Вблизи дуче производил странное впечатление. Безусловно, незаурядный человек. Не каждому дано из рядового члена Компартии (да-да, лично знакомый с Лениным и уважаемый им, это Колесников помнил) и журналиста превратиться в создателя собственной партии и главу не самого завалящего европейского государства. Оратор – блестящий, голос поставленный, и поведение такое, словно бы непрерывно говорит с трибуны. Это уже рефлексы, явно. И вместе с тем, производил он впечатление человека смертельно усталого, с огромными мешками под глазами. А еще он был чудовищно некомпетентен во многих вопросах, и вдобавок плохо контролировал своих военных, это Колесников почувствовал сразу. Если Гитлер, случись нужда, лихо строил своих генералов, то Муссолини не отдал приказ своим адмиралам, а перепасовал им Колесникова. Решайте, мол, напрямую. Ну что же, придется так.
И он не любил немцев, хотя и старался не показывать виду. Однако же это чувствовалось и совсем не радовало. Не то чтобы Колесникова такое положение вещей задевало, скорее, наоборот, но в будущем это сулило лично ему и в этом теле целый набор проблем. Ладно, если не получается ничего изменить, придется играть с тем, что есть, подумал адмирал и выбросил лишние мысли из головы. В конце концов, не такая уж и важная фигура, этот дуче, и прошлая история хорошо показала, насколько быстро его можно скинуть с чаши весов.
К счастью, общение с итальянскими адмиралами оказалось весьма продуктивным. Гениями стратегии и тактики их было, конечно, не назвать, да и к немцам тоже относились не лучшим образом, но хотя бы в предмете разговора эти кадры в опереточных мундирах разбирались неплохо. И прекрасно понимали выгоды, которые сулит им возможность заполучить в свои руки хотя бы часть французских кораблей. Колесников даже загрустил – если французские корабли все же окажутся в итальянских портах, то выцарапать их Германии будет сложно. Зачем им эти корабли, если они и свои-то не могут полноценно обеспечить топливом, сказать сложно. Наверное, просто «шоб було», и ручки у потомков римлян загребущие. Впрочем, до этого еще надо было дожить.
Зато, как оказалось, у итальянцев имелась великолепная служба радиоэлектронной разведки. Радиограммы тех же британцев они перехватывали с завидным мастерством и расшифровывали буквально влет. Колесников, в первый раз увидев это, лишь головой покрутил уважительно. Немецкие специалисты, что называется, близко не стояли. И уже через три дня адмирал владел полной картиной того, как развивались отношения между французским и британским флотами.
Вице-адмирал Жансуль оказался на проверку весьма компетентным флотоводцем. Ну, это стало ясно уже после того, как он в кратчайшие сроки подготовил и вывел в море свою эскадру – и это при упавшем ниже плинтуса боевом духе французских моряков, охватившей их апатии и все более частых случаях дезертирства. Однако, как оказалось, он еще и сделал неплохой финт ушами. Как в условиях жесткого цейтнота французский адмирал ухитрился скоординировать свои действия с остальными силами французского флота, оставалось лишь гадать, однако результат был налицо. Похоже, даже если он и не поверил Колесникову, то слова о том, что французским кораблям надо сбиваться в кучу, чтобы не быть уничтоженными поодиночке, воспринял близко к сердцу. И, вдобавок, сумел этот процесс обеспечить.
Его эскадра рванула в Тулон, держа ход не выше восемнадцати узлов. Хотелось бы, конечно, больше, но «старички», «Бретань» и «Прованс», и в лучшие-то годы больше двадцати не выдавали. Тот факт, что они смогли выдать, а главное, продолжительное время идти восемнадцатиузловым ходом, уже можно провести по разряду чуда. Чуда, сотворенного механиками этих кораблей, которым открытым текстом было сказано, что их вот-вот начнут топить и, если придется отрываться от вражеских кораблей, ждать отстающих никто не будет.
Выбор Тулона казался вполне оправданным – и относительно недалеко, и, вдобавок, там находились четыре тяжелых крейсера французов, что позволяло заметно усилить эскадру. Однако это было еще не все.
