Комэски провели на кургане беглый разбор нашего перелета. Потом был объявлен перерыв. Кто-то затеял дурашливую игру. Заключалась она в том, что летчики с серьезным видом пытались сталкивать друг друга с кургана. Я тоже оказался одной из "жертв". Пришлось пробежаться вниз, почти к подножию кургана.
Поднимаясь наверх, услышал, как в кармане гимнастерки что-то зазвенело. Это оказались осколки зеркальца, которое всегда носил при себе. Добравшись до вершины кургана, я вытащил из кармана и стал складывать на ладони злополучные осколки.
В этот момент ко мне подбежал посыльный из штаба.
- Старший лейтенант Лавриненков, вас вызывает командир полка.
Я бросил в траву осколки зеркальца и, забыв о нем, зашагал в сторону КП.
Дежурный по штабу встретил меня короткой знакомой фразой:
- На вылет!
Командир полка подозвал к своему столу. Я присел на табуретку.
- Звонил командарм, - тихо сказал Морозов. - Назвал тебя лично. Надо сбить над передним краем "раму"...
Трудный вылет
Этот вылет, принесший мне столько испытаний, и начался-то не так, как другие. Как я уже упоминал, наш полк в тот день вообще не получал никаких заданий и вдруг: "Полететь четверкой, непременно уничтожить "раму"!"
Возможно, командарм сформулировал цель нашего полета не в столь категоричной форме, но мне было понятно: "раму" надо сбить. Иначе для чего выделены четыре истребителя на одного корректировщика?
Мой самолет был неисправен, и командир полка тут же предложил свой. Николай Остапченко как раз приболел - дали другого ведомого, лишь бы именно я срочно повел звено. Должно быть, "рама" здорово насолила наземным войскам, если их требование снять ее дошло до нашего штаба в столь безотлагательной форме.
Я поднялся в воздух с Анатолием Плотниковым. Вторую пару повел Тарасов. Плотников, об этом знали все, отличался завидной дальнозоркостью в небе и неукротимой веселостью на земле.
Линия фронта в районе Матвеева кургана проходила по железной дороге. За четыре дня боев советские войска не продвинулись вперед, и железная дорога по-прежнему делила землю на чужую и нашу.
Заметив дым и вспышки огня, я огляделся вокруг. В небе - ни одного самолета. И почему-то вспомнил о письме, лежавшем в кармане гимнастерки. Перед самым стартом я успел прочесть только обратный адрес: мне писал товарищ по учебе в Смоленском аэроклубе Котович. Я отложил чтение письма на вечер.
- Вижу самолет! Вижу "раму", - уверенно доложил Толя Плотников.
Да, это был "Фокке-Вульф-189", самолет, который на фронте знали и ненавидели все воины переднего края. И не случайно, когда мы, летчики, встречались на фронте с танкистами, артиллеристами, стрелками, они в первую очередь просили уничтожать "рамы".
Мне еще не приходилось видеть этот вражеский самолет в воздухе. Теперь я не сводил с него глаз, готовясь к атаке.
Приближаясь к "фокке-вульфу", я набирал высоту. Он выглядел поистине необычно: два фюзеляжа, соединенных одним центропланом и стабилизатором, и впрямь делали его похожим на раму или ворота.
Сближаясь с противником, я совсем не думал о возможных сложностях боя. Экипаж "рамы" состоял из трех человек, включая стрелка, об этом я знал от товарищей, и это не смущало. Мне казалось, что такую большую, неуклюжую машину я собью с первой атаки. Только бы подойти к ней на малую дистанцию.
А "рама" вдруг начала удирать. Не просто пикировать или планировать на свою территорию, а каким-то незнакомым маневром сползала вниз по спирали. Я погнался за ней.
Перекрестные линии на прицеле "кобры" не имели никаких делений, поэтому летчику требовался немалый опыт, чтобы при стрельбе точно определять упреждение. Я прицелился, но эволюции, которые совершала срама", свели на нет мои усилия.
- Анатолий, стреляй! - приказал я Плотникову, выходя из атаки.
Вслед за моим ведомым "раму" обстреляли и Тарасов с напарником. Но она, круто подворачивая под атакующего, выходила из поля обстрела и тянула на свою территорию.
