобытно ясным. В том смысле, что "воздух дрожит от сравнений". Каждый с каждым готов поменяться местами, не рискуя потерять свое.

Даже в сердце пламени - мрак. Но ничто не отменяется. Как в воспоминании. И все хотят друг другу понравиться. Чайник всякий раз закипает другим голосом, подпевая тайным мыслям хозяйки.

Эгоцентрикам всегда кажется, что, когда рушится их жизнь, рушится мир. Часто они совершенно искренни в своем убеждении. И потому почти все сплошь и рядом философы. Правда, с оттенком истерики.

Живу в тесноте запретов и укорачивающихся желаний и надеюсь еще пожить. Здесь все же есть еще место идеалу. Хотя жизнь во все, конечно, вносит свои коррективы.

Мой приятель, например, еще в детстве решил, что не будет курить. Тем не менее всегда видел себя в будущем с сигаретой. Потому что всегда видел себя в будущем худощавым веселым валетом с усиками. Образ был позаимствован с игральной карты. Придумал: курить будет только для вида, то есть не в затяжку.

Вышло немного иначе. Веселый нрав в нем остался, и усики он отпустил. Но рано полысел, был склонен к полноте и курил около двух пачек в день.

Так что же после этого прикажете - не мечтать?