Если у Анвара и появились некоторые сомнения на счет Чангиза (хотя Чангиз от Анвара, похоже, пришел в восторг и хохотал над каждым его словом, даже когда тот говорил серьезно), то это было ничто по сравнению с чувствами, переполнявшими Джамилу. Представлял ли Чангиз, с каким отвращением станет давать клятву верности его будущая невеста, которая в данный момент подошла к книжной полке, взяла книгу Кэйт Миллет, пялилась в неё несколько минут, и, поймав взгляд матери, полный упрека и жалости, поставила на место?

Джамила позвонила мне на следующий день после того, как мы с Хелен занимались любовью в Анерли-Парке, и объявила о своем решении. В то утро я был в диком восторге оттого, что соблазнил дочку ненавистного собаковладельца, и начисто забыл о судьбоносном решении Джамилы. Когда она говорила, что выйдет замуж за человека, которого её отец выбрал из миллионов особей мужского пола, голос её звучал спокойно и отрешенно, значит, все, точка. Как-нибудь переживу, сказала она. И больше об этом ни слова!

Типично для Джамилы, думал я, именно так она и поступит, как будто такие события происходят каждый день. Я уверен, что она выходит за Чангиза только из упрямства. В конце концов, мы живем в век революций, чуждый условностям. А Джамила увлекалась анархизмом, горячими точками и сводками погоды - она показывала мне вырезки из газет. Это был бунт против бунта, её личное изобретение. Вот так взять и испортить себе жизнь. Она говорит, что делает это только ради Джиты, но подозреваю, что истиной причиной стало элементарное упрямство и своеволие.

Когда мы сели за стол, я оказался рядом с Чангизом. Хелен не сводила с него глаз, борясь с тошнотой, и не могла проглотить ни кусочка, глядя, как он держит тарелку на коленях, - гирлянда его лезет в горошек, - и ест здоровой рукой, ловко орудуя имеющимися в наличие пальцами. Может, он никогда не пользовался ножом и вилкой. Джамила над этим, конечно, поиздевается всласть. Будет орать на свадьбе своим друзьям через весь зал: "А знаете, мой муж запросто обходится без столовых приборов".

Но Чангиз казался таким одиноким. Я сидел рядом и видел щетинки на его плохо выбритом лице, и не мог привычно насмешничать. И говорил он со мной так ласково, с таким невинным воодушевлением, что хотелось сказать Джамиле: "Эй, да он не такой уж плохой мужик!"

- Ты покажешь мне что-нибудь интересненькое?

- Конечно, когда пожелаешь, - ответил я.

- И я люблю смотреть крикет. Может, сходим в Лордз. Я привез с собой бинокль.

- Замечательно.

- И в книжные магазины сходим, ладно? Я слышал, на Черинг-Кросс-роуд их полно.

- Ладно. А что ты читаешь?

- Классику, - твердо сказал он. Ого, тип не без самомнения, он был абсолютно уверен в непогрешимости своих вкусов и суждений. - Ты тоже любишь классику?

- Ты, надеюсь, не имеешь в виду всяких греков-шмеков? Виргилия, Данте, Гомера или кого там еще?

- Для меня классика - это П. Дж. Вудхаус и Конан Дойл! Кстати, покажешь мне дом Шерлока Холмса на Бейкер-стрит? Еще мне нравится "Святой" и Микки Спиллейн. И вестерны! Что-нибудь с Рэндольфом Скоттом! Или Гарри Купером! Или Джоном Уэйном!

Я сказал, чтобы его проверить:

- В общем, здесь есть чем заняться. И Джамилу можем с собой взять.

Не взглянув на нее, зато набив рот рисом и горошком, пока щеки не раздулись, - вот прожорливый хомяк! - он сказал:

- Будет очень весело.

- Так вы, два хрена, теперь друзья не разлей вода, - шипела на меня потом Джамила.

Анвар увел Чангиза и терпеливо объяснял, что такое оптовая торговля и какова финансовая позиция магазина. Чангиз скучающе смотрел в окно и почесывал зад, совершенно не слушая будущего тестя, которому ничего не оставалось, кроме как продолжать в том же духе. Потом обернулся и сказал:

- Я думал, в Англии будет намного холоднее.

Анвар был сбит с толку и раздражен этим нелогичным замечанием.

- Я говорил о ценах на овощи, - сказал он.

