Не случайно в марте 1943 года на нашем аэродроме не раз звучал тревожный приказ, обращенный к летчикам, находившимся в воздухе и на земле: "Все - на Батайск!", "Все - на Ростов!"

В один из мартовских дней произошел, например, такой случай. С юго-востока из-под солнца показалось около семидесяти немецких бомбардировщиков. Шли они группами по 10-15 самолетов с интервалом в одну-две минуты. Причем шли на различных высотах - от 1500 до 3500 метров. А над каждой группой "юнкерсов" или "хейнкелей" кружили две-три пары истребителей.

Появление вражеских самолетов наши обнаружили своевременно. Сообщение о массированном налете подняло с различных аэродромов почти всех советских истребителей, находившихся в районе Ростова.

Наш полк взлетел по сигналу одним из первых. Подполковник Шестаков передал в эфир свой боевой клич: "Все - на Ростов!" Начальник штаба Никитин выслал по тревоге на поддержку основной группы самолеты, остававшиеся на земле. Истребители, находившиеся в воздухе и выполнявшие другие задачи, тоже немедленно повернули на Ростов.

Бой вспыхнул сразу в нескольких местах. Решающим для нашего успеха было то, что острие фашистской армады сломалось о наше сопротивление. Фашистские асы надеялись эшелон за эшелоном пройти над важными объектами и по очереди высыпать на них бомбы. Но ситуация сложилась так, что им пришлось отказаться от своего плана. Наши истребители так решительно напали на "мессеров", что те вынуждены были обороняться.

После нашей молниеносной атаки рухнули первые сбитые "мессершмитты". В этот момент еще одна группа гвардейцев нанесла второй удар по ведущей девятке "юнкерсов" (это была одна из тактических новинок, придуманных и осуществленных Шестаковым). В результате был сбит ведущий "юнкере", и тут же загорелись еще три. А те, кто все же приблизился к Ростову, сразу поняли, что у нас все подготовлено к встрече: над городом уже вертелся огромный клубок. Сбросив бомбы куда попало, "юнкерсы" разворачивались и срочно ложились на обратный курс.

Неудача разъярила врага. На следующий день над Ростовом снова появилось несколько десятков бомбардировщиков, прикрытых истребителями. Теперь группы были больше, интервалы между ними тоже. Воздушная армада врага шла на город точно с запада.

Словно пытаясь сквитаться за неудачу, которая постигла их накануне, фашистские истребители вели себя исключительно активно. Они забирались на высоту, яростно нападали, делали все, чтобы не подпустить нас к своим бомбардировщикам. Нужны были немалая отвага и риск, чтобы пробиться сквозь заслон и нарушить строй "юнкерсов" и "хейнкелей".

И все же гвардейцы нашего полка и на этот раз сорвали все планы врага, не дали ему осуществить бомбежку важных объектов - Батайска, ростовского вокзала, аэродрома.

Воздушный бой истребителей на сей раз был особенно упорным и затяжным.

Только после того как в небе над Доном взорвался их пятый самолет, фашистские истребители, израсходовав горючее, ушли на запад. В тот день в результате атак только нашего полка противник потерял четыре самолета.

За ужином Шестаков сделал обстоятельный разбор двух последних боев, а в заключение особо подчеркнул, что, судя по всему, мы и впредь будем встречаться с крупными силами неприятеля.

Так оно и было в действительности. Особенно трудным оказался для нашего полка день 25 марта. Он запомнился нам навсегда.

День этот выдался по-настоящему весенний, с голубым небом и высокими белыми облаками. С утра было тихо, пригревало солнце. Только вчера над Батайском побывало 60 вражеских бомбардировщиков. Они зашли на город с различных направлений, намереваясь положить все бомбы на железнодорожный узел. Однако наши истребители сломали тактическую схему налета. Враг и на этот раз просчитался. Но мы предчувствовали: Батайску грозит новая беда.

Часам к одиннадцати на горизонте, под облаками, темной полосой обозначилась воздушная армада. ."Юнкерсы" шли группами, на небольшом расстоянии друг от друга.

Мы увидели их с аэродрома, находясь у своих самолетов и в кабинах. Саша Карасев, стоявший на крыле, крикнул:

- Идут!

Истребители по команде быстро поднялись в воздух, чтобы встретить противника на подступах к городу.

На сей раз на Батайск шло не меньше ста бомбардировщиков. А над ними, еле видимые в просветах облаков, на высоте 6000-7000 метров летели "мессершмитты". Они держались на такой высоте, где невозможно было обойтись без кислородных приборов.

Страшная опасность нависла над Ростовом и Батайском - подобного количества "юнкерсов" и "хейнкелсь" ни одному из нас еще не приходилось видеть в небе.

