Отцом Криспина был лорд Тревельян — за ним хоть и числилось место в Совете Лордов, но Город он не жаловал и не появлялся там без особой надобности. Каждый Квартальный день управляющий Тревельянов приносил матери Ричарда деньги, которые ее семья посылала из города ей на содержание. Часть суммы тут же перенаправлялась обратно, ассигнованная на книги по естественной истории, которые леди Тревельян должна была привезти из города в следующий раз, как отправится туда за покупками. Леди Тревельян любила модные туалеты и театр. В Городе она бывала каждый год. Конечно, она не покупала книги самолично и, вероятно, охотно позабыла бы о них вообще, но муж строго наказывал ей позаботиться о них так же, как и обо всем прочем, в чем нуждалось поместье.

Важно, однако, было то, что деньги приходили, и приходили регулярно. Без них, говорила его мать, им бы пришлось поселиться в каком-нибудь погребе, к тому же, не слишком уютном.

— Почему мы не можем просто жить с твоей семьей? — спрашивал Ричард.

— У них слишком маленький дом.

— Ты говорила, что там семнадцать комнат.

— Семнадцать комнат, но нечем дышать. И негде резать летучих мышей.

— Мама, когда ты разберешься, как летают летучие мыши, ты напишешь книгу?

— Может быть. Но я думаю, куда интереснее было бы узнать, как дышат лягушки, тебе не кажется?

Так что, когда появлялись деньги, она всегда тщательно их пересчитывала и прятала в особый тайник — толстый том под названием «Жабы и их рефлексы». Картинки с жабами в нем остались на месте, а вот в рефлексах была прорезана полость, чтобы устроить схронку для монет.

Старый мечник исчез вскоре после очередного Квартального дня. Октавия Сент-Вир встревоженно перечла содержимое тайника, но все монеты оказались на месте.

Когда старик пришел в следующий раз, а потом опять собрался уходить, она сама дала ему несколько монет. Стояло дивное лето — поэтичное лето белых роз и зелено-золотистых нив, наливных румяных яблок на ветвях на фоне неба такой синевы, что оно казалось почти сказочным. Ричард обнаружил, что помнит большую часть уроков старика еще с той поры, как был совсем мальчишкой, а тот был так этим доволен, что в охотку показал ему не один и не два новых способа заставить воображаемый клинок танцевать в руке — «Он должен срастись с ней, парень!» — и будто отдельно от нее, перехитрить чужой меч и не сделаться мишенью.

Криспин изнывал от скуки, а потом начинал злиться.

— Тебе бы только фехтовать целыми днями.

— Это здорово, — отвечал Ричард, ударяя по стволу дуба деревянным мечом, достаточно крепким, чтобы не сломаться.

— Ничего подобного. Всё одно и то же, из раза в раз.

— Ничего подобного. — Ричард представил перед собой противника покрупнее и изменил угол удара. — Ну, давай, Криспин, я тебе покажу, как обезоружить любого на три счета.

— Нет! — Криспин пнул дуб. Ему хватало ума не пинать Ричарда, когда тот вооружен. — Ты зачем лупишь по этому дереву? — поддразнил он. — Хочешь его убить?

— Нет. — Ричард продолжал свои выпады.

— Ты хочешь его убить, потому что боишься на него взобраться.

— Вовсе нет.

— Докажи.

Так он и поступил.

— В поле черная кобыла, — сообщил Криспин, упрямо докарабкавшись до той самой ветки, где сидел Ричард.

— Скаковая?

— Ага.

— Давно?

— Кто ее знает.

— Сможем поймать?

— Можно попробовать. Если ты не предпочтешь сражаться с деревьями. А она задиристая.

Ричард швырнул в Криспина желудем. Тот уклонился и едва не свалился с дерева.

— Не делай так, — сухо произнес он, изо всех сил вцепившись в ветку. — А то я тебя к нашим лошадям близко не подпущу.

— Давай-ка слезать, — сказал Ричард. Он первым, не торопясь, спустился вниз, предоставив другу следовать за ним под прикрытием зелени. Криспин выходил из себя, если кто-то замечал его неловкость и начинал предлагать помощь. Он должен был попросить о ней сам, сколько бы времени ему на это ни потребовалось. Иначе он приходил в ярость.

До земли Криспин добрался с ног до головы облепленный корой.