- А зачем? - удивился Чангиз. - Я ем в основном мясное.

На это Анвар ничего не ответил, но тревога, замешательство и злость отчетливо отразились на его лице. Он снова взглянул на увечную руку Чангиза - лишний раз убедиться, что братец и в самом деле прислал для его дочери калеку.

- Чангиз, по-моему, нормальный парень, - сказал я Джамиле. - Книжки любит. И на сексуального маньяка не похож.

- А тебе-то откуда знать, умник? Может, ты тогда и выйдешь за него замуж? Ты же любишь мальчиков!

- Так это ж ты за него хотела, не я.

- Единственное, чего я "хотела", - это прожить жизнь в мире и покое.

- Ты свой выбор сделала, Джамила.

Она разозлилась.

- Фу ты, ну ты! А я-то надеялась на твою поддержку и заботу, что бы со мной ни случилось.

В этот миг вошел мой папа. Слава богу, подумал я. Он приехал прямо с работы, в своем лучшем костюме, сшитом на заказ у Бартона, желтом жилете, при часах с цепочкой (мамин подарок), и в полосатом розово-голубом галстуке с узлом, толстым, как кусок мыла. Он сильно смахивал на волнистого попугайчика. Папины волосы блестели: он был убежден, что лучшим средством от облысения является оливковое масло. К сожалению, подойдя к нему слишком близко, человек начинал озираться в поисках источника запаха, - возможно, блюда с винегретом, заправленным маслом. Потом он стал перебивать этот аромат своим любимым одеколоном "Рэмпейдж". Папа что-то растолстел в последнее время. Он постепенно превращался в этакого жирненького Будду, но по сравнению с остальными гостями он был сама жизнь, - энергичный, несолидный и хохочущий. Анвар рядом с ним казался глубоким стариком. Сегодня папа был полон великодушия; он напомнил мне льстивого политикана, посещающего избирателей из бедного района, который расточает улыбки, целует малышей, с аппетитом пожимает руки и смывается, как только ему позволяют приличия.

Хелен периодически ныла: "Уведи меня отсюда, Карим", - и страшно действовала мне на нервы, так что вскоре мы с папой и Хелен спускались по лестнице.

- Что случилось? - спросил я Хелен. - Чего тебе там не сиделось?

- Один из родственников Анвара странно себя вел по отношению ко мне, - сказала она.

Оказывается, как только она оказывалась рядом с этим человеком, он шикал на нее, отскакивал и бормотал: "Свинина, свинина, свинина, триппер, триппер, белая женщина, белая женщина". Кроме того, она осуждала Джамилу за то, что та дала согласие на брак с Чангизом, от одного вида которого ей делалось дурно. Я сказал ей: съезди в таком случае в Сан-Франциско.

Внизу Анвар устроил Чангизу экскурсию по торговому залу. Он показывал и называл банки, пакеты, бутылки и щетки, а Чангиз кивал, как смышленый, но шаловливый школьник, который только делает вид, что слушает увлеченного экскурсовода, но ничего не слышит. Кажется, он вовсе не готов взять на себя управление "Райскими кущами". Заметив, что я ухожу, он ринулся к нам и схватил меня за руку.

- Ты помнишь, книжные магазины, книжные магазины!

Лоб его покрывала испарина, и по тому, как он цеплялся за мою руку, было ясно, что он не хочет оставаться здесь один.

- И прошу тебя, - сказал он, - называй меня Пузырь.

- Пузырь?

- Пузырь. Да. А у тебя есть прозвище?

- Кремчик.

- Пока, Кремчик.

- Пока, Пузырь.

Хелен на улице завела "ровер" и включила радио. Я слушал мои любимые строки из "Эбби-роуд": "Скоро мы окажемся далеко отсюда, дадим по газам и смахнем слезу". К моему удивлению, машина Евы тоже стояла перед библиотекой. Папа придерживал открытую дверцу. Он был сегодня на удивление веселым, но одновременно дерганым и властным. Таким я его давно не видел: обычно он угрюм и замкнут. Как будто он решился, наконец, на поступок, в правильности которого до сих пор не был убежден. И вместо того, чтобы расслабиться и вздохнуть с облегчением, он нервничал.

- Влезай, - сказал он, указав мне на заднее сиденье Евиной машины.

- Зачем? Куда мы едем?