Разум Тита, столь изобретательный и способный принимать мгновенные решения в минуту опасности, совершенно терялся перед таким изобилием удовольствий. Выбирать не хотелось. Хотелось просто утонуть в бесконечных перспективах подобного будущего.

«Тебе не обязательно умирать, — нашептывал тонкий внутренний голосок. — Так рано и так бессмысленно». Ведь уже выяснилось, что главное видение принцессы Ариадны если и не полностью лживо, то как минимум неверно истолковано. Не существует никакого Избранного, никакого предопределенного пути. Как и обязательств свершить нечто большее — по крайней мере, у Тита, уже пожертвовавшего собственным детством.

Пока другие мальчишки играли, он усиленно трудился. Если не брал уроки у своих предшественников в учебных стансах, то сражался со всевозможными сказочными зубастыми и когтистыми тварями. Вместо солнечного света и свежего воздуха, юношество Тита пропахло старыми талмудами и обгорело в драконьем пламени.

Он так мало жил… Когда в последний раз он гулял в Лабиринтных горах просто ради удовольствия? Нет, вместо этого в свободное время Тит упражнялся на неумолимых склонах, дабы убедиться, что в нужный момент скорость и ловкость не подведут.

Хотя бы день он прожил для себя?

Судорожно вздохнув, Тит вернулся в реальность. Была причина, по которой он придумал это будущее лишь для Фэрфакс: ведь стоило представить там себя, и чудовищная жажда жизни рвалась наружу, стремясь разрушить все на своем пути ради еще одного дня, часа, вдоха.

Но отступать уже поздно, не время поддаваться малодушию.

Он проглотил порцию средства для скачков, закрыл глаза и подумал о Неаполе.

Неаполь. Рим. Флоренция. Материализовавшись во Флоренции, Тит ощутил резкую боль в глазах. Но не стал сидеть и ждать, пока пройдут неприятные ощущения, а воспользовался временем восстановления, чтобы обзавестись немагической одеждой, более привычной для европейцев, нежели для жителей Сахары. Проще говоря, он купил все вещи с манекена в витрине. Затем вновь пришлось прибегнуть к портняжным заклинаниям, отточенным за долгие часы тренировок, чтобы готовая одежда идеально подошла тогда еще неизвестному стихийнику, который должен был взять на себя роль Арчера Фэрфакса.

Фэрфакс.

Тит опять представил ее в будущем: одна, она сидела на расстеленном для пикника покрывале на широкой лужайке Консерватории. На коленях книга, рядом надкушенный сэндвич. Но она недолго пробыла в одиночестве. Подошел друг и сел рядом, за ним второй. И скоро собралась целая толпа, окружившая Фэрфакс хохотом и весельем.

Тит снова закрыл глаза.

Генуя. Турин. Женева. Дижон. Осер.

Оказавшись у колокольни самого крупного собора в Осере, он согнулся от звона в ушах. Перестарался с последним скачком, слишком большое расстояние. Но в этой густонаселенной части Франции на ковре не полетаешь, поэтому, купив пальто — в солнечной Италии он не подумал о необходимой одежде, — Тит сел в поезд и отдался на волю немагических технологий, преодолевая оставшееся до Парижа расстояние под мерный перестук колес под хмурым дождливым небом.

Два часа спустя он сошел на Восточном вокзале Парижа и взял двухколесный кэб до шестнадцатого округа. Уличные фонари, мерцая, освещали широкие городские бульвары. Тит сидел в экипаже, пока движение не переросло в огромный затор, перекрывший улицы во всех направлениях, затем вышел и остаток пути преодолел пешком, даже в пальто дрожа от холода.

Завидев его, консьержка в многоквартирном доме, где жил опекун Фэрфакс, улыбнулась:

— Bonsoir, monsieur.

Раньше Тит использовал эту квартиру как выездную лабораторию, так что у нее сложилось впечатление, будто он друг семьи.

— Bonsoir, madame, — кивнул Тит. — Месье Франклин дома?

— Да, месье. Такой прекрасный джентльмен. Он будет рад вас видеть.

Горацио Хейвуд, отворив дверь, действительно пришел в восторг. Но улыбка померкла, как только он понял, что Тит явился один.

— Она в порядке, — быстро заверил он. — Можно войти?

— Да, да, конечно. Прошу прощения, ваше высочество.

