- Я только один вариант вижу - делиться, - Коготь вздохнул. - Ты берешь Вилли и младенца, им ни на одном посту появляться нельзя. И гонишь полным ходом. Кукушонок на спине, мелкая в руках. А я остальных потащу.
- Мама Урсулу не отдаст, - вставил Вилли.
- А кто ее спросит? - отмахнулся старший. - Всё одно как больную повезу. Сонное зелье плюс порошочек из Занозиных подарков. Тот, что я пил, только в малой дозе. И личико крапивой обработать. Получится: без сознания, опухшая и синеватая слегка. Подорожную нарисуем, и вперед - детишки маму к лекарю везут. У малой с зубками всё в порядке...
- А кормить? - поинтересовался Медвежонок.
- Голодная и не просыпаясь покушает!
- Да не Аннет, - сплюнул младший. - Ребенка я чем кормить буду? Она же орет, когда голодная!
- Молока настреляешь!
- Пять раз в день?!
Коготь задумался:
- А реже никак?
- Орет! - вздохнул Медвежонок. - Громко так! Всю живность в лесу распугает. И патрули приманит...
- А ты сразу на пару дней покупай.
- Скиснет по такой жаре...
Братья задумались.
- Аннет Урсуле уже простоквашу давала, - вставила Сабина. - И яблоки. Только без кожуры.
- Вот! - обрадовался Коготь. - Первый раз свежее; второй, считай, тоже; третий - чуть подкисшее... И так, пока простоквашей не станет, или всё не сожрет. А если совсем спортится - яблочком закусить дай!
- Как его дашь? - младший энтузиазмом брата не проникся. - Ей же жевать нечем! Только кусать одним зубом
- Сам прожуй и сплюнь ей в рот!
Медвежонок на мгновение задумался:
- А она с моей слюны копыта не откинет? - неуверенно произнес он.
Но Коготь уже поймал кураж:
- Так ты не в Облике жуй! И вообще, велетка она или как? Раз клык вылез, значит, и мясо можно. Даже полезно!
- Сырое? - скорчил скептическую мину Медвежонок.
- Вареное, - серьезно уточнил Коготь.
- И хлеб, - подсказала Сабина. - Мякиш намять...
- Короче, сообразишь, - закончил старший.
Медвежонок грустно вздохнул:
- Она не только жрет. Еще и наоборот. Мне что, целыми днями в ее дерьме ходить?
- Тряпку подложить можно, - отрезал Коготь. - Пусть в нее гадит.
- Так она, когда тряпка грязная, тоже орет... Так мы не бежать будем, а только тряпки менять.
- Аннет мох подкладывала, - с видом знатока сообщила Сабина. - Как младенчик заплачет, мох выбросить и новый положить. А тряпка сухая.
- Может, тебя с ними отправить? - с надеждой предложил Коготь.
- Я троих не унесу! - вскинулся Медвежонок. - Хрен с ним! Вилли, пошли учиться пеленать твою сестренку! Времени мало, нам еще сегодня за панятами идти! Старшой, а встретимся где?
- В Нейдорфе на хазе. Хотя... - Коготь задумался. - Ты меня сильно опередить должен. Если обломится через Одру перебраться, вали сразу до Занозы. А на хазе знак оставь. Я туда загляну, но ждать не буду. Тоже знак оставлю... Знаешь, ну его, Нейдорф этот! У Качиньских встретимся. Не в маетке, так в крулевском замке! Глава 47
Что для кнехта может быть хуже собачьей смены? Да что угодно, начиная от раны в живот и кончая владетельским гневом. Но если сидишь в тылу и нигде не проштрафился, а всех дел - охранять каких-то поленских недорослей, то, пожалуй, собачья смена - самое паршивое, что может случиться. Стоишь посреди ночи у сарая, куда заперли пленных, да зеваешь от скуки и недосыпа. Глаза слипаются неимоверно. А если начало ночи ушло не на сон, а совсем даже на другой отдых... Конечно, можно было не увлекаться, да больно уж горяча Марта в этих делах, мертвого поднимет. Нет, у мертвого поднимет! Соскучилась вдовушка по мужской ласке. Так что пришлось Доминику Доллю выходить в караул, не сомкнув глаз, да еще и досуха выжав чресла. А хуже всего, что и Матиас Хинц, похоже, занимался в то же время тем же делом, а потому скорее сам заснет, чем товарища разбудит. И задача-то два часа простоять, да как-то уж больно тяжко...
