В общем, убедил…
Средиземное море встретило Колесникова штормовым ветром. Хорошо еще, Курт сумел пробиться и посадить самолет на знакомом аэродроме под Тулоном. Даже мысль о том, чтобы приземлиться где-нибудь на запасном аэродроме и километров двести мотыляться по убогим французским дорогам, повергала адмирала в священный ужас. Но пилот справился, и «мессершмитт», едва не дав «козла», уверенно закатился на стоянку.
Кстати, по сравнению с прошлым разом здесь стало куда оживленнее. Самолетами было заставлено буквально все. В основном французскими, но попадались и немецкие машины. Сама полоса носила следы ремонта, а параллельно с ней строилась еще одна, длиннее и шире. Похоже, адмирал Жансуль обустраивался в этих местах всерьез и надолго. И, кстати, машину предупредительно выслал – не забыл еще, с кем имеет дело и кому обязан и нынешним положением, и, возможно, жизнью.
Надо сказать, с момента их последней встречи французский адмирал очень изменился. Если вначале это был потерянный человек, не знающий, куда себя приткнуть, а позже – лихорадочно-возбужденный авантюрист, с головой нырнувший в чужую игру с неясными перспективами, то сейчас перед Колесниковым сидел уверенный в себе адмирал. Даже некоторая французская спесь, которую просто обязан испытывать любой лягушатник в разговоре с бошем, опять начала вылезать. Пускай и непроизвольно, но все же начала, и это стоило учесть. Такое необходимо осаживать сразу и жестко, а то в будущем возникнут проблемы. Оно надо? Колесников усмехнулся про себя и откинулся в кресле. Обед, предложенный французом, оказался неплох, и сейчас живот ощутимо давил на ремень.
– С чем пожаловали, адмирал? – Жансуль смотрел вроде бы доброжелательно, однако чувствовалось, что появлением Лютьенса он недоволен. И Руге не было. Интересно, почему? Впрочем, оно и к лучшему.
– И как вы пьете эту кислятину? – Колесников покрутил в руке бокал с рубиново-красной жидкостью. Большим ценителем вин он не был ни в той жизни, ни в этой. Может, данный конкретный напиток и впрямь считался чем-то особо элитным, но это сейчас было неважно. А важно то, что собеседник на миг потерял нить разговора. – Доложите, в каком состоянии флот.
Вот так, сразу показать, кто здесь главный. И любую самодеятельность ломать на корню. А то вон, фрондируют. Нацепили новые знаки различия на французского образца мундиры и считают, что подчеркивают этим свою исключительность. Ага, щ-щас-с. Если уж шагнули в болото, не пытайтесь говорить, что сели в шоколад.
– Что вас интересует?
– Все. В настоящее время планируется серьезная операция, и мне надо знать, какими силами я буду располагать. Не по штабным рапортам, а на самом деле. И не кривитесь так, командовать поручено мне, соответствующие полномочия получены лично от фюрера.
На самом деле полномочия эти звучали довольно расплывчато, да и командовать Лютьенсу поручалось лишь своей частью операции. Впрочем, расплывчатость несложно было трактовать в свою пользу, а насчет кто и чем командует… Формально руководство операцией возложил на себя лично Гитлер. Похоже, он уверился в том, что там, где работает Лютьенс, будет успех, и потому не боялся уронить свой престиж, что было неминуемо в случае неудачи. Приятно, когда в тебя так верят, пускай и враги. Ну а заместителями его оказались, вполне закономерно, Гиммлер и Геринг. Первый по той же причине, что и шеф, а второму деваться было некуда. Должен же среди политиков присутствовать хоть один военный профессионал.
Хорошо еще, реально они не мешали. Гитлер ограничился парой общих фраз, и его роль должна будет проступить позже, когда придет время: или провозгласить победу, или деликатно замолчать поражение. В общем, впарить лохам… простите, немецкому народу то, что окажется наиболее соответствующим военно-политическому раскладу. Гиммлер вообще, по своему обыкновению, держался в тени, ни во что не лез, но руку с пульса не убирал, дабы не упустить, если повезет, возможность половить рыбку в мутной воде. Блюл свои интересы, в общем. Ну а Геринг, успевший сработаться с Лютьенсом и при этом не сильно разбирающийся в специфике морских, да, честно говоря, и наземных операций, занимался исключительно административными делами. В общем, молодым и наглым профессионалам не мешали, и они в кои-то веки резвились, как считали нужным.
