– Представьте, что вы работаете в учреждении… – так начинались многие «уроки».

«Спецкурс», который вел инструктор Варава, давался трудно. Ибо это было проникновение в мир, абсолютно чуждый ученице. Она его наблюдала только издали, но каждая попытка войти в него вызывала у Златы ощущение, будто наталкивается на табличку: «Посторонним вход воспрещен».

– Вы устроились техническим секретарем. С чего вы начнете свой рабочий день?

– Буду ждать распоряжений своего начальника.

– Уточним. Рабочий день начинается в девять. Когда вы должны явиться в учреждение?

– Конечно, ровно в девять.

– Чепуха. В зависимости от того, когда приходит ваш шеф. Советские руководители учреждений имеют обычай прибывать на работу раньше официально утвержденного времени. Вы, если хотите завоевать репутацию дельного и самоотверженного сотрудника, должны быть за своим столом за пять минут до прихода руководителя.

– Ясно.

– Зачем вам эти пять минут?

– Чтобы привести себя в порядок.

– На это хватит шестидесяти секунд – пудреницу, помаду, зеркальце и прочую дребедень секретарши «там» держат в ящике письменного стола, за которым сидят.

– ???

– Этакий милый беспорядок. Остальное время для того, чтобы отобрать и положить на стол начальнику свежие газеты и самую важную почту.

– Понятно.

– Фамилия вашего начальника – Скляренко Павел Романович. Как вы к нему будете обращаться?

– Товарищ Скляренко…

– Можно, но плохо. Лучше по имени-отчеству.

И так до бесконечности. Злате временами казалось, что ей никогда не постигнуть все эти нюансы, не овладеть стилем жизни, ей непривычной и чужой.

Но, к своему удивлению, через какое-то время она обнаружила, что могла бы, не привлекая особого внимания, трудиться в каком-нибудь тихом учреждении там, на Украине. Что может назвать новые книги и фильмы, знает цены на основные продукты на рынках и в магазинах, почти отчетливо представляет круг интересов своих возможных сослуживцев.

Она была подготовлена к этой учебе воспитанием дяди, редактора Макивчука, заставлявшего ее регулярно читать советские газеты и книги.

А Варава, вытирая огромным платком вспотевшую лысину, переходил к следующей теме:

– Вы – комсомолка. Где вас принимали в комсомол?

– На общем комсомольском собрании.

– А билет кто вручил?

– Ну, наверное, на собрании, кто-нибудь из лидеров.

– «Там» нет лидеров. Это слово для Советов чужое. Употребляется другое – руководитель. Но Устав ВЛКСМ вы не усвоили. Вечером выучить на память…

И Злата поняла, что из нее готовят «среднюю» украинскую девушку, такую, которая окончила десять классов, но война не дала учиться дальше, еще в школе вступила в комсомол, после учебы стала работать преимущественно в небольших учреждениях.

Эта девушка, созданная воображением людей, готовивших ее к заброске, всецело предана советской власти, состоит в комсомоле, мечтает об институте («там» все хотят учиться), а пока неприметно, не торопясь продвигается по служебной лестнице, одолевая одну ее ступеньку за другой.

Свинцово-бледное лицо Варавы чуть порозовело от удовольствия, когда Злата однажды поправила его:

– Киевский университет не лежит в руинах. Он функционирует, и в этом году его студентами стало много героев войны…

– Умница! Про руины я вычитал в «Зоре» и по инерции… А вы воспользовались более достоверным источником.

– Читала «Радянську Украшу». Але ж i «Зорю» не лайте…

– Э!.. – махнул рукой Варава. – Зарубите на носу: представления о жизни на Украине, составленные на основании наших пропагандистских кампаний, могут вас здорово подвести.

– Значит, тут у нас брешуть? – голосом девочки-паиньки спросила Злата.

Она умела, прикидываясь простодушной и наивной, вынудить собеседника переступить черты дозволенной откровенности, чтобы потом будто ненароком ужалить, поставить его на место.

– Не говорите чепухи, – взорвался Варава, обмахиваясь клетчатым платком. И сам спросил: – А кому здесь нужна пропаганда, в которой все – правда?

