- Что-то незаметно! - рассмеялась Лиза.
- Быстро на воздухе выветривается, - неопределенно-рассеянно сказал Дед Мороз, освобождая пальцами рот от ваты усов и бороды.
- Холодно на улице? - спросила Лиза.
- Да, ничего... - сказал Дед Мороз, опрокидывая рюмку.
- А вы, Николай Александрович, неплохо живете! -воскликнула выпив, Снегурочка, обводя рукою комнату, но словно охватывая этим жестом всю квартиру.
- Столько лет бились! - сказала твердо, оценив ситуацию, Лиза.
- Конечно, у вас дети, - вздохнула, словно позавидовала, Снегурочка, отламывая кусочек от большой плитки шоколада, и добавила с чувством: - Везет же людям! Дети, огромная квартира!
- Да-а, - промычал Дед Мороз, с подозрительной жаждой поглядывающий на бутылку.
Беляев перехватил этот взгляд и налил всем, кроме Лизы.
- С наступающим! - сказал он, слушая, как мелодично гудит хрусталь, после того, как он чокнулся с Дедом Морозом и Снегурочкой.
- С новым счастьем! - сказала Снегурочка. Лиза посмотрела на нее и сказала:
- Мы ведь с Николаем Александровичем с комнаты начинали. С этой вот комнаты. - Притопнула ногой легонько по паркету Лиза.
- Вы такая молодая и уже трое детей! - продолжала восхищаться Снегурочка.
Беляев энергично налил по третьей рюмке.
- Если бы не было детей, не было бы квартиры. Если бы не были мы в свое время рождены, не было бы ничего! - философски воскликнул он и поднес свою рюмку к рюмке Деда Мороза.
Тот помешкал, затем весело сказал:
- Ну, дай Бог, не последняя! - и швырнул жидкость в распахнутую пасть.
- И все-таки, - продолжала Снегурочка, обращаясь к Лизе, - как вам это удается?
Лиза пожала плечами, а Снегурочка грустно взглянула на ее живот.
Глава XXIII
Совершенно очевидно, что Скребнев заимел какой-то зуб на Сергея Николаевича, иначе бы он не завел с ректором разговор об этом при Беляеве. Едва успели убрать портрет в траурной рамке бывшего завкафедрой Пачкова из фойе, как Скребнев вызвал Беляева и спросил его мнение о кандидатуре на так внезапно освободившуюся должность.
- Двух мнений быть не может. Сергей Николаевич, - сказал он, даже и не пытаясь в уме выбрать еще кого-нибудь.
- Угу, - хмыкнул Скребнев, но ничего более не добавил, а предложил зайти с ним к Яковенко, ректору.
Краснолицый и седовласый Яковенко восседал в своем могучем, ленинском, кресле за огромным (откуда только такие берутся, как из горьковского кабинета в доме Рябушинского!) столом, стоящим отдельно в просторном, как зал, кабинете. Перед столом располагалось два кресла-близнеца из того же гарнитура, что и ректорское кресло, но несколько поменьше.
- Здравствуй, Павел Семенович! - опережая Скребнева, произнес Беляев грубовато, пожал мягкую ладонь ректора и сел без приглашения в кресло, закинув ногу на ногу.
Скребнев как будто этого не заметил и опустился в кресло напротив. После паузы зачем-то подмигнул Беляеву, мол, поддержи, и завел разговор о вакансии.
- Я думаю, что Серега справится, - сказал Яковенко. - Да и докторская у него на подходе. Пошевелившись в кресле, Скребнев сказал:
- Я ничего не имею против, но...
- Что "но"? - перебил Яковенко, припадая на стол.
- Боюсь, не потянет...
У Беляева от изумления расширились глаза, и он весь как-то напружинился. Заиграли желваки на щеках и спина стала прямой, как доска. И в этом напряжении он казался еще более подтянутым в своем с иголочки костюме, в выглаженной Лизой вечером белоснежной сорочке, в идеально завязанном темно-синем галстуке.
- Я этого не боюсь, - сухо проронил сквозь зубы Беляев и взглянул на ректора.
Тот пожал плечами и, подумав, спросил:
- Что-то у тебя есть?
Скребнев еще раз незаметно подмигнул Беляеву и сказал:
- У нас у каждого что-нибудь есть... Дело не в этом. Мне кажется, что Серега не потянет.
- Почему "не потянет"? - удивился Яковенко и откинулся к спинке кресла.
Беляев чмокнул губами и медленно проговорил, вполне восприняв подмигивание Скребнева:
- Вообще-то стоит подумать.
Он это сказал, не понимая, куда клонит и что хочет Скребнев, но сказал, чтобы не расходиться во мнении со Скребневым. Тут нужно было четко определиться в расстановке сил. А силы были таковы, что Яковенко был в предпенсионном возрасте, в последнее время почти что отошел от дел, появлялся в институте редко, причем с подозрительно красным лицом. Волевых качеств у Яковенко явно недоставало и он более делал вид, что руководит, чем руководил огромным институтом. Оба проректора были уже в пенсионном возрасте и держались только потому, что когда-то в конце двадцатых годов создавали институт, и ныне никому не мешали. Силу набирала младая поросль, и в особенности, Скребнев, которого недавно на районной отчетно-выборной партийной конференции избрали в бюро райкома КПСС.
- Ладно, вы там думайте, - сказал Яковенко. - Потом доложите.
Выйдя из кабинета, в коридоре, Беляев спросил:
- Володя, чего ты темнишь? Бляха-муха, надумал чего-то и меня в дурацкое положение ставишь! Скребнев по-приятельски обнял Беляева.
- Коля, запомни одно из важнейших правил партийного работника: никогда не выдавай информации, в которой ты сам еще не уверен!
Этому, конечно, Беляева учить не стоило. Но то, что именно его хотел обойти Скребнев, его уязвило.
- Слушай, ты мне доверяешь, Володя? - напрямую спросил Беляев, убирая с плеча руку Скребнева.
Скребнев молчаливо вновь подмигнул ему и сказал:
- Пошли ко мне, потолкуем.
В коридоре разговаривать, действительно, было неудобно, потому что в нем было людно, несмотря на то, что шли лекции. Хлопали двери лабораторий и кафедр, студенты, сотрудники, преподаватели, свободные от занятий, ходили туда-сюда, обязательно раскланиваясь со Скребневым и Беляевым, институтскими партийными боссами. По одной стороне шел ряд широких окон, за которыми падал медленный пушистый снег. Даже одной минуты взгляда на него было достаточно, чтобы успокоиться или задуматься. Если между собой люди так или иначе переходят на "ты", то с природой они вечно остаются на "вы".
Людочка, секретарша, печатала на машинке. Увидев Беляева, сказала, что ему звонила жена и просила ей перезвонить. Беляев кивнул и вошел следом за Скребневым в его кабинет и плотно закрыл за собою дверь, защелкнув английский замок.
- Коля, - начал сразу же Скребнев, - нужен какой-нибудь компромат на Серегу.
- Ты спятил! Это же наш кореш! - воскликнул Беляев, усаживаясь напротив Скребнева у стола.
Волнение охватило Беляева, поскольку он не ожидал, что Скребнев возьмет так круто. Против Сергея Николаевича, с которым он живет и на кафедре, и в парткоме душа в душу!
- Так надо! - твердо сказал Скребнев.
- Что он тебе сделал?
- Лично мне - ничего.
- А кому?
- Вот это я у тебя хочу спросить.
- У меня? - поднял брови Беляев.
- Я же говорю, дай на него компромат!
- Никак не пойму. Ты что, от него избавиться хочешь?
- Иначе не получится.
- Почему?
- Ну, потом как-нибудь расскажу, - сказал, чуть порозовев, Скребнев, погремев коробком спичек, проверяя, есть ли в нем спички, и закурил.
- Что-то никак не врублюсь, - сказал, разводя руками, Беляев.
Скребнев встал и заходил по кабинету.
- Какое тебе, Коля, дело! Ты можешь для меня, как для друга, это сделать или нет?!
Беляев стал понемногу соображать и догадываться, что между Скребневым и Сергеем Николаевичем что-то произошло на личной почве, поэтому резко прекратил вопросы и, подумав еще некоторое время, сказал:
- Хорошо. Но кого ты мне сунешь в шефы?
- Это твоя прерогатива, - спокойно сказал Скребнев и вдруг нервно почти что крикнул: - Мне нужно убрать этого пидора!
Но тут же Скребнев взял себя в узду, сел и, как ни в чем не бывало, сказал:
- Поясница опять болит.
Беляев никак не мог прийти в себя от "прерогативы" в подборе кандидатуры на избрание на должность заведующего кафедры. Сначала никто ему не шел на ум, но затем он кое-что начал придумывать. Разумеется, продать эту должность нужно было как можно дороже. Это для Беляева была аксиома, как для Скребнева было аксиомой то, что Сергея Николаевича не должно быть в институте.
