Так было и в тот день, когда после всех злоключений трактор затянул наш "як" в капонир. Над головой у нас строчили пулеметы, слышались глухие залпы пушек. В стороне от аэродрома падали подбитые самолеты. Нас с техником, хлопотавшим у поврежденного "яка", сначала все подавляло, заставляло втягивать голову в плечи. Но прошло каких-нибудь полчаса, и мы свыклись с обстановкой, работали, ни на что не обращая внимания. Однако одно событие все же отвлекло нас от дела.
Неизвестно как и откуда к нам пробился транспортный "Дуглас". Стал заходить на посадку. А тут, чего и следовало ожидать, на эту совершенно беззащитную махину набросились два "мессера". Посланные ими снаряды вспороли землю прямо возле нашей стоянки, заставили нас бросить инструмент, прижаться к земле.
Ну, думаем, не уйти "Дугласу" от гибели. А он, представьте себе, продолжает по всем правилам снижаться, переходит на выравнивание, приземляется. И ничего страшного пока не происходит.
Фашистские летчики, видимо, не могли простить себе такой промашки. Один "мессер" ушел вверх, чтобы прикрыть своего напарника: тот, стреляя по "Дугласу", который совершал пробег, круто, со свистом пикировал прямо на аэродром. Видя, что попасть в цель не удается, гитлеровец вошел в еще более крутое пике и, одержимый слепой яростью, просчитался. Высота оказалась столь малой, что выйти из пике он уже не смог. На виду у всех "мессер" врезался в землю. Раздался оглушительный взрыв, во все стороны брызнули осколки и пламя.
Радуясь столь неожиданному обороту дела, мы снова взялись за ремонт.
Закончили его поздно вечером. Ночевать решили в длинном колхозном сарае на свежем сене, застеленном брезентом. Я пришел на ночлег последним. В потемках начал искать местечко, где бы приткнуться.
- Падай сюда! - позвал кто-то. Ну, конечно, это был Тильченко! Кто еще станет ждать своего напарника, как не ведущий!
- Ну как, порядок? - спросил Николай, когда я, сняв ремень и гимнастерку, стал укладываться рядом с ним.
- Завтра проверим гайки, почистим оружие, и можно будет облетать.
- Утром полк перескочит на другой аэродром. Километров двадцать, не больше. Доберешься туда сам.
- Почему сразу не сели там, где надо? - в сердцах спросил я. - Может, и не случилась бы со мной эта неприятность...
Тильченко отозвался не сразу.
- Я бы и сейчас, среди ночи, перелетел в Гумрак, если бы не было там немцев, - со вздохом сказал он. - Там бы уж наверняка удалось узнать, куда эвакуированы наши семьи... Человек теперь - как иголка в сене, ничего не стоит затеряться...
- Хватит гудеть... Дайте людям спать! - пробурчал кто-то рядом, резко перевернувшись.
Я слышал, как Тильченко несколько раз тяжело вздохнул, и невольно притих. Могли ли мы знать, что проводим вместе последнюю ночь?..
Все произошло так нелепо! Утром полк, взлетев парами, оставил перегруженный, уже известный противнику аэродром. Николай Тильченко один, без ведомого, оторвался от земли последним.
Мы с техником стояли возле своей машины на краю поля.
Самолет Тильчевко пробегал мимо нас, и мне показалось, что Николай помахал нам рукой. Мы долго смотрели ему вслед.
"Як" моего ведущего только еще набирал высоту, когда на него напали два "мессера". После нескольких очередей машина Тильченко резко пошла вниз.
Мы на земле сжимали кулаки, кусали до крови губы. Наш командир звена, которого я столько раз иногда неумело, но всегда самоотверженно защищал, погибал у меня на глазах. Тильченко не стал ждать меня, чтобы не терять времени: каждый вылет был тогда очень важен. Он летел последним в строю и оказался беззащитным.
"Як" взорвался километрах в десяти от аэродрома. Черный столб дыма поднялся над ровной степью... Возможно, на том месте, где произошла трагедия, люди когда-нибудь найдут орден Ленина, уцелевший в огне. Не знаю... Знаю только, что в моей душе и в сердцах однополчан навсегда сохранится добрая память о бесстрашном бойце - нашем верном друге...
