Эмулф содрогнулся, его глаза и рот округлились. Я чуяла его оторопь и смятение.
— Остановись! — завопил он. — Я не знал! Клянусь, я не причиню тебе зла! Смотри, нож на земле, я безоружен!
Но было поздно. Медведица овладела мной. Грузно ступая, я с рычанием двинулась на врага. За мной следовал олень.
Охотники, которых отослал Эмулф, ушли недалеко. В мгновение ока мы с оленем оказались в кольце нацеленных на нас стрел, готовых отправиться в полет.
Медвежьи инстинкты внушали мне рвать и когтить, человеческий разум призывал подчиниться. Вне себя от отчаянья, я взревела так, что лес содрогнулся.
— Руки прочь, во имя Земли! — закричал Эмулф. — Тот, кто причинит ей вред, поплатится жизнью.
Он отвернулся и медленно попятился, смиренным вздохом признавая поражение.
Эта внезапная уступка так изумила меня, что медведица во мне отступила. Ноги у меня подкосились и, чтобы не упасть, я ухватилась за оленя.
— Опустите ваши луки, глупцы! — вскричал Эмулф, но охотники медлили, глядя на него, как лисы смотрят на волка. — Ну, чего вы ждете? Разведите огонь, натаскайте воды, распакуйте мой мешок. Если мне предстоит заключить сделку с ведьмой, лучше это сделать за чашкой чая.
Так и вышло, и вскоре я сидела рядом с оленем у разделявшего нас с колдуном огня, потягивая горячее янтарное питьё, от которого мое сердце учащенно билось.
Для человека так близко подпустившего к себе скверну, Эмулф держался очень непринужденно. Но я чуяла в нем задор медведя, запустившего лапу в медовые соты, и меня это пугало. Среди множества вещей, которым учила меня мать, не было и намека на то, как сговариваться с колдуном.
Теперь, когда он вознамерился беседовать со мной, Эмулф прямо-таки сыпал вопросами. Он желал знать, как звали мою мать? Откуда она была родом? Кто был ее отцом? И кто был моим? Где она училась своему ведовству и в чём наторела? Ответов я не знала, но и если бы знала, не ответила. Поэтому я только смотрела на его колышущуюся бороду и яркие, глубоко посаженные глаза, пока он не умолк.
— Вижу, ты не веришь мне, — сказал он. — Я тебя не виню. В своей земле ты сильна так же, как я в своей, и к тому же, я явился к тебе с угрозами, стрелами и бронзовыми ножами. Если можешь, прости меня и выслушай, ибо я предлагаю тебе уговор, что станет впрок нам обоим.
— Я тебя не прощу, — сказала я, — но выслушаю. Ведь слушать еще не значит соглашаться.
Его густая борода взъершилась на щеках.
— Конечно. Так вот. Я обещаю уйти сейчас отсюда и увести своих охотников, а в обмен ты отдашь мне то, что я выберу сам, год и один день спустя.
Он произнес свою тираду таким тоном, будто осыпал меня цветами. Но даже я, при всей своей наивности, заметила раскинутые среди них сети.
— А что если ты выберешь оленя, или мою жизнь, или, быть может, столько крови, чтобы утолить жажду твоей Земли?
Он усмехнулся, обнажая острые зубы.
— Может, ты и дикарка, но ты не глупа. Если я поклянусь Землей, что не возьму ни оленя, ни, если ты сумеешь разрушить чары, мужчину, и не посягну ни на что, что может угрожать вашей жизни или безопасности, будет ли тебе довольно такой клятвы?
Олень фыркнул, странно, не по-оленьи. Я удивленно опустила взгляд и увидела, что он навострил уши и пристально смотрит на Эмулфа.
— Он связан с нами кровью. — Похоже, Эмулфа позабавило мое изумление. — Конечно, он нас понимает. Можешь спросить его совета, если хочешь. Но имей в виду, что и о двух ногах, воин из него куда лучший, чем стратег.
Коль скоро я не знала, что такое стратег, а решать одной мне казалось нечестным, я погладила мускулистую оленью спину и спросила:
— Что скажешь, мой рогач? Принять ли мне этот уговор?
— Подумай хорошенько, Эрдвин, — вмешался Эмулф, — и помни, что если ты откажешься, вас обоих ждет смерть до срока, а от хижины останутся лишь зола и пепел. Памятуя о том, что утратит Земля — что утрачу я — потеряв тебя, думаю, это честная сделка.