Варава служил усердно и числился одним из наиболее толковых инструкторов. А по ночам пил, чокаясь с бутылкой. Пил все, что удавалось достать, и, насосавшись до беспамятства, ревел утробным голосом всегда одну и ту же песню: «За свит всталы козаченьки…»

Встречалась Злата и со Щусем, журналистом. Этот считался специалистом по нравственной атмосфере современной Украины. И действительно, он метко, лаконично характеризовал отношения между различными слоями населения, между мужчинами и женщинами, отцами и детьми. Когда он был трезв, слушать его было одно удовольствие, и Злата видела в Щусе прежде всего проницательного и умного собеседника. Но так бывало редко. Обычно Щусь приходил на «лекции» злой, раздраженный и вел свои беседы так, что Злата несколько раз намеревалась доложить Мудрому о крамольных настроениях своего наставника.

– Скажите, – спросил как-то Щусь, – какими соображениями руководствуется советская девушка, стремясь работать как можно лучше?

– Делает карьеру.

– А точнее?

– Хочет продвигаться по служебной лестнице, выбиться в руководство…

– Вы не отвечаете на вопрос, – рассердился Щусь, – я и сам знаю, что такое «делать карьеру». Но зачем ей, простой советской девушке, карьера?

– Высокая зарплата, материальные блага…

– Ерунда! На «той» стороне многие наши мерки неприемлемы…

Щусь стал рассказывать о том, как много значат для молодых людей в СССР такие понятия, как долг, интересы всего общества, верность идее.

– Кто здесь пользуется уважением? – спросил он вдруг. И сам ответил: – Господа грабители – вот кто. Надо только уметь грабить «чисто». И как можно больше. И еще – не попадаться. Наворовал столько, что фабрику купил, – пожалуйста, ты – почетный гражданин. А у них этот номер не проходит.

– Вам нравится советская власть? – тихо спросила Злата.

– Не знаю, – неожиданно искренне сказал Щусь. – Во всяком случае, у нее в основе здоровые, разумные идеи…

Злата долго размышляла над этим разговором и не сказала о нем Мудрому только потому, что посчитала: Щусь ее проверял, говорил то, что подсказал ему тот же Мудрый.

Но наконец Щусь, Варава и другие инструкторы, вымотавшая душу «учеба», непрерывные инструктажи и проверки – все это позади.

Злата знала, что не будут так готовить курьера для короткого рейса. Ей, она думала об этом с болезненным интересом и страхом, предстоит жить на Украине, в каком-то из ее городов, куда попадет по воле высшего руководства организации.

Ничего этого она не сказала Круку. Не любят здесь слишком догадливых. И доброжелательность Крука не ввела ее в заблуждение.

Может быть, поэтому Крук остался доволен ее ответами. Еще раз убедился: смышленая. Не идет ни в какое сравнение с тем человеческим отребьем, с которым приходилось работать в последнее время. Два-три месяца ускоренной подготовки, примитивнейшее натаскивание, – и через кордон. Пусть из десяти повезет одному, двум, трем. Утрата невелика, зато интенсивная деятельность налицо. И вина ли руководства СБ, что чекисты стали чересчур бдительными, вылавливают агентуру густой сетью?

– Мне докладывали, что ты добросовестно отнеслась к подготовке, – продолжал Крук. – Это похвально. У москалей есть на этот счет даже поговорка…

– Тяжело в ученье, легко в бою, – подсказала Злата.

– Вот-вот! Но тебе и в бою будет нелегко… друже сотник!

Злата чуть растерянно взглянула на Крука, потом на Боркуна.

– Но я… у меня…

– Командование УПА сегодня издало такой приказ. И мы счастливы поздравить тебя первыми.

Крук встал, вышел из-за стола: высокий, уверенный в себе, уравновешенный человек средних лет. Он пожал Злате руку, хотел поцеловать по-отцовски, но раздумал: в данной ситуации более уместным было не родительское поздравление, а слова привета и пожелания удачи от соратника по борьбе.

– Я оправдаю ваше доверие, – взволнованно сказала Злата.