– Это я понимаю. Но вот последний кусок… Насчет католической церкви.
Изабелла выбрала еще одну сырную соломинку, но не донесла ее до рта.
– Насчет католической церкви?
– Развращение несовершеннолетних и католическая церковь. Это вам ни о чем не говорит?
– А должно? То есть, помимо того факта, что стало публично известно, что католические священники трахали детей, а их руководство знало об этом и не принимало никаких мер.
– Вот именно, командир. А этот парень, Йен Дрюитт… Оказывается, что он диакон, еще не рукоположенный в священники. Значит, здесь, в Ладлоу, у него есть какой-то руководитель. Руководитель, который всю дорогу знал о том, что он делает, но не сделал ничего, чтобы остановить его.
– Вы хотите сказать, что именно в этом причина анонимного звонка? В том, что англиканская церковь ведет себя в точности как католическая? Но если это и так, то о чем это говорит нам?
– О том, что англиканский диакон был доставлен в участок Ладлоу и при этом его не проинформировали, в чем была причина ареста. Потому что, если верить отчету КРЖП, ПОП, арестовавший парня, ничего ему не объяснил, так как сам ничего не знал. Ему велели только взять его. И после этого парень сразу вешается? В этом нет никакого смысла.
– Смысл появится только в том случае, если этот Йен Дрюитт, будучи диаконом церкви, смог прочитать на ее стене свой приговор[70] в тот момент, когда этот ПОП приехал, чтобы арестовать его… Кстати, как там его звали?
Хейверс порылась в своих бумагах. В этот момент к ним подошел Миру Мир с их мартини.
– Гэри Раддок, – сказала сержант. – И я хочу сказать…
– Спасибо, Мир… Кстати, я ведь могу называть вас Мир? – со значением произнесла Изабелла. Она не хотела, чтобы кто-нибудь слышал, о чем они говорят с Хейверс, не говоря уже о «мастере на все руки» в этой гостинице.
– Как вам будет угодно, – ответил Миру Мир, расставляя напитки.
Барбара поспешно закрыла папку, взяла свой мартини и, прежде чем Изабелла успела сказать, что этим напитком надо наслаждаться, сделала большой глоток, будто это была минеральная вода. К счастью, ее макушка не вспыхнула ярким пламенем, хотя слово «крепко» сжатыми губами она произнесла с трудом.
К этому времени Мир успел превратиться в официанта. Он достал блокнот и карандаш и спросил, что они выбрали. Изабелла остановилась на супе и баранине средней прожарки, а Хейверс, которая в меню даже не заглянула и которая его, возможно, вообще не заметила, пробормотала «водочным» голосом, что съест то же самое, хотя выражение ее лица говорило о том, что она и не предполагала, что баранину можно прожаривать как-то иначе, чем до состояния хрустящей корочки.
Когда молодой человек отошел – вполне возможно, для того, чтобы лично приготовить заказ, – Изабелла заметила, что то, что Йен Дрюитт был англиканским диаконом, объясняет две вещи в произошедшем. Первая – это почему звонок на номер 999 был анонимным: «Большинство отцов не хотело бы, чтобы их детей допрашивали в полиции по поводу растления. И еще меньше им захочется этого, если растлитель – диакон, потому что при таком раскладе все может свестись к слову ребенка против слова священника». И вторая – это почему диакона забрали после анонимного звонка, не откладывая дело в долгий ящик: «Член Парламента, который был у Хильера – Квентин Уокер, – сказал мне, что у Дрюитта в городе был детский клуб. В этом случае он пользовался таким доверием, что его надо было остановить немедленно, если он пользовал кого-то из ребят в этом клубе».
Правда, все это Хейверс не очень убедило. Подумав, она сказала:
– Но, командир, всегда есть и такой вариант: кто-то хотел, чтобы Дрюитта укатали за то, чего он не делал.
Ладлоу, Шропшир
Было уже половина двенадцатого ночи, но Барбара знала, что ей необходимо выбраться из гостиницы на свежий воздух. А еще она знала, что все испортила. За мартини на аперитив последовали две бутылки красного вина за обедом. Чашка кофе – черного, крепкого и без сахара – ее не отрезвила. Если Ардери организовала эту пьянку, чтобы посмотреть на то, что будет делать Барбара, когда ей предложат спиртное, то сержант этот тест провалила.
Что же касается старшего суперинтенданта, то по ней совсем не было видно, что она хоть чуточку пьяна. Вместо кофе Изабелла выпила пару бокалов портвейна. Ее способность пить поражала. Заметить, что спиртное произвело на нее какое-то действие, можно было один-единственный раз, когда во время обеда она ответила на телефонный звонок. Ардери взглянула на экран и сказала Барбаре: «Я должна ответить», после чего встала, чтобы выйти из помещения, направилась к выходу и по пути слегка отклонилась от курса. Но даже это можно было объяснить складкой на ковре.
Барбара услышала, как она сказала в трубку: «Я же наняла вас для того, чтобы вы решили вопрос, не так ли?», прежде чем удалилась на безопасное расстояние. Вернулась Ардери с каменным лицом, но о чем бы ей ни сообщили по телефону, она забыла про это сразу же после окончания разговора. Казалось, что она – эксперт по компартментализации[71].
После обеда, когда они взбирались по лестнице, Изабелла наметила планы на следующий день, который должен был начаться в половине восьмого утра за завтраком. Эти планы включали беседу с ПОПом, отвечавшим за доставку Йена Дрюитта в полицейский участок Ладлоу. Они также собирались нанести визит отцу умершего и переговорить с викарием церкви Святого Лаврентия, в которой, судя по их документам, Йен Дрюитт служил диаконом.
– Спокойной вам ночи, сержант, – закончила Ардери, добавив: – Надеюсь, вы хорошо выспитесь.
Вернувшись на нетвердых ногах в номер, Барбара поняла, насколько мизерны ее шансы вообще уснуть. Прежде всего, комната чертовски сильно вращалась вокруг нее, и у сержанта появились сомнения в том, что она сможет дойти по ковру до постели. Кроме этого, кровать была такой узкой и выглядела такой неудобной, что даже если б она смогла на нее рухнуть, то, скорее всего, ощущала бы себя ночью как преступник на тюремной койке.
Барбара родилась далеко не вчера, так что она понимала, чего ждет Ардери от этой поездки в Херефордшир и в Шропшир. Как только старший суперинтендант объявила, что они не будут останавливаться на ленч, сержант догадалась, что Ардери использует эту экскурсию для того, чтобы не только довести ее, Барбару, до самого предела, но и заставить перешагнуть через него. Изабелла невзлюбила ее с момента ее прихода в Скотланд-Ярд, но хотя это недовольство постоянно копилось, Барбаре удавалось избегать глобальных нарушений до тех пор, пока она не махнула в Италию вопреки прямому приказу Ардери[72]. Предоставление информации репортеру самого грязного таблоида в стране тоже сыграло свою роль, а то, что она делала это не единожды, решило ее судьбу. Так что здесь, в Ладлоу, Барбара отлично видела весь расклад. Инспектор Линли мог рассматривать это как шанс на искупление грехов, но сержант знала, чем это было в реальности: планом окончательно утопить ее и обеспечить ее перевод в Бервик-на-Твиде.
Ее номер в гостинице был частью этого плана. Барбаре не надо было подниматься в апартаменты Ардери, чтобы убедиться, насколько они отличаются от этой комнатушки, в которой, во времена процветания Гриффит-Холла, наверняка проживали посудомойка, прачка и молочница, если тогда здесь были коровы. Но Изабелла Ардери не дождется жалоб со стороны детектива-сержанта Хейверс. Так что если ей придется для удобства уснуть на полу, она это сделает.
Но вот выпивка испортила все впечатление от дня, которое Барбара изо всех сил старалась сохранить незапятнанным. Она напилась в зюзю, и это не предвещало завтра ничего хорошего. Ей необходимо протрезветь. И покурить. В гостинице курить было запрещено («Разве такое теперь не повсеместно?» – спросила она себя с горечью), поэтому сержант решила прогуляться на свежем ночном воздухе и убить сразу двух зайцев. Плеснув на лицо холодной воды в ванной комнате размером с церковную исповедальню, она схватила свою сумку, убедилась, что сигареты у нее с собой, и нетвердыми шагами спустилась к ресепшн.