— Пойдем сперва искупаемся, — предложил он, что они и сделали. По дороге домой они обнаружили оставленную без присмотра маленькую сестренку Криспина и ангажировали ее на роль Королевы Дианы, Идущей на Войну, соорудив колесницу из садовой тачки и однорогой козы, но тут всё пошло наперекосяк, хотя их вины в том не было: сиди девчонка спокойно и не верещи как резаная — так ничего бы не случилось. Однако их обоих высекли и разлучили на неделю. Ричард, впрочем, не слишком расстроился — так у него появилось больше времени упражняться. А когда мышцы трудились, боль от порки тоже проходила быстрее.

На зиму старик собирался вернуться в город — там-де можно согреться, а бухло хоть и поплоше, зато втридешева, коли знаешь, куда податься.

— Приречье, — сказал он, и Октавия откликнулась:

— Последний оплот.

— Нет, госпожа, — он обвел рукой хижину, — это здесь.

Но когда она дала ему денег, спросил:

— За что?

— За то, что учишь моего сына.

Он взял их и ушел своей дорогой, как раз когда поспели яблоки. На следующий год он вернулся, и еще через год, каждый раз оставаясь немного дольше. Он рассказывал, что в Кавингтоне у него племянница с четырьмя дочерьми, страшными как смертный грех. Говорил, будто в Северных горах так холодно, что зубы отмерзают и вываливаются, если не держать рот на замке. И поведал, что весь город нынче без ума от нового мечника, де Мариса, у которого до того ловкий тройной перевод, что глазом и не усмотришь.

— А показать можешь? — спросил Ричард, и старик сделал выпад (и промахнулся). Этот финт они потом разгадали вместе.

Когда он уходил, Октавия дала ему еще денег. Зря, наверное, потому что больше он не вернулся. Быть может, старина нежданно перешел в лучший мир, а может, его ограбили, или он попросту спустил всё до нитки. Вряд ли это имело значение. Но она надеялась, что на эти деньги он купит меч для Ричарда — и вот это кое-что значило.

Потому-то она отправилась в поместье Тревельянов, разузнать, нельзя ли с их помощью уладить дело. Наверняка, думала она, у них там множество мечей. У знати всегда есть оружие, даже если сами господа не дерутся на дуэлях. Есть ведь и мечники, которых нанимают на свадьбы, и стража, и… да мало ли кто еще.

Слуги в поместье ее знали, хоть и не слишком жаловали. Все они были деревенские, а она — девица из города, к тому же с внебрачным сыном и диковинными привычками. Но не их ума было дело не пускать ее к хозяину, коли тот желал ее видеть. И она склонилась в лучшем из своих реверансов перед лордом Тревельяном, сидевшим за столом в кабинете, корпя над бумагами, от которых был не прочь оторваться. Октавия Сент-Вир была прелестной женщиной — даже в выцветшем платье, со стянутыми в тугой узел волосами и кляксами на обоих локтях.

— Вы были так добры, — сказала она. — Я не отниму у вас много времени. Это касается Ричарда.

— Ох, дорогая моя, — добродушно отозвался лорд Тревельян. — Так он растлевает Криспина? Или Криспин растлевает его? — Она вопросительно на него посмотрела. — С мальчишками это, знаете ли, бывает, — продолжал он. — Тут нет ничьей вины, всё дело в возрасте. Меня это не беспокоит, и вам тоже не о чем волноваться.

— Вообще-то Криспину не нравится фехтование, — сказала она.

В свое время гувернер обучал его аллегориям, но он догадался, что ее слова не таят скрытого смысла. Догадался он и о том, что бедняжка ничего не знает о мальчиках, так что лучше ему, как часто говаривала его супруга, держать язык за зубами.

— Ну конечно, — сказал он, — фехтование.

— А вот Ричарду оно нравится.

— Я слышал, он подает надежды.

— В самом деле? — она произнесла это с некоторой сухостью, тем тоном, каким могла бы говорить ее мать. — Люди об этом судачат?

— Вовсе нет, — поспешил он ее заверить, хотя это было ложью. Люди успели заприметить весьма незаурядного сына Октавии Сент-Вир, да и захмелевший старик-мечник молол языком напропалую, покупая в деревне выпивку. Но лорд Тревельян сказал только: