– По какому праву?
– Помнишь на Ибице?
– Охота в отеле «Анкоридж»? – Мы неслышно засмеялись, вспоминая, азарт Сирин, взявшей след террористов и выследившей целую организацию, для того чтобы двенадцать мужиков поняли, что портить её любимое платьице с блёстками было вредной для их «здоровья» идеей. Находили злодеев не торопясь, несколько недель после взрыва в кафе, где мы опохмелялись, они исчезали один за одним, а после… Я разрешил ей пытки, и красотка глумилась над каждым, изобретая новые способы преподать им урок.
– Накануне, когда поспорили, испытывая на прочность наши вечные тела этиловым спиртом! Тебя ведь всё-таки вырвало. Ты мне торчишь желание.
– Ничего подобного! Меня не от алкоголя вырвало, а от тебя. Ты тогда водкой вспотел, Фу-у-у… Премерзкое зрелище!
– Мерзким оно стало после того, как ты чиркнула зажигалкой, – припомнил «зажигательную» шутку и, в упрёк, слегка двинул её плечом.
– Я просто тебя немного подсушила! – Она толкнула меня в ответ, не уступая в споре.
Я понимал, почему Макош пригласила Сирин. Несмотря на то, что она «шла в комплекте» со стаей, Сирин являлась синонимом слова праздник, нужна как воздух тем, кто разучился отрываться на полную катушку.
Первые несколько лет после освобождения, мы кутили с ней дни и ночи напролёт. Развязней друга у меня отродясь не было: море спиртного было не фигуральным выражением, целибат мы тоже не давали, болезней не боялись, и связей у нас было больше чем алкоголя. Экстремальные виды спорта перестали бодрить риском сломать шею, и только моя человеческая душа не позволяла веселиться в открытую. Но сильно-то мы тоже не скрывались. Интернет пестрил фотками и видео: «Двое на горных мотобайках», «Свободное падение с Эйфелевой башни», «Рекорд Гиннеса по дайвингу».
– Надо бы повторить, что-нибудь из «Сумасшедших в Гималаях».
– Снова столкнуть тебя со скалы и прыгнуть следом?
– Ладно. Можешь не прыгать…
– Не прикалывает, – Сирин отказалась от «фриджампинга» с горной вершины, – Мир уже не тот и мы тоже.
В своё время, мы искали способ забыть то, что не в силах были изменить и не нашли: ни в сексе, ни в дури любви не было. Мы поняли это лет через тридцать, а после кутили просто так.
– Приходи, как разберёшься с зелейником.
– Хорошо, – пообещал я на прощание, сгрёб её в охапку и крепко обнял. До того как она капризно надула губы и нарочито грубо меня оттолкнула, я мог бы поклясться, что сквозь подкладку лёгкой куртки почувствовал пульсацию, исходившую от твёрдого камня в нагрудном кармане.
Глава 4
– Привет!… О! Прости, знаю у вас как бы ночь, но дело срочное и интересное, – за сотни лет, я научился говорить по-английски чуть хуже Шекспира.
– Майкл? – Вулверин Дарк Линеус даже сонный не сомневался, что это мог быть только «безбашенный русский», как он любил обо мне отзываться.
– Угадал. Ну, так что?
– Когда ты приезжаешь?
– Уже. Я в лаборатории, оставил тебе подарок в вакуумном боксе.
– Shit! – он выругался от моей наглости. – Как ты туда попал? – Послышался щелчок активации режима «Утро», Дарк решил встретиться прямо сейчас, позабыв о сне. Его дангвей передавал слова с разных точек, пока хозяин перекочевывал из комнаты в комнату с пиджаком под мышкой по направлению к выходу, пропустив часть процедур, не прерывая беседу и застёгивая одежду на ходу.
– Будь осторожен с этим, – предупредил я его, скрывая оберегающую руну под столом за отводящим символом, – я позаботился, чтобы оставаться твоим единственным странным гостем. Об остальном позаботься сам. Позже свяжусь узнать, что ты выяснишь. Жду полного анализа.
