Отто перетащил брата на одеяло, сказал Белке тоже ложиться спать, а сам полез наружу. Оставалось еще превеликое множество дел…
Но теперь всё позади. В далекой деревне, не той, что в первый раз, украдена всякая кухонная утварь и два больших тряпичных мешка. Из них вышли отличные перины. Нет, не украдены, Отто оставил взамен пару медяков! А в третьей деревне удалось разжиться крупой, которую дед называл «буковым зерном», и яблоками. Хотя, продукты Медвежонок берет везде. Сколько может унести. Зима длинная, до снега надо запасти побольше. Нет, ларгу снег не страшен, но на нем остаются следы… А молоко, так и вовсе очень быстро кончается.
Сено для набивки пришлось взять из стога возле пасеки. Медвежонок не хотел там ничего брать, но траву издалека не потаскаешь. Отто пытался переложить стог, но все равно заметно, что сена меньше стало. Да и видно, что копался кто-то. Только и остается надеяться на невнимательность хозяев. Или на то, что на оленя какого спишут, что проголодался, да растрепал. Монетку ведь не положишь, кто ее в сене найдет…
Зато теперь им ничего не надо! И неважно, сколько это заняло времени. Отто отдохнет, а попозже… А, кстати, что попозже?
— Коготь, — спросил Медвежонок. — А что мы дальше делать будем?
Брат недоуменно почесал в затылке:
— Как что? Пошамаем сейчас и спать завалимся. Тебе уж точно отоспаться надо. А то уже впору менять погремуху на Полмедвежонка. Целую неделю бегаешь! Завтра весь день проспишь!
— В меня столько сна не влезет, — не согласился Медвежонок. — И дров надо побольше собрать.
— С дровами и я справлюсь. За ними не надо за сто миль бегать!
— Я за сто не бегаю!
— А за сколько?
— Не знаю… — пожал плечами Отто. — Я же бегал, а не мерял. Наверное, пятьдесят. Или сорок. А может, двадцать…
— Не-а, не меньше семидесяти! — покачал головой Коготь. — Ты всю ночь тратишь. А бегаешь быстрее лошади. Они двадцать миль за час ходят. И устают быстрее!
— А ты откуда знаешь? — спросил Медвежонок.
— Слышал где-то…
— Мальчики, не спорьте! — Белка села на тюфяке. — Какая разница…
— Да! Я о другом спросить хотел, — вспомнил Медвежонок. — Вот отдохнем, запасем дров. Белку долечим. Я еще продуктов накуплю… украду… А дальше? Куда мы идем?
— На восход, — сказал Коготь. — А куда именно… Не знаю. Что твой дед говорил?
Медвежонок нахмурился:
— Говорил, что если с ним что случится, на восход идти. К язычникам. Они вильдверов не обижают.
— К язычникам? — переспросила Белка. — А это кто?
Медвежонок только пожал плечами.
— Это которые в Господа не верят, — объяснил Коготь, — То есть верят, но считают ненастоящим богом.
— Я тоже так считаю, — сказала Белка. — Он злой!
— Так мы тоже язычники? — переспросил Медвежонок.
— Нет, — замотал головой Коготь. — У язычников свои боги. А у нас никого. Мы сами по себе. А богов, может, и нет совсем!
— Скажешь тоже! — не поверил Медвежонок. — А почему тогда дождь идет?
Коготь почесал в затылке:
— Ну… допустим… Солнце за лето землю высушило, вся вода на небе собралась. Ей там тесно, вот она обратно и льется! А боги всякие и ни при чем вовсе!
Примечание
Коготь не гений. Просто иногда устами младенцев глаголет истина. Хотя стиль мышления мальчика авторам нравится.
— А молнии? — поддержала младшего Белка. — Они как?
— Откуда я знаю? — ответил Коготь. — Только когда человек не знает, как на самом деле, это еще не повод на богов ссылаться. Просто учиться надо. Вон, к владетельским детям учителя ходят… А те фуфлыжники морды кривят… Меня бы кто поучил!..
— Меня дед учил, — вздохнул Медвежонок. — Только не успел многого. Наверное, убили его. Сколько уже времени прошло, давно бы догнал…
— Так мы же по лесам прячемся, — возразил Коготь. — Нас и куница не нашла!