К вечеру я тоже был готов вылететь на новый аэродром. Пока испытывал мотор, техник стоял в стороне и наблюдал за небом. Вскоре он подал мне знак, что в воздухе никого нет, после чего быстро занял свое место в фюзеляже, и мы взлетели.
Пролетая над степью, я напряженно разглядывал землю, но так и не увидел выгоревшего круга на том месте, где взорвался самолет Николая Тильченко. Оно, наверно, и лучше, что ничего не увидел. Тильченко и сейчас для меня живой. Мне иногда кажется, что он просто полетел на боевое задание и должен еще возвратиться.
Новый аэродром оказался значительно спокойнее, чем тот, что находился в прежнем районе, да и самолетов здесь было меньше. Неподалеку от него лежало небольшое село. Меня определили в избу, где уже расположилось человек пять. Но место нашлось - двор был завален ранним сеном. Сено, кстати, нас выручало всюду: в избе, в машине, на которой ездили на аэродром, в землянке КП, на стоянке около самолетов. Его пьянящий дух перебивал запах пыли и бензина, напоминал каждому о далеких родных краях.
После трагической гибели Николая Тильченко я стал ведущим пары. Нашему полку поручили прикрывать переправы через Волгу. Однополчане, уже побывавшие на берегу, рассказывали, что там творилось. Гитлеровцы бесновались, потому что им не удалось с ходу захватить Сталинград. Ворвавшись в город, они натолкнулись на ожесточенный отпор, да так и не смогли продвинуться к реке. Четвертый воздушный флот гитлеровского люфтваффе сосредоточивал свои бомбовые удары по переправам, а "мессеры" висели в воздухе, не подпуская наших истребителей к бомбардировщикам.
И все же переправы пропускали на правый берег воинские части, а на левый местных жителей, эвакуировавшихся в Заволжье.
- Летишь с Анашкиным, - сказал комэск, объяснив мне задачу.
Летчики спешили к стоянкам.
"С Анашкиным", - повторил я про себя. Фамилии Рязанова, Амет-Хапа, Борисова, Степапенко, Бугорчева, Кобельникова мне уже о многом говорили. Анашкина я почти не знал, и теперь нам с ним предстояло сменить дежурную пару над Волгой.
Набрав высоту, мы прошли реку и продолжали полет, всматриваясь в небо. Искали бомбардировщиков - было бы лучше встретить их подальше от переправы.
И "юнкерсы" не заставили долго себя ждать - они шли к Волге группа за группой. Я различил первую тройку, за ней показалась вторая. Решил немедленно атаковать ведущее звено.
"Юнкерсы" приближались. Мы летели выше их, и я перевалил своего "яка" в пике. В этот ответственный момент и заметил, что Анашкина рядом нет. Что с ним случилось? Тягостно заныла душа. Еще раз оглянулся и с радостью увидел советский истребитель из другого полка, бросившийся мне на помощь.
Стреляя, я разогнал группу вражеских машин, а мой неожиданный напарник меткой очередью поразил ведущего группы "юнкерсов", нырнувшего под мой "ястребок". "Юнкере" стал падать на берег Волги, а его ведомые в замешательстве сбросили бомбы куда попало. Несколько советских истребителей вели над нами воздушный бой, отвлекая на себя "мессершмиттов". А мы тем временем ломали планы другой группы немецких бомбардировщиков. Остальные, убедившись, что переправу прикрывают "яки", не осмелились сунуться туда.
Мы с товарищем сбили второй "юнкере", а третий серьезно повредили. Очистив небо над переправой, легли на обратный курс. Я надеялся, что коллега пойдет со мной вместе на наш аэродром, но он, оказывается, знал прямую дорогу домой. Покачав крыльями, как бы попрощавшись, он оставил меня одного. Появление неизвестного напарника в трудную минуту так тронуло меня, что я в полете невольно вспомнил Николая Тильченко. Будто это он явился и помог мне...
Постепенно мысли возвратились к Анашкину. Где он? Почему отстал?
Па аэродроме стоянка Анашкина была пустой. Рядом с ней поставил я свой самолет и направился к командиру, с волнением думая, как доложу о случившемся. Первый вылет - и такая неприятность!
Майор Морозов, очевидно, не раз принимал подобные рапорта и спокойно выслушал меня. Едва я заикнулся, что готов немедленно отправляться на поиски Анашкина, командир полка перебил меня:
