Домой не хотелось. Вечерами – особенно осенними – ей часто не хотелось идти домой. Пока еще был октябрь, завтра Покров, и пока еще была золотая осень. В начинающихся сумерках пламенели клены и березы, через забор дачного кооператива в одном месте перевалилась целая борода дикого винограда – разлапистые листья пламенели насыщенным багрянцем, но многие яблони и груши начали облетать, и тут и там уже виднелись голые ветки с одинокими мелкими плодами.

Надежда не любила осень, еще со школы, когда их в обязательном порядке заставляли учить знаменитое «Унылая пора, очей очарованье…» А эта осень, тридцатая в ее жизни, обещала стать самой печальной. Первой в череде печальных унылых лет.

Полгода назад внезапно и скоропостижно умерла ее мама. Она и раньше замечала за собой «что-то не так», но крепилась ради дочери. А когда, наконец, прихватило так, что пришлось вызывать «Скорую», стало поздно. Рак яичников в последней стадии. Два месяца медленного умирания – и Надежда осталась одна.

Случилось это двенадцатого апреля. И на похоронах растерявшаяся Надежда – ни братьев, ни сестер у нее не было, имелась только родня со стороны матери – последний раз видела своего мужа. Тот, уже несколько месяцев как живший отдельно, явился на похороны навеселе, пожал ее двоюродному брату руку, пьяно пробормотал что-то: «На день космонавтики тещенька преставилась. Теперь сама к богу полетит, узнает, чего там на самом деле-то!» – напился на поминках, испортив все торжество, и исчез. Они развелись примерно за год до того, и с тех пор Надежда жила одна. Как-то так получилось, что за эти полгода она растеряла всех подруг, а родня по матери, пару раз попробовав построить отношения с одинокой родственницей, натолкнулась на стену отчуждения и скоро оставила попытки. Мол, гордая, не хочешь с нами общаться, ну и сиди сиднем в четырех стенах!

Нет, иногда ее пытались с кем-то познакомить. Молодая еще, красивая, с квартирой. Траур – трауром, но личную жизнь устраивать надо. Надежда отмахивалась. Особенно огорчало ее, что потенциальные женихи, которых иногда ей сватали подруги, действительно на нее западали. Она ведь на самом деле была красива и знала это. Ей еще со школы завидовали девчонки: «Какая у тебя коса, Надька! А грудь! А талия! Эх, мне бы твою фигуру!» Все уверяли, что с такой внешностью Надежда непременно будет счастлива. Мол, разглядит ее принц на белом коне, женится, увезет к себе, и будут они с мамой, как сыр в масле, кататься…

Вот тебе и сыр. Вот тебе и масло. Вот и принц на белых «Жигулях». Да, она еще красива – не испорченная родами фигура сохраняла девичью стать – но сегодня обладательнице этой фигуры исполнилось тридцать лет. Да, у нее отдельная двухкомнатная квартира, но без мужской руки она нуждается в ремонте. Да, у нее приличная зарплата, но даже этих денег не хватило на то, чтобы спасти жизнь матери. Да, еще все впереди, но и позади осталось немало – неудачный брак, аборт и сразу за ним выкидыш, после которых врачи сказали, что она не может иметь детей. Этот диагноз – бесплодие – и заставляло Надежду раз за разом отмахиваться от женихов. Даже от тех, которые признавались, что, мол, мне от тебя не детей надо, дети у меня от первого брака уже есть, мне подавай женское тепло и участие! При этом никто никогда не говорил, что собирается давать ей…

Когда Надежда дошла до своего двора, начало темнеть, а во многих окнах уже загорались огни. И только три ее окошка чернели темнотой. Раньше мама зажигала огонь на кухне, дожидаясь дочери. А летом Надежда прибегала домой до того, как стало совсем темно. Скоро начнется зима и вот такое унылое возвращение в пустую квартиру станет в порядке вещей.

Дом встретил ее темнотой пустых комнат и тишиной. Иногда мелькала мысль завести кота или кошку – пусть хоть кто-то радуется ее возвращению! – но сама мысль о том, что где один кот, там и два, где два – там и пять, а потом в сорок лет она окажется классической… ну, не старой девой, но почти старухой с сорока котами. Нет, такой судьбы Надежда пока еще для себя не желала. Что она, что мама – обе мечтали о счастье, верили в него, ждали чуда. Мама, правда, не дождалась. В тридцать три, понимая, что лучшие годы ушли, она взяла и родила «для себя». Надежда была ее надеждой в прямом смысле слова. Мама в юности одевала красивую дочку, как куколку, твердила, что с ее внешностью ей запросто найти себе жениха. Огорчалась, что дочка пошла после школы в училище, а потом – на завод. Мол, где ты там богатого мужа найдешь? Потом успокоилась, притихла.

