– Ладно хоть обошлось без загрузки, и это радует, не может не радовать, – продолжать балагурить Сергеев, явно пытаясь скрыть смущение. – Аминазин мы сэкономили, ибо экономика должна быть экономной. Всего доброго, Елизавета Александровна, мы поехали, а вы расходитесь, товарищи, нечего проезжую часть загораживать.

Лиза рассеянно кивнула Сергееву, невольно продолжая оглядываться. Само собой, она отлично понимала, что Тополев стал жертвой галлюцинации, такой же нелепой, с точки зрения нормального человека, как то, что он представлял себя тополем, выросшим на могиле, а все же… все же, как ни странно, не только доктору Сергееву, но и ей тоже послышалось звериное рычание. И лай.

Ну, лай мог быть и настоящим: скажем, поблизости гулялась какая-нибудь «собачья свадьба». Но яростный тигриный рык она точно слышала!

С другой стороны, крылатого выражения о том, что у страха глаза велики, еще никто не отменял.

А как насчет гнилостной вонищи?..

Машины постепенно разъезжались, люди расходились. «Икарус», на котором приехала Лиза, тоже умчался, конечно. Да и ладно, до отделения десять минут ходу. Она уже свернула было в проходной двор, через который можно было быстрее попасть на улицу Фрунзе, как вдруг наткнулась взглядом на мрачные черные глаза.

Это был тот парень в «аляске», которого Лиза отправила в школу – вызывать «Скорую». Чего это он такой злой? Бригада приехала мгновенно, несчастного человека увезли, улица очистилась. Вроде бы не на что злиться, а он…

Почему-то ее огорчило, что эти глаза смотрят так неприязненно.

– Спасибо, что позвонили, – крикнула Лиза, улыбаясь.

– Служу Советскому Союзу! – буркнул он неприветливо.

Лиза пожала плечами и пошла своей дорогой, однако чувствовала, что этот человек по-прежнему смотрит ей вслед, да так пристально, что между лопатками ныло.

Ужасно хотелось обернуться, но она все-таки выдержала характер, свернула во дворы.

Ну на кого же он так сильно похож, этот парень, кого напоминает?.. И почему все-таки смотрел на нее с такой злостью? Не потому ли, что увидел, как доктор Сергеев, выражаясь языком романов, стиснул ее в объятиях?..

Лизе было бы приятно, окажись это так.

Почему? Неизвестно…

А вот если бы она стояла рядом с ним, с этим темноглазым, он обнял бы ее, пытаясь заслонить от тигра, пусть и воображаемого? Или, может быть, иронически ухмыльнулся бы, не поддавшись панике?..

Короче, отвязаться от него мыслями никак не удавалось.

«Ну ладно, – наконец-то смирилась Лиза, – лучше вспоминать привлекательного мужчину, чем ту ерунду, которую мне наговорил Тополев!»

Однако стоило об этом подумать, как образ «привлекательного мужчины» немедленно забылся, а вот слова несчастного сумасшедшего вспомнились – от первого до последнего.

Ерунда. Конечно, все это ерунда! Смешно воспринимать всерьез навязчивую идею «шурочки», как выразился Сергеев. Наверное, Тополев всем подряд говорит одно и то же.

Лиза прекрасно это понимала, но почему-то снова и снова возвращалась мыслями к его словам:

«Валиаха поселилась в твоем доме, валиаха грозит тебе. Байгоан дотянулся до вас из ада, где мучается его душа. Он злобен и мстителен, он хочет, чтобы вы страдали… чтобы вы страшно настрадались перед тем, как погибнуть! Три жертвы он уже получил, теперь ему нужны и четвертая, и пятая!»