— Нет, — Медвежонок покачал головой. — Дед — «медведь». Вильдвер. Он бы нас вынюхал.
Он отвернулся, чтобы остальные не видели навернувшихся слез. Хотя, что разглядишь при свете лучины и отблесках костра. Но на всякий случай…
Теплые нежные руки обняли его плечи.
— Не плачь, Медвежонок, — но Белка сама почти плакала. — У меня папу убили. Барон Зессендорф. Совсем ни за что… А у Отто — маму…
— Я еще вернусь в Нордвент, — глухо сказал Медвежонок. — Вырасту и вернусь. И всем этим Каубахам и Зессендорфам… Всем этим мистфинкам!..
— Мы! — твердо сказал Коготь. — Мы вернемся. Убивать погань могут не только ларги. Это дело общее!
Глава 48
Всадница летела по узеньким улочкам Ракова так, словно за ней по пятам мчался сам Нечистый. Или еще кто, похуже. Редкие прохожие, которых обстоятельства вынудили покинуть теплые, а главное, сухие жилища, испуганно отскакивали с дороги. От удара широкой конской грудью или копытом это спасало. От фонтана грязных брызг — не очень. Беднягам только и оставалось, что отряхиваться, да посылать вслед всаднице проклятия. Впрочем, прохожих было немного, а нерасторопных по пути и вовсе не попалось. Во всяком случае, пролетев через полгорода, всадница так никого и не сбила.
Целью путешествия оказался большой трехэтажный дом на улице Сигизмунда Лохматого. В отличие от большинства обитателей Шляхетного Конца поленской столицы, хозяин не боялся взглядов, направленных во двор, словно подчеркивая: мне скрывать нечего, и окружил двор не привычной каменной стеной в пять локтей высотой, а забором из ажурной металлической решетки. Натянув поводья, девушка спрыгнула с коня и громко стукнула по медной львиной морде массивным кольцом, закрепленным в пасти.
На звук из глубины двора явился здоровенный мордоворот с огромным клинком на поясе и арбалетом в руках, на ходу руками натягивающий тетиву.
— И какого хрена Нечистый принес посреди ночи? — недовольный голос можно было услышать и возле городских стен. — А, святая сестра, мать вашу через коромысло! — охранник положил арбалет на специальную полочку на заборе, и загремел ключами. — Не могла днем приехать, как все люди? Хозяин занят, он, между прочим, — створка, наконец, отошла в сторону, и гостья въехала во двор. — саму панну Грейскову трах…, то есть снош… Одним словом, заняты.
Ридица спешилась, бросила привратнику поводья.
— Ничего, разберусь! Займись Фройдом! И вещи из тюков пусть принесут.
— Может, халатик лучше? И тапочки с помпонами? — ухмыльнулся мордоворот, похлопывая коня по шее. — К хозяину с гостьей присоединишься! А то паненка благородная, нельзя таких в одиночестве бросать!
— Ты, я гляжу, знатоком стал… — процедила девушка. — Смотри, Макс, попадешься мне под плохое настроение…
— Можно подумать, — охранник поежился, глядя на стекающие по плащам струйки, — оно у тебя сейчас хорошее. В такую-то мокреть!
— Вот и думай! А халат с тапочками тащи! И лохань с горячей водой готовь!
Ридица по выложенной камнем дорожке прошла к дому, сбросила плащ на руки слуге, удивительно похожему на привратника, и, поднявшись в гостевые покои второго этажа, со стоном удовольствия стянула набухшие сапоги и рухнула на кровать. Помянув задницу Нечистого, выгнулась, разминая спину, и с наслаждением пошевелила пальцами ног. Два дюжих парня втащили лохань. Следом за ними миниатюрная служанка принесла кусок ароматного салевского мыла и огромное количество пузырьков и баночек. Девушка поднялась, не обращая на прислугу ни малейшего внимания, стащила одежду и залезла в воду. Погрузилась с головой, вынырнула, намылила волосы, снова погрузилась. На этот раз не выныривала долго, тщательно распутывая пряди.
Наконец, голова поднялась над поверхностью воды. Ни парней, ни служанки в комнате уже не было. Зато в кресле у камина расположился мужчина лет сорока. Стройный, широкоплечий брюнет, одетый, словно на королевский прием. Черный цвет одежды гармонично контрастировал с благородной сединой на висках…