Как по мне, честной она не была, но на лучшее надеяться не приходилось. Видно, о том же подумал и олень, ибо он дважды склонил голову.
— Мы согласны, — объявила я. — А теперь забирай свой чай и охотников и уходи.
*****
С того дня минуло шесть полных лун. День за днем я училась укрощать и использовать силу, пробудившуюся во мне за границей материнской Земли. Ее велением тот, кто стал моим единственным возлюбленным, оставался теперь человеком и под солнцем, и под луной, и, захватив лук, охотился на горных овец, ланей или кроликов. Мне же охота была заказана, ибо я была в тягости, сделавшись грузной и круглой, как луна. Не знаю, как Эмулф сумел разглядеть во мне едва брошенное семя, но ни у меня, ни у моего единственного возлюбленного не было сомнений, что уже тогда колдун знал, какой плод вызревает во мне. Это на наше дитя он заключил уговор, это его он потребует шесть месяцев спустя.
Но к тому времени мы покинем этот лес, с которым я связана кровями, отправившись в равнины Юга, где люди живут в городах, выстроенных из камня, а магия в диковину, как ягоды в январе. Там мы отыщем клочок земли, где построим дом и вырастим это дитя — и тех, что вслед за ним еще появятся на свет — вдали от темного ведовства Севера. Я стану давать свою кровь новой земле, как прежде давала ее лесу, связуя ее с собой и с сыновьями и дочерьми, что останутся после меня, передавая им мудрость и рассказы своей матери и обучая всему, что узнала, когда была лесной ведуньей.
========== Исход короля Александра-Оленя ==========
Комментарий к Исход короля Александра-Оленя
art © by Colleen Doran, 1999
иллюстрированная версия: https://rarefandoms.wordpress.com/2016/06/29/sherman-alexander-the-stag/
Среди Кесарей, чей век был недолог, одни пали на поле брани, а иные — в мирные времена, под жертвенным ножом колдунов, вослед одному лишь Сеянию или двум. Из них-то был Александр, кто мог стать великим вождем, явись он на свет в достодолжное время, при чародее более снисходительном. Ибо роптал он пред могуществом Годри, и противился заветам его, и задумал привести королеву в Кесареву Рощу, переиначив исконный уклад ради любви к ней.
Вскоре, как свершилось испытание Александра и был он венчан на царство, довелось ему посетить одного из вассалов своих, отобедав с ним в зале дома его. По тогдашнему свычаю, дворянин чествовал короля, своеручно нарезая мясо для высокого гостя, да приставив дочь свою прислуживать кесарю, наполняя королевский кубок вином и поднося чашу для омовения пальцев.
Розамунда же, дочь его, была власами черна, а кожей сребриста, как лунная ночь, и взор короля пал на нее, и возжелал он ее на ложе своем для утех своих. И утехами теми дева готовно дарила его, ибо был король дерзостен и прекрасен, и рубины сверкали в длинных прядях его светлых волос. Оттого и возлегли они вместе не в единую ночь, как велел им обычай, но во всякую, когда мог он с честью покинуть свой долг для нее, и так взрастала любовь не токмо меж их телами, но меж сердцами и душами — любовь, что отпущена всякому смертному, но заказана королю.
— Николай Благослов.
Летописи Кесарей Севера.
*****
Александр был счастлив, лежа в объятиях любимой. Сон настиг его в любовной истоме, и пробудился он лишь глубокой ночью, припав головой к ее мягким грудям, в сплетеньи ее рук и волос. Воздух под меховым покрывалом был тепл, и влажен, и пропитан мускусом. Он вздохнул и отодвинулся немного, зная, что разбудил ее, зная, что пришло время слов и поцелуев, прежде чем утро и Годри вновь напомнят ему о королевском долге.
— О чем ты думаешь? — невнятно шепнула она, всё еще в полусне.
— Как бы мне хотелось остаться здесь навсегда, — ответил он.
— Навсегда — это так долго, — в ее голосе мелькнула улыбка. — Два дня в постели, и ты затоскуешь о своей лошади и своем Наперснике, спрашивая себя, чем он занят, с кем говорит, что замышляет.
Александр высвободил руку, которой обнимал ее плечи, и привлек ее к себе. Она была высокой женщиной с пышной грудью и бедрами округлыми, как у лани, но казалась маленькой и хрупкой подле мускулистого тела своего любовника.
