Он связан с необходимостью всего вида, а каждым отдельным представителем движет удовольствие, заложенное природой в процесс.

У человека 3-й основной инстинкт формирует либидо, то есть сексуальное влечение.

Я беру смелость утверждать, что именно либидо – и только оно! – является двигателем любого творческого процесса.

* * *

Урожденный художник начинает творить в период своего биологического созревания, хотя позже может казаться, что им движут иные чувства.

Не буду углубляться в психологию проблемы, о том написано уже много и гораздо квалифицированней.

Подчеркну лишь, что истинное искусство всегда чувственно, поскольку основывается на чувствах.

Причем сказанное относится к искусствам всех видов и всех направлений.

* * *

Быв в свое время живописцем и графиком, отмечу, что сильнее всего чувства проявляются в изобразительном искусстве.

По-настоящему сильные полотна с обнаженной натурой писали только художники-мужчины.

Единственной художницей другого пола, оставившей после себя экспрессивные женские «ню», является Зинаида Серебрякова. Но она была лесбиянкой и относилась к своим моделям с нетрадиционной, но реальной чувственностью.

Аналогичным примером роли полового влечения в живописи служит гомосексуалист Константин Сомов, не написавший ни одной обнаженной женской натуры.

Когда кто-то утверждает, что нельзя возжелать Венеру Милосскую, я с этим человеком даже не спорю; мне становится просто смешно.

У древних греков – этих детей цивилизации – чувственная основа искусства видна в любой скульптуре.

Не возжелав модель, скульптор не смог бы создать Венеру – с этим вряд ли кто будет спорить.

Но я скажу большее: в процессе работы художник начинает испытывать желание и к своему творению.

Это может показаться диким человеку, не являющемуся художником, но это именно так.

Миф о Пигмалионе, возжелавшем изваянную Галатею, имеет под собой реальную основу.

Желание, владевшее скульптором, остается в статуе на века и тысячелетия.

Однажды в молодости мне пришлось провести долгое время в ситуации, когда единственной женщиной у меня была копия Венеры Милосской.

Той самой, которую якобы нельзя возжелать.

Долгие часы я проводил над ватманом, набрасывая ракурсы древней гречанки – и при этом мною владело такое плотское желание к статуэтке высотой 50 см, какое я редко испытывал к женщинам из плоти.

О нескромных порывах, обуревавших меня, свидетельствует десяток сохранившихся карандашных рисунков.

И каждый из них, подпитанный моим желанием, перешедшим от скульптора через копию его работы, пышет жаром истинной чувственности.

О чем говорит обложка мемуара «Тропа на вершину Олимпа».

* * *

Возвращаясь к искусству слова, подчеркну, что большинство поэтов начинает свой путь с любовной лирики.

Причем, как правило, толкает их либидо неудовлетворенное.

Но не перешедшее – согласно терминологии Зигмунда Фрейда – в стадию деструктивной компоненты, а полное конструктивности и приводящее к результату.

* * *

Рожденный поэтом, я пережил за 40 лет стихотворчества несколько этапных периодов, и все они были основаны исключительно на либидо.

Точнее, я всю жизнь находился в состоянии патологической влюбленности в какую-то женщину.

(Подробнее о том сказано в мемуаре «В то лето шли дожди…», основанном на теплых воспоминаниях о женщинах в моей жизни, здесь приведу лишь опорные тезисы.)

В 1976 году, оканчивая свой последний 10-й «Б» класс я испытал первую школьную любовь – к девочке по имени Ирина, учившейся в 9-м «А». И тогда впервые начал писать стихи.

В 1979 я влюбился в Анну, свою университетскую преподавательницу по философии (конкретно – по диалектическому материализму). Благодаря ей приобщился к современной русской поэзии и перешел на другой уровень.

В 1980 познакомился с будущей бывшей женой Натальей (не Н.) Г. Написал несколько стихов, полных принципиально новых мыслей.

В 1992 году томился неразделенностью к чужой жене по имени Ольга. Результатом оказался ряд стихов и 4 классических сонета – лучшие произведения моей любовной лирики.

Подчеркну, что все упомянутые случаи были именно патологическими, поскольку относились к страсти нерезультативной. Этот факт подчеркивает и то, что даже к своей будущей жене Н.Г. я писал стихи лишь до тех пор, пока не достиг результата.

А женщины, которыми мне удалось обладать, не оставили после себя ни строчки.

Наверное, в том и состоит великая роль либидо в творчестве художника.

* * *

В своей жизни я знал одного живописца, Народного художника СССР и величайшего мастера из местных, которого знал с детства (он был мужем маминой одноклассницы) и звал дядей Сашей.

Этот дядя Саша всю жизнь до последних минут курил, как паровоз и пил, как бочка без дна.

А в отношении любострастия был таким, что Распутин рядом с ним показался бы церковным служкой.

Он любил жизнь, любил женщин – всех без разбору – и эта всепоглощающая любовь вела его от картины к картине.

В прежние годы я ему ужасался, в нынешние – понимаю, как никто.

* * *

На закате жизни я уже не сомневаюсь, что художник жив лишь до тех пор, пока у него в крови горит огонь желаний.

Если же у него ничего не горит и даже не дымится, то он мертв, будь хоть 20-ти лет от роду.

* * *

Роль либидо в творчестве художника первостепенна.

О том напоминают и обложки, разработанные мною для каждого из мемуаров этой книги.

В публикуемом варианте есть лишь обложка всей книги (которой снабжено и одноименное предисловие «Литературный институт»), где сидит, заняв все поле длинными ногами, неизвестная женщина из Интернета.

В интернетском варианте оригинальной обложкой снабжен каждый мемуар.

Один знакомый литератор сказал мне, что нельзя оформлять тексты о Литинституте картинками подобного рода.

Я же ответил, что именно такими иллюстрациями не только можно, но и нужно создавать ту чувственную ауру, без которой полноценное художественное творчество невозможно в принципе.

И эта аура, по моему глубокому убеждению, является главной в образе учебного заведения моей второй молодости.

* * *

Все изложенное приведено в оправдание тех моих сокурсников, художников слова, которые погрязали в чудовищном – с точки зрения обывателя! – разврате.

То был не разврат, а удовлетворение чувственности, требующей выхода.

Особенно понятной с биологической точки зрения.

Ведь из всех живых существ моногамны только некоторые птицы.

Человек же, хоть и научившись летать, птицей не сделался, а остался говорящим млекопитающим.

* * *

И опять завершу апологетическую главку высказыванием Юрия Нагибина:

…я блудил каким-то первородным грехом…

6

Теперь можно перейти к главной компоненте Литинститутского бытия – музам.

Подчеркну, что – порезвившись вдоволь! – теперь я говорю по существу.

Цитируя Готтфрида Ленца из «Drei Kameraden», здесь