Мама…

При мысли о ней глаза Надежды наполнились слезами. И ведь надо же, чтобы в такой день…

Праздничный стол был накрыт. Стояли расставленные с утра тарелки, в холодильнике ждали салаты, заливное и нарезка. Был куплен тортик и бутылочка мартини. Подруги, которых она обзвонила накануне, наигранно-веселыми голосами обещали прийти, но честно предупреждали, что у них маленькие дети, что завтра среда и надо на работу, а живут они не в соседнем подъезде, да и сегодня тоже дела есть, так что «мы забежим попозже и только на минуточку, поздравить, хорошо?»

Надежда взглянула на часы. Она приглашала всех к семи часам, понимая, что людям надо собраться и доехать. Оставалось еще полчаса. Она все успеет – и прическу, и макияж. Конечно, кто-то опоздает, кто-то заскочит впрямь на минуточку, но все лучше, чем одной.

В половине восьмого она стала в этом сомневаться.

Никто не пришел. В квартире стояла тишина. Только Минаковы отзвонились, мол, застряли в пробке на Кутузовском, куда заезжали за подарком, опаздываем, так что начинайте без нас. Надежда вздохнула, уверила трубку, что все понимает и, отключившись, чуть не заплакала. Она открыла мартини, поковырялась в салатиках, попробовала заливное – не пропадать же добру! – но в одиночестве кусок в горло не лез. И в восемь часов хлопнула дверью, выйдя из квартиры. Приедут Минаковы или нет, ей хватит сидеть в пустой квартире и ждать неизвестно, чего. Если судьба не стучится в ее дверь, она сама пойдет и постучится!

Кафе-бар находился на соседней улице. Небольшой уютный полуподвальчик, летом выставлявший несколько столиков под цветастыми зонтами. Надежда бывала там всего раз или два, еще при жизни мамы, и никогда так поздно вечером, как примерная девочка с работы сразу возвращавшаяся домой. Но сейчас был особенный день, и она решительно прошагала к стойке, заняла свободный стул и кивнула бармену.

– Мартини. Со льдом!

Играла музыка. Над стойкой вспыхивали и гасли в такт мелодии огни. Под потолком висели два телевизора – там крутили бесконечные клипы. Народа было немного – всего восемь человек, не считая ее. Две влюбленных парочки, уже начавшие самозабвенно целоваться, трое студентов, громко, чтобы перекричать музыку, споривших о достоинствах и недостатках какой-то видеоигры, и одинокий, как она сама, мужчина на другом конце стойки.

Надежда не сразу обратила на него внимание. Она, если честно, лишь мельком скользнула взглядом по сутулой мужской спине, смакуя первую порцию мартини и раздумывая, что будет делать дальше. Тут было все-таки общество, тут она не чувствовала себя такой одинокой. Тут, что греха таить, можно было с кем-нибудь познакомиться. Пусть не на всю жизнь, но известно, что чудеса случаются там, где в них верят. Вот она внезапно и…

Она пила мартини и озиралась по сторонам, стараясь вести себя и выглядеть строго. Пусть не вздумают путать ее с девочками легкого поведения!

Бар постепенно заполнялся народом. Просто удивительно, как много людей вечерами, вместо того, чтобы сидеть дома, отправляются сюда! Как будто завтра суббота и их никто не ждет! А может, и правда никто не ждет. Или им так надоела семья, что хочется сбежать от нее хоть куда-нибудь… Надежда посматривала по сторонам, иногда поднимала глаза к экрану телевизора, висевшему почти над ее головой. Музыка сливалась с гулом голосов, стуком стаканов, шарканьем ног.

Женщина выпила вторую порцию мартини со льдом и задумчиво посмотрела на бокал. Заказать еще или хватит? На нее уже начали обращать внимание завсегдатаи, косились с любопытством, пробовали заговаривать, но Надежда либо не отвечала, либо отвечала так односложно, что мало, кто настаивал на продолжении знакомства. И все же, что ей делать?