Я летел на машине Морозова, имевшей номер 01. Но вдруг услышал в наушниках: "Семнадцатый, не узнаю вас!" Говорил кто-то из тех, кто находился на командном пункте нашей воздушной армии или штаба фронта. "Выходит, там знали, кто ведет морозовскую машину! А я непростительно промазал... Любой ценой надо немедленно сбить вражеского разведчика!" - решил я.
Но сперва необходимо было ответить на голос земли. Я включил передатчик.
- Я - "Сокол-семнадцать". Надеюсь, в ближайшие минуты вы узнаете меня. Я "Сокол-семнадцать". Прием.
Снова осмотрелся. Надо мной раскинулась спокойная синева, а на земле бушевал огонь, над ним вздымались клубы дыма и пыли. "Рама", видимо, уже сфотографировала позиции советских войск и, петляя, устремилась под огневую завесу своих зенитчиков.
Я пошел в атаку.
Наш славный командир Лев Шестаков всегда требовал, чтобы мы стреляли по врагу только с короткой дистанции. На предельной скорости я преследовал "раму". Повторяя ее извилистую линию, хотя это было нелегко, я включил тумблеры всех огневых средств. 26 вражеских самолетов сбил я уже в воздухе, а этот избежал трассы на глазах у моих командиров. Ударю же его так, чтобы разлетелся вдребезги!
До "фокке-вульфа" оставалось метров пятьдесят - семьдесят. Я выдержал еще секунду. Трассы прошили оба фюзеляжа. Стрелок не ответил. Дальше все совершалось будто само собой. Я хотел обойти "раму". Но то ли мой самолет развил столь большую скорость, что я не успел отвернуть в сторону, то ли "рама", потеряв управление, непроизвольно скользнула туда же, куда сворачивал я? А может, причиной всему был необычно широкий фюзеляж "фокке-вульфа"? Только нам двоим не хватило места, чтобы разминуться.
Крылом "кобры" я задел хвостовое оперение "рамы". От удара меня бросило вперед. Грудью натолкнулся на ручку управления, головой ударился о прицел.
Мой самолет с одним крылом (второе отломилось), переворачиваясь, падал к земле. От резких движений при падении я очнулся. Правой рукой сильно нажал на аварийный рычаг. Дверцу словно вырвало ветром. Попробовал продвинуться к отверстию, помешали ремни. Освободившись от них, я вывалился на крыло. Струей воздуха меня смело с него.
Рука машинально нащупала спасительное кольцо. Парашют раскрылся. Я повис над землей, которая будто застыла в удивленном ожидании. Четко увидел стальную нитку железной дороги.
За время пребывания на фронте я впервые выбросился из машины. Произошло это мгновенно, но я запомнил последовательность этой не раз выполнявшейся во время учебы операции. Страх, охвативший меня на какое-то мгновение, не нарушил ясности мыслей. Решающим здесь был опыт. Первый прыжок с парашютом мне довелось совершить еще во время учебы в Смоленском аэроклубе.
Тогда, взобравшись на крыло, я увидел далекую землю и сдрейфил, не смог оторваться от самолета. Инструктор, который вел самолет, заметил мою нерешительность и с силой оторвал мою руку от борта кабины. Ветер снес меня с крыла. Позже я сдал норму на значок парашютиста. Теперь опыт помог мне быстро покинуть полуразрушенный самолет.
Мой парашют плавно опускался на землю. Ниже меня падала "кобра". А чуть в стороне, тяжело переваливаясь, с огромной скоростью неслась к земле "рама". Я заметил, как от нее что-то отделилось. А через какой-то миг в небе раскрылся купол парашюта.
Стал прикидывать, куда опустится мой парашют? Хорошо бы на восток от железной дороги, там наши. И тут же с отчаянием заметил, что меня сильно сносит ветром на запад. Я уже миновал железную дорогу, а до земли все еще было далеко. "Не хочу, не хочу очутиться среди врагов!" - протестовала во мне каждая клетка. Начал вертеться, раскачиваться в воздухе. Но эти движения совсем не влияли на направление моего приземления. Прямо подо мною уже виднелись ходы сообщения передней линии фронта.
Чтобы ускорить спуск парашюта, натянул несколько строп и, наматывая их на руку, перекосил купол.
Уже взорвались оба падавших самолета. Уже "кобры" моих товарищей растаяли в синеве...