Валиаха – слово совершенно непонятное. Байгоан – это что, фамилия человека какого-то? Нет, это не человек, ведь он дотянулся из ада. Призрак? Злобный и мстительный призрак тянется из ада, чтобы вся ее семья страшно настрадалась перед тем, как погибнуть? Призрак врага? Но кто этот враг и какое зло ему причинили? Ну ладно, Лиза – милицейский следователь, ее стараниями многие преступники арестованы и осуждены, однако никто не был приговорен к высшей мере, чтобы, так сказать, и в могиле жаждать мести! А чем мог провиниться перед кем бы то ни было Лизин замечательный отец, Александр Александрович Морозов, который слышал от людей только слова благодарности за свое удивительное искусство врачевать их тела и души? Или перед ним был чем-то виноват умерший два года назад Вадим Петрович Скобликов, муж тети Жени? Правда, Вадим Петрович раньше был следователем в том же УВД Кировского района, где теперь работает Лиза. Давно – еще до ее рождения. Потом он ушел со службы, устроился в военизированную охрану на заводе «Энергомаш», ну а затем его перевели на инвалидность. Лизе никто не рассказывал, почему Вадим Петрович оставил милицию, а сама она не спрашивала, уверенная, что из-за болезни: у него был сахарный диабет в тяжелой форме. Но, может быть, в прошлом с ним что-то случилось, из-за чего он был уволен из органов? Да нет, не может быть, никто в их семье ни о чем таком и словом не обмолвился.

А ей в голову никогда не приходило спросить. Очень странно…

Вадим Петрович умер. Страшно умер. Но убийца его известен. Никакой давний враг в этом не был виноват!

А тетя Женя, Женька, дорогая, любимая больше всех, чуть ли не больше родителей? Ее гибель совершенно точно оказалась случайной.

И сразу навалились воспоминания о смерти мамы, которая…

Нет! Об этом не думать! Об этом думать нельзя! В глазах сразу закипели слезы. Однако не думать не удавалось.

«Три жертвы он уже получил, теперь ему нужны и четвертая, и пятая!» – говорил Тополев. В их семье погибли трое. Остались только Лиза с отцом.

«Идиотка, ты просто идиотка, – сказала она себе со злой насмешкой. – С чего ты привязалась к этому бреду сумасшедшего? Даже угрозы тех, кого отправляла за решетку, ты никогда не воспринимала всерьез, а сейчас вдруг зациклилась на какой-то чепуховине!»

Нет, скорей на работу! Это лучшее средство против ненужных мыслей! А вот и красное кирпичное здание Кировского райотдела… но что за толпа собралась у входа? Что там случилось?

Что еще случилось?!

До чего же ослепительно сияло хабаровское солнце! Кто-то в самолете шутил, что здесь триста солнечных дней в году. А может, и не шутил…

Здешний аэропорт оказался типовой бетонно-стеклянной коробкой, неуютной и невыразительной, как и все такие коробки, раскиданные по стране от Москвы до самых до окраин. Слева от здания, впрочем, виднелся среди аккуратных елочек хорошенький домик – память о временах, когда сюда летала только малая авиация.

К стоянке такси выстроилась очередь, хотя большинство пассажиров, получив багаж, поволокло его к остановке троллейбуса, который, как сообщила стюардесса еще в самолете, шел от аэропорта до Комсомольской площади по главной улице имени Карла Маркса, где находились три гостиницы: «Центральная», «Дальний Восток» и почти на набережной Амура совсем новый многоэтажный «Интурист».

Нет, толкаться в троллейбусе не хотелось. Люсьена решила поехать на такси. Очередь продвигалась быстро, и не более чем через десять минут вальяжный мужик с наглыми глазами (так и хотелось сказать – типичными таксистскими!) остановил рядом с ней «Волгу» с шашечками, опустил стекло и через зевок спросил:

– Куда поедем?

Вид у него был такой, будто никуда ехать ему не хочется, а хочется лечь где-нибудь в холодке и лежать, потягивая пивко. То есть наверняка так оно и было! Почему все поголовно ненавидят свою работу? Ну не нравится тебе быть таксистом – не будь им. Иди в дворники, продавцы, доктора, милиционеры, учителя… Или, к примеру, пой на эстраде, чего проще?

Впрочем, Люсьена отлично понимала таксиста. Он по долгу службы вынужден исполнять чужие желания, услуживать, то есть действовать не по своей воле. То же приходится делать представителю любой другой профессии: и учителю, и продавцу, и врачу. И они свои профессии тоже ненавидят. Ведь люди не выносят подчинения. В каждом человеке живет яростное желание сохранить свою личность – плохую, хорошую, дурную, умную, великодушную, подлую – какую угодно, но свою! – в неприкосновенности, избавить ее от посягательств чудовища по имени Социум – то есть государство и его административные органы. Неведомо, конечно, ловит ли Социум кайф от беспрестанного издевательства над личностями, однако, если нет, он, конечно, полный идиот, потому что именно в этом и заключается для понимающего существа смысл и восторг жизни.