Все, кому было приказано взлететь, покинули землю. Я же с двумя товарищами стоял невдалеке от командира полка, который с помощью микрофона руководил взлетом.

Звено Дранищева уже набирало высоту. Шестаков волновался, так как в воздухе не видно было наших соседей. Все надежды командир полка возлагал в тот момент на решительного Дранищева: кому-то надо было немедленно напасть на ведущую группу "юнкерсов". Чтобы сэкономить время, Дранищеву следовало развернуться влево, то есть в ту же сторону, откуда надвигались бомбардировщики.

- Разворачивайся влево! Разворачивайся влево! - методично повторял в микрофон Шестаков, прикипев взглядом к небу.

Дранищев наверняка слышал команду, но он уже отклонился вправо и, видимо, не хотел менять свой план. Однако голос командира отрезвил его - ведь это был приказ! "Ястребок" качнул крыльями. И все же, к нашему удивлению, Дранищев пошел вправо.

- Старая скрипучая дверь! - крикнул Шестаков, швырнув микрофон на землю. Это было его страшнейшее ругательство. Потом, оглянувшись на тех, кто стоял рядом (наши имена еще не были названы к вылету), он приказал:

- Всем - на Батайск!

"Всем" означало четырем последним летчикам и ему, Шестакову, в том числе. Все четверо помчались к машинам. Они еще не остыли после первого, утреннего вылета, но их снова заливали горючим.

Да, Дранищев немного опоздал - его опередили истребители соседнего полка, решительно атаковавшие "юнкерсов".

Зенитки испятнали небо над Ростовом шапками разрывов. Вокруг нас мелькали крылья с крестами, а на земле уже рвались бомбы. Однако воздушный бой только начинался.

Амет-Хан повел свою эскадрилью на большую группу "юнкерсов", отколовшихся от тех, что полетели на Батайск. Их было штук сорок, шли они на наш аэродром.

Никогда не робел Амет-Хан перед неприятелем, даже если он в несколько раз превосходил численностью отряд ого самолетов. Он побеждал врага изобретательностью, хитростью, бесстрашием и редко применял лобовые атаки (в полку знали их силу и слабость!). Не дрогнул командир эскадрильи и в том бою. Он видел, как приближались к центру Ростова в плотном боевом порядке "юнкерсы". Понимал: вот-вот бомбы посыплются на вокзал, на аэродром. И потому повел свою группу прямо навстречу бомбардировщикам.

Увидев это, мы стали отсчитывать секунды.

От наших самолетов потянулись трассы. Ведущий "юнкерсов" напоролся на них, и тяжелое тело машины взорвалось в воздухе. Однако немецкие истребители уже напали с высоты на отважную шестерку Амет-Хана. И начали прямо с ведущего группы. Но его надежно прикрывал напарник Борисов, успешно отбивавший атаки, пока не загорелся его "як".

Борисов вынужден был воспользоваться парашютом. Его место тут же занял молодой истребитель Николай Коровкин. А Амет-Хан продолжал атаковать "юнкерсы". Вслед за своим командиром в атаку бросился и Коровкин. Ему удалось сбить бомбардировщика. "Мессершмитта" же, который пытался напасть на Коровкина, на глазах у молодого истребителя свалил вездесущий Амет-Хан.

Бой достигал своего апогея: в него были втянуты над сравнительно небольшой территорией более 200 самолетов. Наши истребители перехватывали "юнкерсов" на крутых вертикалях, вели поединки с "мессерами". Но главным объектом атак оставались "юнкерсы": страшную опасность таили в себе их бомбы.

Атмосфера накалилась до предела. Ради победы наши летчики шли на самые крайние меры. У Николая Коровкина кончился боезапас как раз в тот момент, когда он прицеливался по бомбардировщику. Что делать? Выходить из боя? Нет, не таков Коровкин! Я видел, как он довернул к "юнкерсу", ударил его крылом, и обе машины стали падать на землю. Таран - оружие крайнего случая, оружие смелых. Удастся ли спастись Николаю? Кажется, все в порядке! Вот он покидает самолет, вот вспыхивает купол парашюта. Но к нему тут же устремляется "мессершмитт", открывает огонь. Николаю грозит смертельная опасность. На выручку бросается вездесущий Карасев. Короткой очередью он поджигает фашиста, но уже поздно: тело Коровкина безжизненно повисает на стропах. В ярости Александр Карасев ринулся к другому "мессеру", но сам напоролся на встречную трассу, сбившую фонарь с его кабины. Осколки фонаря поранили ему лицо. Кровь заливала глаза летчика, однако он продолжал атаку и сразил еще одного фашиста.