- Да нет... К мачехе. А они рано ложатся. Времени было четверть двенадцатого.

- Я бы на вашем месте все-таки поступала, - повторила девушка. - Или вы делаете удачную карьеру?

- Карьеру? На карьере у меня кирпич. Выше капитана никак не прыгнешь. Да еще трибунал корячится, - прихвастнул, преувеличивая неприятности. - Вот мачехе письмо вез, чтобы в Кутафью башню отнесла. Прошение на имя Маленкова. Теперь по почте посылать придется... В общем, неинтересно... оборвал себя, потому что получалось жалостливо, а какое дело чужому человеку до твоих несчастий?

- Большие неприятности? - помолчав, спросила девушка уже на перроне. Разговор сам собой завязался и не продолжать его было невежливо.

- Да так... В общем, я решил когти рвать - демобилизовываться...

- Вот и поступайте в аспирантуру...

- Нет. Для них писать - себе дороже... Если б еще про девятнадцатый век, я, может, и подумал, но меня сегодняшнее интересует. Ненавижу историю.

- С сегодняшним сложнее, - согласилась аспирантка. - Даже с меня требуют. Просто не знаю, как выкручиваться.

Подошел поезд. Они вошли и стали у противоположных дверей.

- Спасибо, ваш брат обещал написать самые идейные страницы, - не позволила Инга затухнуть разговору.

- Он умеет, - вздохнул Курчев, не желая ругать Алешку. Хвалить же доцента было не за что.

- Да, это неприятная работа, - согласилась аспирантка. - Но у него как-то получается.

- Вранье, как ни переворачивай, все равно вранье.

- Не вранье, а общие места. Их очень трудно излагать так, чтобы звучало не стерто. Нужно все время использовать цитаты, а это унизительно.

- Да, унижения вагон. От вранья и унижение.

- Нет, не от вранья, а от скованности. От обязательной дани. Это не одно и то же. Я чуть не ревела, когда начала писать основополагающую главу. Слова выходят какие-то нечеловеческие...

- Точно, - улыбнулся Курчев. - Но есть мастаки. Я на гауптвахте видел одного такого. В позапрошлом году я сидел по одной глупости на гарнизонной губе под Питером. И вдруг повсю-ду выключили свет. А в этот день как раз печатали газету, дивизионку. И меня, как самого грамотного, послали крутить в редакции ручку печатной машины.

В редакции двери настежь - лето. Я ручку кручу, а в кабине пропагандист из Ленинграда инструктаж толкает. Как, мол, надо писать передовицы и вообще все статьи. "Я, говорит, товарищи, уже двенадцать лет поступаю так. Я покупаю тетрадки, очень удобные, портативные, вот такие, в переплетах. У меня их уже больше двадцати набралось. Вам тоже советую не пожалеть денег и купить несколько штук. И вот в эти тетрадки я заношу всякие удачные выражения, как например: 'твердыня мира', 'бастион социализма', 'оруженосцы американо-английского империализма', 'пропагандистская машина' и другие". Он их насчитал штук сто. Я всех не упомнил, - хитро улыбнулся Курчев, потому что все примеры были взяты из статьи доцента. - В общем, у него был полный набор с прицепом. "Так вот, говорит, - товарищи, я все это записываю в тетрадку. И вот, скажем, мне поручают написать доклад или статью для окружной газеты. Я по-военному отвечаю 'слушаюсь' и сажусь писать. И пишу, - сначала черновики. Пишу своими словами. А когда первая часть работы окончена, я вынимаю свои тетрадки и смотрю, какие слова можно заменить на научные красивые словосочетания. Вот для чего нужны, товарищи, тетрадки."

- Шутите? - засмеялась аспирантка.

- Ей-Богу, нет.

- И считаете, что у вашего брата тоже такие тетрадки заведены.

- А ему зачем?.. - снова вовремя удержался Борис. А хотелось ему сказать, что у Алешки и без тетрадей голова набита дребеденью.

- Всё равно спасибо Алексею Васильевичу, - сказала аспирантка. - Если, конечно, напишет, а не подведет...

- Не подведет. - Курчев поглядел на ручные часы и снова нахмурился. Аспирантке стало неловко, словно это она его задержала у Сеничкиных и вот сейчас останавливала поезд на всех подземных станциях.

- Совсем опоздали? Вам, наверно, стоило попросить Сеничкиных... Или в башне большая очередь?