Нахрена вообще этих щенков охранять? Хотя теперь, наверное, надо. Но ведь поначалу-то ни о каком побеге мелочь и не помышляла! Пока их из теплого дома не вышвырнули в сарай на околице, сменив удобные лавки на охапки соломы на голой земле. Тут уж любой взбунтуется! А малолетки-то похоже, из благородных, недаром у них даже мечи не отобрали: видимо, опасными не считают, но и оскорблять лишний раз не хотят. Вот и оставили бы в избе, раз не хотят. Места в деревне хватит. Зря десятник выкаблучивается, святые братья мальчишек в тепле держали, а он раскомандовался, понимаешь...
Но кто такой рядовой Долль, чтобы решения начальства осуждать, пусть даже и про себя. Наше дело маленькое: молчи, пока не спрашивают, и приказы выполняй. Конкретно сейчас: стой, не спи и по сторонам поглядывай.
- Слышь, Матиас, - негромко позвал Доминик.
- Чего тебе? - недовольно отозвался Хинц.
- У тебя горло промочить есть чего? Вода хотя бы?
У самого Долля фляга была пуста, выдули с Мартой на пару. А залить оказалось нечего, не воду же в самом деле!
- Пусто, - вздохнул Матиас. - Сам собирался у тебя спросить. Теперь до конца смены мучиться!
- Ладно, - Доминик попытался взглянуть на жизнь оптимистично. - Зато сушняк уснуть не даст.
- Тоже верно.
Оба замолчали. Говорить-то особо и не о чем. Да и по уставу не положено. Положено стоять, скучать и глазеть по сторонам. Хоть бы девка какая мимо прошла, тогда другое дело. Никакой похабщины, даже потрогать вряд ли получится, но хоть поглазеть, как при ходьбе задница виляет, да буфера прыгают... Всё не так скучно... Только где это видано, чтобы девки ночью по деревне шастали?
Впрочем, на девках свет клином не сошелся. Доминик согласился бы даже на проверяющего посты десятника, всё не так тоскливо! Десятник сейчас развлекается с дородной старостихой. Или с её фигуристой дочкой. А может, с обеими сразу. Или уже наразвлекался и дрыхнет, как последний цуцик, между двумя аппетитными бабами. Не деревня, а клад какой-то, в каждой второй хате мужика нет. Кто погиб, кто помер, кого в солдаты забрили, а кто и на заработки по отписной* подался. Впрочем, в других деревнях похожая картина... Десяток кнехтов, расположившихся на постой, для оголодавших баб - счастье немереное. Мигом всех по домам растащили, и никто по ночам не шастает, все трудятся над увеличением поголовья местных сервов. Так что любое движение сейчас невозможно в принципе!
Ан нет! Идет кто-то. Долль насторожился и даже шепотом предупредил Хинца. Долго ждать не пришлось: по главной (и единственной) улице в их направлении двигался щуплый подросток. Даже скорее мальчишка, лет тринадцать от силы. Чей-то сынок, наверное. То, что Доминик не помнил, чтобы раньше этот пацан попадался ему на глаза, не настораживало, рядовой к мальчикам относился... никак. То есть, сам когда-то относился, до первой бабы еще, но это было давно. А другие мужчины его интересовали только как мишень для меча, кулака или палки. Или как возможный источник опасности. А малолетки в собственном тылу не интересовали никак. Собственно, в свете луны разбирался только силуэт, да и то в общих чертах. Доминик даже помечтал немного, чтобы силуэт оказался девкой.
Всё-таки это был мальчишка, что стало окончательно ясно, как только гость ступил в освещенный факелом круг.
- Стой, - громко приказал Хинц. - Кто таков, куда идешь?
- Дяденьки, - зачастил паренек, - а кто из вас Ганс? А то мамка сказала вина ему на пост отнести, а где этот самый пост, не сказала. Я вот хожу, хожу, а только вас и нашел...
Мальчишеская скороговорка не давала возможности вставить хоть слово. Впрочем, и хорошо, иначе Доминик сразу бы сообщил, что Ганс сегодня на посту не стоит, и не услышал бы волшебное слово 'вино'. Мысль созрела мгновенно:
- Я Ганс! - перебил он мальчишку. - Вот только у нас в десятке два Ганса. А кто твоя мать?
- Матушку Эльзой зовут, как церковь пройдете, второй дом с этой стороны, - мальчик, повернувшись спиной к кнехтам, поднял левую руку.
