Берлин затянуло дымом. А над черными столбами дыма проплывали рваные облака. Прикрываясь ими, "юнкерсы" и "фоккеры" прорывались к городу и сбрасывали свой смертоносный груз. Мы звали об этом, и Амет-Хан повел шестерку "лавочкиных" на перехват фашистских самолетов. Ожидая появления врага, Амет-Хан долго патрулировал над указанным ему участком города. Его время уже истекало, когда из-за облаков выскочило несколько "фоккеров".

Мастер атак, герой Сталинграда, Крыма, Пруссии, Амет-Хан первой пулеметной очередью поджег ведущего фашистской группы. Пилот выпрыгнул с парашютом, а ведомые, покинув его, ушли на запад.

"Фоккер" упал вблизи нашего аэродрома. Тут же приземлился и летчик. Он пытался удрать. Но несколько предупредительных автоматных очередей заставили гитлеровца поднять руки.

Вскоре после этого Елизаров и Бойков тоже сбили фашистский истребитель...

Один из своих аэродромов гитлеровцы устроили прямо посреди Берлина. Нам приходилось его штурмовать. Трудное это дело. В пылающем городе не просто отыскать даже сам аэродром, а уж нанести по нему удар - и подавно. И все же наши гвардейцы сумели поджечь несколько находившихся на аэродроме самолетов...

В дни штурма Берлина мне так и не удалось встретить в воздухе ни одного вражеского самолета. Не из честолюбия стремился я сразиться с одним из гитлеровских асов. Много, очень много пережил я за время войны. На моих глазах гибли близкие товарищи и друзья. Столько видел я сожженных и разрушенных советских городов и сел, что оставшимся от них пеплом и битым кирпичом можно было бы вымостить дорогу от Волги до Эльбы и обратно. Могила Виктора Карюкина под дубом над Днепром тоже звала к мести. Вот почему душа жаждала боя...

В ангарах аэродрома Шенефельд, на котором мы базировались, как и в Восточной Пруссии, оказалось много немецких самолетов. Среди них мы сразу узнали машину, подобную той, что так неожиданно промелькнула над аэродромом Фюрстенвальде. У нее был широкий размах крыльев, высокий киль, острый нос, два реактивных двигателя, вооружение состояло из четырех пушек. Что и говорить, хороша была новинка.

Может быть, Гитлер имел в виду и такие вот самолеты, когда обещал своей полуразгромленной армии дать новое чудо-оружие для победы?

Летчики и техники тщательно осмотрели этот необычный для того времени самолет. Он был в единственном экземпляре, совершенно исправный. Если бы гитлеровцы успели наладить массовое производство таких машин, иного несчастий принесло бы их появление. Этому, к счастью, помешало стремительное наступление советских войск. Чуда так и не случилось. Фашизм был обречен и доживал свои последние дни.

Осмотр трофейной техники завершился самым неожиданным образом: в подвалах ангара мы обнаружили солидные запасы вин, коньяков, различных продуктов. Врач тут же приступил к проверке и установил, что все пригодно к употреблению. А мы единодушно решили сохранить находку до дня победы...

Крепко доставалось в те дни танкистам, минометчикам, автоматчикам: борьба шла за каждый метр укрепленной врагом территории. Чтобы пробиться к центру Берлина - рейхстагу, советские воины должны были преодолеть дома с заложенными кирпичом окнами и дверьми, подвалы с бойницами, огонь вкопанной в землю артиллерии, бесчисленные завалы, реки и каналы со взорванными мостами.

Однажды во время передышки в полетах я решил проведать наших друзей, воевавших на земле, и заодно посмотреть, наконец, на Берлин не с высоты нескольких тысяч метров, а просто, как все люди, - с земли.

Оставив эмку на окраине города, я двинулся дальше пешком. Но не успел сделать и нескольких шагов, как увидел в укрытии советские танки. Офицеры и солдаты в ребристых шлемах сразу окружили меня, стали приглашать к своим машинам.

За всю войну я только один раз, на Перекопе, побывал в окопах пехотинцев, где непрестанно свистели пули, а после взрыва каждого снаряда на голову и плечи сыпались комья земли.