- Да нет. Там никого. В окошечко сунуть и все. Ни расписки, ничего... Это напротив, в Президиуме, у Ворошилова очередь. А тут, как в почтовый ящик. Сунуть и все... А, плевать! - вздохнул, так как не умел долго расстраиваться. - Наклею марку и пошлю.

- Хотите, я отнесу? - вдруг спросила аспирантка.

- Вы всерьез? - обрадовался он. - Да нет... Неудобно.

- Отчего же? Я каждый день бываю напротив.

- Ах да, третий научный!..

- Он самый, - улыбнулась девушка. - Давайте письмо.

- Ловлю на слове, - осмелел лейтенант и, приоткрыв чемодан, достал конверт.

"Хорошо, - подумал, - что заклеил!"

- Слушайте, - вдруг вовсе расхрабрился, - а машинку не возьмете?

- Тоже туда отнести? - усмехнулась девушка.

- Да нет. Просто у себя дома оставьте. Мне ее сейчас деть некуда. Я мачехе вез. Печатайте сколько хотите...

- А вы в камеру хранения сдайте, - удивилась своей находчивости аспирантка.

- Я уж думал, - покраснел лейтенант. - Но там только пять суток держат, а у меня неделя ареста и еще, наверняка, добавят, - объяснил, смешавшись, боясь, что аспирантка подумает, будто он с помощью "малявки" пытается упрочить знакомство. - Мне раньше чем через двадцать дней не вырваться.

- Да нет, пожалуйста, - уступая напору, сдалась девушка. - Только тогда телефон запишите. Но я редко бываю дома.

- Мне не к спеху. В полку она мне ни к чему.

- А вдруг передумаете и другой реферат напишете?

- Нет, - покачал головой и тут же поезд остановился на станции "Комсомольская".

21

Запахи позднего пустого метро - резкие запахи подтаявшего снега, влажного сукна, мокрого меха и сырой кожи - были последними для лейтенанта запахами города и до одури кружили голову.

- Все-таки как-то неловко, - вздохнул, подымаясь рядом с девушкой по желтой от снега и опилок лестнице.

- Ну, как хотите... - пожала плечами аспирантка.

Он посмотрел в ее лицо, охваченное темно-алым башлыком. Черты были правильными и ресницы длинными, почти как у Вальки Карпенко, но вся она была другая, и лейтенант ее слегка пугался.

- Я всегда считала, что военные - народ решительный, - улыбнулась девушка.

- Да какой я военный, - сказал Курчев. - Но все равно я очень благодарен вам... И за письмо, и за машинку. А то мне ее хоть прямо в урну кидай.

- А я думала, вы ее жалеете...

- Вообще-то жутко жалею. Но сегодня я, как Епиходов... Двадцать два несчастья.

Они поднимались по недлинному эскалатору.

- Записывайте телефон и давайте ваше сокровище, - сказала девушка.

- Я провожу...

- Зачем? Вы торопитесь, а она вовсе не тяжелая. Мне ведь близко.

- Раз с машинкой в порядке, то не тороплюсь. Мне бы только одну минуту - узнать, когда последний паровик, - заторопился он. - Или вы очень спешите?

- Нет. Мне близко, - повторила девушка. Она прошла с ним вдоль вокзального здания, мимо камер хранения и залов для транзитников.

- До... - буркнул он в слепое сонное окошечко пригородной кассы и тотчас обернулся к девушке.

- Там живете? - вежливо спросила она. - Или это военная тайна?

- От этой военной тайны еще восемнадцать километров и всё пешком.

- Ого, - откликнулась девушка. - А вы еще не хотите в аспирантуру.

- Рад бы, да грехи...

- Какие там грехи?! У вас отличная работа. Я даже хотела у вас попросить экземпляр для мужа.

- Вы замужем?! - вдруг обрадовался Борис.

- Что - не похоже?!

- Да нет. Чудно... Нет, извините...

- Вас словно это радует, - сказала Инга.

- Ага, - засмеялся он, как человек, разом потерявший страх. - Правда, не торопитесь? - спросил теперь уже совершенно свободно и спокойно. - А то я с полдня не ел. Может, посидим? - кивнул на длинное здание вокзала. - Или это неудобно?

- Нет, - снова зябковато пожала плечами. Курчев заметил, что этим движением она как бы себя подбадривает.- Удобно. Просто мне трудно следить за переменами вашего настроения.