Хейвуд провел Тита в гостиную с огромными картинами, изображающими резвящихся на природе немагов. Затем скрылся в кухне и вернулся, неся чайные чашки и тарелку аппетитных слоек с начинкой.

Хейвуд наверняка принес бы еще что-нибудь, но Тит велел ему сесть и рассказал обо всем, что произошло с их последней встречи: всю правду о зрелищной демонстрации Уинтервейлом своей власти над стихиями, об их поспешном отъезде из Итона и о всего нескольких, но насыщенных событиями днях в Сахаре.

— Когда мы сегодня расстались, она была в безопасности, насколько это возможно в нынешней ситуации. И я верю, что наш друг направит на ее защиту все свои немалые возможности, хотя не сомневаюсь, что в любой момент роли могу поменяться. Ей отлично удается спасать и оберегать своих друзей.

— Защити меня Фортуна, — пробормотал Хейвуд. — Я волновался… гадал, придет ли она меня навестить, но никак не ожидал, что могло столько всего случиться.

С минуту они молчали.

— Вы все вспомнили? — спросил Тит.

Старик медленно кивнул:

— Да, сир.

О предательстве Леди Калисты он, наверное, давно уже догадался, судя по событиям в лондонском отеле. Но с головой окунуться в воспоминания, заново познать любовь и страсть, ради которых лгал, хитрил и крал, только чтобы в итоге оказаться отвергнутым… Тит и вообразить не мог, как Хейвуд мучается.

Как сожалеет.

— Я хотел бы спросить, если позволите.

— Конечно, сир.

— Я могу сложить воедино почти все, но одна деталь выбивается из общей картины и ставит меня в тупик. Какова во всем этом роль генерала Рейнстоун?

Генерал Рейнстоун занимала пост главного советника регента по безопасности. А еще какое-то время служила в личной гвардии принцессы Ариадны, матери Тита.

— Вы говорили, что именно она познакомила вас с леди Калистой, — продолжил Тит. — Но ведь генерал не знатного происхождения, как же они подружились?

— Как, сир, вы не в курсе? — изумился Хейвуд. — Генерал Рейнстоун и леди Калиста — единокровные сестры.

* * *

Иоланта и Кашкари не рискнули лететь в Каир, где обитало немало магов-изгнанников, в том числе — информаторов и агентов Атлантиды. Идти пешком с коврами под мышкой Кашкари тоже не хотел. От Луксора до Каира они добрались на обычных коврах для путешествий, но у них были еще и боевые, куда более толстые, которые невозможно сложить в небольшой квадратик и сунуть в карман. Кашкари опасался, что даже в свернутом виде эти ковры выдадут их магическое происхождение.

Тогда на окраине города он купил осла и навьючил его их пожитками. Иоланта от такого транспорта наотрез отказалась: уж лучше идти пешком, чем пытаться управлять незнакомым зверем.

В итоге Кашкари ехал, а Иоланта шла следом, почти полностью спрятав лицо под куфией. По дороге им встречались здания, подобных которым она никогда прежде не видела: каждый следующий этаж выступал дальше предыдущего, и на самой вершине дома по разные стороны улицы едва не соприкасались, так что их жильцы спокойно могли пожать друг другу руки.

Наконец Иола и Кашкари добрались до чистого и уютного постоялого двора. Хозяин обнял индийца и поприветствовал, назвав по имени. Сладости и кофе принесли сразу, как только они вошли в комнату, а следом и восхитительный овощной суп и целую тарелку долмы — виноградных листьев, фаршированных пряным рисом.

— Ты бывал здесь прежде? — спросила Иола, пока они ели.

Кашкари кивнул, потянувшись за долмой:

— Мой брат некоторое время жил в Сахаре. Я приезжал к нему в гости на все праздники и каникулы, а потом с трудом выбирался отсюда в школу. У кого-то где-то, может, и был передвижной сухой док, но достать лодку не всегда удавалось, а просить, чтобы нам одолжили спасательную, мы тоже не могли. Иной раз им приходилось отправлять меня к Средиземному морю и до побережья Франции. А порой большую часть пути я и вовсе летел. Однажды Васудеву надоела неопределенность и опасность, которой я себя подвергаю, летая в такую даль в одиночку, и он решил установить для меня односторонний портал здесь, в Каире, так как почти на всех базах мятежников есть переместитель, действующий до Каира или Триполи. Тогда мы приехали и остановились здесь на несколько дней. А потом вместе отправились в школу, чтобы он мог настроить другой конец портала.