– Чудно! Уже мчусь. – Он был готов землю рыть, если бы я попросил и дело не только в том, что я пару раз спасал его от правосудия. Фармо-генетически улучшенный мозг американца постоянно нуждался в свежей информации, которой я с ним щедро делился. К тому же он догадывался, что мои внезапные визиты не совпадали с расписанием рейсов межконтинентальных модулей и в значительной степени боялся мне не угодить.
Я же напротив, не стремился разрушать его традиционные представления об устройстве физического мира. Если бы он узнал, как я проник в лабораторию, он бы не успокоился, пока не докопался до сути, но ещё раньше он представился бы – скопытился, то есть умер, если так понятней.
Всеобъемлющая энергия эфира опровергала существование известных людям расстояний. Непосвященные могли видеть потоки света, лифт или ступени в небо, а нередко провал в адскую бездну. То, что идентифицировалось последним проблеском сознания умирающего, искажалось переходом за Грань. Эфир забирал сущности людей, когда в теле угасала последняя искра жизни.
Мне как переродку, уже однажды, заглянувшему за грань смерти, стали доступны знания о межмирье. Как бессмертному, наделённому способностями, это открывало большие перспективы. Но в виду «недоделанности» или «недобогости» (назовите как хотите, я уже не обижусь) и «убогости» в образовательном плане антиматерия дальше перемещений меня не пустила, и поделиться со мной своими неведомыми свойствами без диплома «Хогвартса» не спешила. То немногое, что я познал, включало переходы из одного места в другое и только.
Я закрыл глаза, сливаясь с невесомостью субпространства натянутым как стальной канат телом. За срок в четыре земных жизни переход через эфир стал обычным делом. Более того, постепенно я смог управлять тем, что переносил. Я шагнул, мысленно превращаясь в небытие. Было не страшно полностью раствориться, чтобы собраться в целое там, где находился зелейник. Миг и я ничто кроме открытого разума, последнее ощущение, будто меня выдернули из лаборатории Дарка, увлекая в глубины нематериального.
Я слышал, что для настоящего Велеса Грань (как называли переход из энергии в материю и обратно) открывала бескрайние возможности. Как настоящий демиург он был способен сотворить собственный мир, присоединить к нему любые территории, используя энергию эфира и существовать вне времени и пространства. Я не был тем, кем меня некоторые продолжали считать, и даже отдалённо не представлял, как в одной спичечной головке разместить целый мир.
Порой с того ни с сего появлялась уверенность, что я, признанный перевоплощением бога обладаю его способностями: верну воду Яви, спасу его обитателей. Шли годы, я заучивал схемы, перекладывал скрижали, перечерчивал таблички, но воды так и не «намагичил». Для появления более героической идеи – создание для явчан нового мира, я даже голову бы не подставил, если бы мне её кто-то перекинуть собрался. Я как всегда: удивлял друзей и разочаровывал врагов Велеса, хотел обратного – не знать, что магия существует на самом деле.
Переместившись к обиталищу зелейника, я ожидал найти пещеру со складом дыхательных баллонов и очень удивился, обнаружив за городскими развалинами, не хило оборудованное, подземное убежище.
Следы принадлежали трём, четырём людям. Кто-то нашел и оберегал подземный источник, вода – главное условие обустройства жилого бункера.
У гладкой стены, рядом с бронированной дверью я озадаченно уставился на деревянный столб с вывеской из свеженькой сосновой доски. Подобный предмет деревянного зодчества сам по себе невидаль в серой пустыне, коей стала некогда голубая поверхность планеты, однако меня заинтересовала не доска, а слова, коряво вырезанные на ней кириллицей: «Гомосекам и технократам вход воспрещён!» Они образовывали не то требование хозяев, не то их кредо. А меня обнадёживали и, в предвкушении знакомства с неординарной личностью, сделавшей надпись, я надавил на кнопку коммутатора.
То, что юный хозяин таблички оказался клоном с запущенной стадией рака, я понял с первого взгляда: восковый оттенок бледного лица подчеркивался тёмными кругами под глазами, с блеском любопытства, взирающими из-под длинной чёлки, переходящей в кудрявые патлы ниже плеч. Нездоровая худоба делала его длинноногим, не складным подростком. Отшельник сказал, что ему семнадцать, но на вид я бы дал не больше пятнадцати. Как он попал к дозорным? – Загадка не только на логику.