Собственно армии, точнее, корпусу Роммеля, отводилась в предстоящем действе вспомогательная роль. Отвлекающий удар – давно ожидаемый противником бросок к Суэцкому каналу. Получится – значит, получится, нет – значит, нет. Роммель о своей задаче и о том, что имеет право невозбранно отступить, когда сочтет нужным, знал прекрасно. Зря, что ли, вчера весь день сидели с ним и обсуждали нюансы. Так долго, что вылетал обратно генерал уже ночью.
Авиацией командовать поручили подполковнику Коллеру. Этого бывшего полицейского и опытного летчика назначили и за профессионализм, и по протекции Мюллера, который неплохо относился к дважды коллеге. К тому же Геринг, похоже, натаскивал его и к чему-то готовил. Учитывая сложность операции и задействованные в ней силы, она могла стать сорокадвухлетнему офицеру неплохим трамплином. Тем не менее, Коллер в их триумвирате оказался младшим по званию, и в приватной беседе Геринг рекомендовал ему не пытаться играть самостоятельно, а оперативно подчиняться флоту. Неслыханное еще недавно дело, но в свете нынешних событий вполне оправданное. Коллер, судя по всему, понял, что рекомендация в данном случае равносильна приказу, и только каблуками щелкнул. Впрочем, обеспечивать его действия все равно частично приходилось Лютьенсу.
Основную же роль в планируемых событиях предстояло сыграть флоту. И не только кораблям, но и вновь создаваемому роду войск – морской пехоте. О формировании экспериментального подразделения по британскому образцу Лютьенс имел разговор с руководством рейха в лице Гиммлера еще весной. Откровенно говоря, о своей мимолетно проскочившей в разговоре идее он потом и думать забыл. А вот Гиммлер, как оказалось, нет. Все же мужик он был весьма башковитый и сообразил, что лишнее подразделение, ему, пусть и опосредственно, через Лютьенса, подчиняющееся, не помешает. Адмирал, который буквально три недели назад с удивлением узнал, что руководство свежеиспеченными вояками возлагается на него, долго ругался, но сдавать назад было уже поздно. Хотя подарочек, конечно, был тот еще.
Для эксперимента не отбирали солдат из элитных частей, да и из обычных, честно говоря, тоже. Единственно, придали инструкторов из десантных подразделений и горных стрелков. И десантники, и егеря хорошо знали свое дело, но с морем не были связаны никак. От слова «ващще», как говаривали в прошлом/будущем Колесникова. А вот их новые подчиненные…
Все же немцы всегда славились умением приспосабливать к делу что угодно. Сейчас, к примеру, они нашли применение уголовникам с тяжелыми статьями и длинными-длинными сроками, которым было предложено искупить вину… ну, или гнить в камерах дальше. И вот этот сброд в количестве двух тысяч человек, подвергнутый интенсивной дрессуре, Колесникову и передали. Хорошо еще, инструкторов не отняли. Оставили, правда, только добровольцев, но зато пообещали им офицерские погоны. Кое-кто согласился, а для усиления Лютьенсу передали из пехоты офицеров кадровых, но тоже проштрафившихся. Последних адмирал перебрал сам, оставив тех, кто попал в немилость за пьянку, вольнодумство или небрежение уставом, но инициативных и храбрых, начисто отсеяв проворовавшихся интендантов и просто никем не востребованных лентяев. И тех, и других в вермахте, как, впрочем, и в любой армии, тоже хватало, и от них многие пытались избавиться всеми силами.
И вот, три недели, практически забросив остальные дела, пришлось заниматься этими мокрозадыми орлами. Учить грести, плавать (не все, как оказалось, умели), высаживать десант… В общем, как вернулся из Берлина, так и впрягся. Хорошо еще, примерно представлял, что от морпехов будет требоваться. И наглухо вбил им в головы: обратной дороги нет. Или они победят, или умрут. Зато победители получат амнистию, повышенное денежное довольствие и вполне реальные воинские чины.