Практически одновременно из Алжира вышли четыре легких крейсера. Командиры остальных предпочли отсидеться – остатки французских вооруженных сил разлагались на глазах, но большинство еще сохраняло верность присяге. Из Дакара вышел новейший и, как утверждали французы, сильнейший в мире (с этим, правда, спорили и англичане, и немцы, и даже американцы, а Япония молчала, улыбалась и достраивала «Ямато») линкор «Ришелье». Из Касабланки вышел «Жан Бар», готовый пока на девяносто пять процентов. Словом, под рукой у Жансуля собирались все, кто мог, а главное, хотел драться. Остальные или затаились или, если на момент начала операции «Катапульта» находились в портах, контролируемых англичанами, были ими частью захвачены, а частью интернированы.
Надо сказать, французам повезло. Адмирал Сомервилл вначале опоздал, затем потратил непозволительно много времени в бесплодных попытках выяснить, куда же делись французские корабли, и, под конец, ошибся с выбором курса. С какого перепугу он решил, что Жансуль рванул в Касабланку, так и осталось тайной, но в результате на пути ему попался лишь недостроенный «Жан Бар».
Встреча не оказалась для обеих сторон внезапной. И британцы, и французы были готовы к любому раскладу, и, обнаружив противника, французский линкор тут же изменил курс и дернул прочь от надвигающихся неприятностей. Ну, а Сомервилл, что естественно, устремился в погоню.
Откровенно говоря, у французов имелись неплохие шансы уйти. Британские корабли линии были практически единообразно вооружены, по восемь пятнадцатидюймовых орудий на линкор, однако по скорости эскадра оказалась не слишком сбалансированной. Два из трех входящих в ее состав линкоров, «Вэлиент» и «Резолюшн», могли выдать двадцать четыре и двадцать три узла соответственно. Это в лучшие годы. Сейчас оба наследия прошлой войны могли держать узлов двадцать, вряд ли более – за четверть века износ механизмов оказывался весьма солидным. Третий корабль их лихой тройки, линейный крейсер «Худ», будучи немногим моложе их, выдавал уже почти тридцать два узла. Построенный по концепции «быстроходного линкора», этот корабль не только обладал запредельными для своего времени и все еще впечатляющими размерами, но и поддерживался в состоянии, близком к идеальному. Флагман британского флота, надо соответствовать. Последний же крупный корабль эскадры, авианосец «Арк Ройял», вполне мог держать ход в тридцать один узел, но как раз от него сейчас этого не требовалось.
У французов в этом плане дела обстояли несколько лучше. Линкоры типа «Ришелье», к которым принадлежал «Жан Бар», могли поддерживать ход в тридцать два и шесть десятых узла. По паспорту, разумеется. В любом случае, корабль оказался пускай ненамного, но быстроходней даже «Худа». Стало быть, оторваться от преследователей он мог. Будь линкор полностью готов к бою и прояви его командир решительность, можно было бы и посоревноваться с англичанами в бою. Рискни «Худ» оторваться от остальных кораблей и сойтись с французским линкором один на один, то неизвестно еще, чьи шансы оказались бы предпочтительнее. Все же спорное расположение орудий главного калибра «француза» уверенно компенсировалось его лучшим, чем у «Худа», бронированием.
Увы, «Жан Бар» еще не был достроен. Из двух нелепых, но от того не менее грозных четырехорудийных башен главного калибра на линкоре была установлена всего одна. Вторую, вместе с предназначенными для нее орудиями, утопила в свое время при перевозке немецкая субмарина. Имея всего четыре орудия и, вдобавок, неполный экипаж, соваться в драку выглядело самоубийством, и командир корабля принял вполне логичное решение отступить. Все же скорость у него была повыше. К тому же недостроенный означает новейший. Соответственно его машины не изношены. Вдобавок неустановленная башня – это сэкономленная масса, а стало быть, корабль может развивать скорость пускай немного, но более высокую. Словом, шансы у французов имелись неплохие.