И вот теперь в Берлине неожиданно попал к танкистам. Много раз видел я грозные тридцатьчетверки, но лишь с воздуха. А тут мне представилась возможность увидеть их вблизи, прямо на исходной позиции к атаке.

Вокруг все гремело, рвалось, горело. И все-таки мы с танкистами у поклеванной пулями стены берлинскою дома сумели за какие-то полчаса познакомиться, узнать, кто откуда родом, сказать друг другу теплое слово и даже выпить за встречу из походных фляжек.

Священное чувство фронтового братства переполняло наши сердца. И я подумал тогда, почему так редки были в ходе войны встречи бойцов разных родов войск? Они ведь несли огромный эмоциональный заряд, укрепляли чувство взаимной поддержки. А потом вспомнил пройденный всеми нами тяжелейший путь и понял: не до частых встреч было нам в то время.

Вернувшись в полк, я рассказал о танкистах, этих мужественных, прославившихся в боях ребятах, о том, какое сопротивление гитлеровцев пришлось им преодолевать. Летчиков мой рассказ очень взволновал.

- Посылай, командир, нас в бой, поможем танкистам, - тут же заявили они.

Вскоре, однако, стряслось такое, что в тот день моим орлам хватило работы. Пока Гитлер отсиживался в своем бункере, остатки разбитых немецко-фашистских соединений со звериным упорством пробивались к Берлину. Большая группа в составе одной моторизованной, трех стрелковых и танковой дивизий прорвалась через боевые порядки 1-го Украинского фронта и достигла города Барута. Гитлеровцы ворвались на аэродром Темпельхоф, где кроме нашей эскадрильи находился соседний авиационный полк.

Нападение было неожиданным и опасным. Мы в Шенефельде узнали о случившемся минут через пятнадцать. К счастью, с Темпельхофа успели взлететь несколько самолетов соседнего полка, в том числе и "як", на котором вывезли Знамя части.

Получив тревожное сообщение, мы немедленно отправились в район прорыва фашистов. Туда же пошли штурмовики и бомбардировщики. Наши совместные удары, наносимые один за другим, были столь ошеломляющими, что от вражеских соединений остались лишь небольшие группки, которые расползлись по разным направлениям и были затем окончательно добиты наземными войсками.

...30 апреля 1945 года мы патрулировали над центром Берлина. Вскоре после полудня над зданием рейхстага затрепетало красное знамя. Наши сердца переполнились счастьем...

Патрулирование продолжалось и на следующий день. Видимо, в честь Первомая. Он был отмечен незабываемым зрелищем. Примерно в то же время, что и накануне, над городом пронеслась группа истребителей и, развернувшись над рейхстагом, сбросила большое красное полотнище. Падая, оно расправилось во всю свою величину и стало плавно опускаться к земле. Мы, как зачарованные, наблюдали эту картину и восприняли происходящее как символ победы советских войск над гарнизоном фашистской столицы.

И хотя на улицах Берлина еще продолжались стычки наших подразделений с гитлеровцами, каждому было ясно: пришла долгожданная победа!

Нашей радости не было предела. Казалось, даже моторы истребителей рокочут совсем по-другому - легко, певуче, торжественно. И надо же было случиться такому: именно в тот день мы чуть не потеряли Бориса Чубукова.

Накануне ночью на его машине был заменен мотор. То ли в самом моторе что-то оказалось не в порядке, то ли при установке допустили какую-то оплошность - сказать трудно. Но когда самолет Чубукова находился над самым большим берлинским мостом, мотор вдруг стал давать перебои, и машина начала терять высоту. Борис перепробовал все, чтобы исправить положение. Но ничего не добился. Прыгать с парашютом над пылающим городом было весьма нежелательно. Оставалось одно: попытаться сберечь высоту, планировать на свой аэродром и приземляться с ходу. Чтобы осуществить это, требовались исключительная выдержка, самообладание и умение точно все рассчитать.

Борис справился с трудной задачей и вывел тяжелого "лавочкина" к аэродрому. Там уже знали о происшествии и, затаив дыхание, следили за машиной, которая катастрофически теряла высоту. Вздох облегчения пронесся над летным полем, когда колеса истребителя коснулись бетонки и он промчался по ней, остановившись в конце полосы. Откинув фонарь, Борис поднялся с сиденья, бледный и обессиленный, как после тяжелого боя.