Сходит в аптеку и магазин, придет домой, выпьет лекарства (чтоб голос звучал более здоровей и уверенней), сделает себе чай и тогда позвонит.

Мысленный план действий был составлен, осталось его воплотить в жизнь. Самая трудная часть. И несмотря на физическую слабость, самым трудным был точно не поход на улицу, а звонок.

Может, для кого дела обстоят по-другому, но для Юли именно так.

Она в первый раз в жизни собирается сказать: «Люблю тебя». До этого такие слова звучали только в адрес мамы. Даже в пору ее юности, точнее подросткового возраста, когда гормоны бурлят и весь мир- воплощение любви, она такими словами не бросалась.

А теперь пришло время.

Страшно-то как, но выхода другого она не видела. Для себя не видела, а лицемерить не собиралась. Врать и говорить что-то другое тоже. Лучше правды ничего не придумали.

Натянула на себя джинсы, теплую толстовку. Вещи висят, будто и не ее вовсе. Куртка еще где-то есть и кроссы теплые тоже.

Но подумать, куда запихнула свой пуховик она не успела, в дверь позвонили.

Мелькнула мысль про курьера пиццы и что она ему неправильно деньги дала, недодала, точнее. Или он что-то потерял. А может, соседка? Или хозяйка квартиры?

Мама вряд ли, они не договаривались, и Юля ей не говорила, что болеет, а значит, не мама, ей тут делать нечего, тем более утром в будни.

Пошла к двери, отперла замки и открыла дверь.

Либо у нее горячечный бред, либо она еще спит.

Ромка не мог стоять на пороге ее квартиры. Не мог.

Не один, а с охраной.

Да пофиг на охрану. Хоть с ней, хоть без. Он просто не мог быть здесь.

- Привет!

Серые глаза, беспокойные, взволнованные. И голос почему-то дрожит. Рома нервничает. В ее сне он бы не нервничал.

А она все продолжает стоять молча, и смотрит на него во все глаза. И слова сказать не может. А мужики за плечами Ромки внимательно глядят по сторонам и старательно отводят от нее взгляды.

- Ты позволишь...? - Рома шагнул вперед, оттеснил ее от дверей и зашел в квартиру, закрыл за собой дверь, будто захлопнул от всего мира, и остались только они одни. В тесном коридоре ее съемной квартиры.

Она отошла дальше, освобождая ему больше места для маневра.

Рома по-хозяйски, будто всю жизнь прожил в этой квартире, скинул с себя куртку, повесил на плечики, ботинки нашли место на обувной полке. Мужчина огляделся, но больше смотрел на нее.

Подозрительно как-то щурился, выискивал что-то в ее внешнем виде и хмурился.

Ну да, она, конечно, на королеву красоты сейчас мало похожа, но и раньше ее красоткой было не назвать. Чего хмуриться-то?

И, как назло, сопли потекли из носа и надо бы сходить высморкаться, но... Ромка же тут...

Бред какой-то, Боже!

Никогда такой стеснительности не ощущала в присутствии другого человека, а тут... прям хоть задохнись, блин. Что с ней не так, а?

А сердце стучит бешено, от прилива крови в голову, ее аж пошатывать начало.

- Я думал ты на работе, но там сказали ты заболела.

- Да, - хрипло ответила и прокашлялась, - Простыла. Я... я не понимаю... как ты... что ты тут делаешь?

У нее ноги подгибались, и тело совсем стало тяжелым. Стоять было невыносимо, и смотреть на него тоже.

Отвернулась и пошла к кухне, Рома следом, шаг в шаг.

Села на стул и опять на него взгляд подняла, а Ромка продолжал стоять, хотя имелся и второй табурет.

Но не мог он сейчас сесть.

У него в душе такой кавардак был. И радость, и беспокойство. А еще дикий страх, что его Кареглазка уехала. Успела улететь на другой континент, хотя и это бы проблемой не стало, - он бы ее все равно нашел. Но продлевать свои страдания не хотелось совершенно.

И когда не нашел ее на работе, чуть не умер от ужаса. Подумал, уехала, пусть это и было нереально,- бумажных проволочек на месяц минимум. Но... вроде и знал это, а все равно испугался так, что мороз по спине прошелся и воздуха стало не хватать.

А его девочка, как оказалось, просто заболела.

И вот теперь он здесь, и все слова, которые он в самолете мысленно заготовил, испарились. Потому что дурак он, как есть дурак.

Бледная, похудевшая и измученная. И болезнь тут ни причем. Дело в нем, он знал. Для такой девушки, как его Кареглазка, эти полгода были хуже ада, потому что... она правильная.

Он и представить себе не мог, что ей так тяжело давались их... отношения. Вроде и понимал все, не дебил же, но не догонял, при всем его интеллекте.

Юля сидит, ерзает, глазами старается в другую сторону смотреть, и молчит. Щеки красные и глаза лихорадочно блестят.

Заметил лекарства, салфетки и спрей для носа. Градусник лежал на коробке с пиццей, похоже.

Подошел к ней ближе, встал совсем рядом, и руку на лоб положил.

Ладонь обожгло, горячая.

- У тебя температура высокая, что тебе дать?

Он посмотрел на препараты, но набор был скудным.

- Мне... я в аптеку собиралась, и в магазин, - голос хриплый, губы потрескавшиеся.

Достал свой мобильник и набрал парней, попросил купить лекарств.

- В магазине что нужно?

Смотрит на него во все глаза, растерянно, с непониманием.

- Имбирь и лимон, еще мед пусть возьмут.

Закончил разговор.

- Ты разве не должен быть на работе?

Кареглазка с трудом поднялась, пошатнулась, и Ромка поймал ее в свои объятия, стиснул бережно и подхватил ее на руки, пошел в комнату. Его девушке нужно лечь.

Смотрит на него, ждет.

- Плевать на работу, Кареглазка, на все. Я думал, что теряю тебя окончательно, какая к черту работа.

Бережно положил свою ношу на кровать, сам сел на край.

Эта квартира... Юля ее описывала уютной, но уюта тут не было. Безликая обстановка, дешевая мебель, старый линолеум на полу. Да личные вещи Кареглазки чуток исправили ситуацию, но нет... это не ее дом. Не ощущалось это место им, как пристанище Кареглазки.

- Не стоило срываться и лететь сюда, я бы позвонила тебе сегодня, и мы бы нормально поговорили. Извини меня, я не должна была бросать трубку и отключать телефон, это было глупо и неприлично.

Она еще перед ним извиняется. Господи! За что ему досталась такая девочка? Что такого хорошего он в жизни сделал, что эта невероятная, добрая и светлая девочка,- его?

Пофиг. Даже если в небесной канцелярии вышла ошибка, он ее не отдаст. Никому и никогда.

- Не говори глупостей, - взял ее за руку, погладил ладонь, - Ты не обязана извиняться, это я должен. Мне стоило забрать тебя сразу, увезти с собой и не спрашивать, не думать: правильно или нет. Димка права, лишние расшаркивания - лишние проблемы. Надо было, как брат делать: утащить с собой и сразу штампы в паспорте шлепнуть, а затем- на острова отдыхать.

Зрачки расширились, дыхание замерло в груди, и смотрит на него так... так... с такой дикой тоской и недоверчивостью.

Он всю жизнь будет у нее прощение вымаливать за эти месяцы, что мучил ее неизвестностью и неопределённостью. Пусть только рядом теперь будет.

- Мне кажется, у меня бред. Ты странные вещи говоришь, и я слышу не то, что есть на самом деле, а то, что мне хочется услышать. Ты вообще настоящий?

Юлька подняла свою ладошку и погладила его по щеке, он не выдержал, прижался к ее ладони сильней, и передвинул к своим губам. Коснулся центра ладони, поцеловал. Рука у нее задрожала.

- И что ты слышишь?

- Слышу признание, ну знаешь, то самое. Любовь и все такое.

Снова поцеловал ее ладошку, качнул головой.

- Все не совсем так, Кареглазка, - она нервно дернулась всем телом, отшатнулась от него и руку свою забрала, - Эх, я дурак, выслушай меня для начала, а потом уже на пол падай, хорошо?

Ромка успел ее перехватить поперек живота, и теперь она сидела, прижатая к нему спиной. И руку с ее талии он убирать не собирался. Ему нравилось держать Кареглазку в своих руках.

Склонился к ее волосам, поцеловал в шею и с удовольствием увидел, как ее кожа мурашками покрылась.

Его она, его. Не отдаст!