В полку царило оживление. Фронт нацеливался на Ростов. Немецко-фашистское командование, пребывавшее под свежим впечатлением от сталинградского котла, отводило свои войска и с Кавказа. Ведь советские танки могли и здесь вырваться к Ростову, и тогда Гитлер получил бы в подарок еще одно кольцо.

Изучая карту боевой обстановки на фронтах, мы, летчики, смело фантазировали и даже разрабатывали планы будущих окружений и прорывов. Но мы помнили при этом, что армия Паулюса еще не капитулировала и что каждый метр родной земли, оккупированной гитлеровцами, предстоит брать с боем.

Разместившись в Котельниково, полк в первый же день в полном составе полетел сопровождать штурмовиков, бомбивших позиции противника вблизи Сальска.

Теперь я ходил на задания с новым ведомым - Николаем Остапченко. Ему, понятно, дали не лучший "як". И мотор оказался слабоват, и маскировка машины была нарушена. Другие самолеты были выкрашены белой краской. Этот - известью, а она наполовину осыпалась. Правда, благодаря этому я узнавал своего рябого напарника на любом расстоянии и на земле и в воздухе. А главное, меня радовало то, что Остапченко четко выполнял свои обязанности.

У нас в полку существовал неписаный закон, по которому определялась пригодность молодых летчиков к боевой работе. Если новичок участвовал в боях в течение недели (а это означало, что он около пятнадцати раз побывал в перепалках) и если его за это время не сбили, он становился равноправным членом нашей дружной семьи. Очень важно было при этом, чтобы ведомый ни разу не отстал от своего ведущего, не бросил его, не позарился на "мессера" или "юнкерса", иногда так заманчиво встречавшихся на его пути. Без соблюдения всех этих требований невозможно было успешно выдержать испытание на зрелость.

Остапченко отлично выдержал его.

- Ну как, не страшно встречаться с "мессерами"? - спросил я его после нескольких полетов. - Раньше ведь ты не видел этих машин.

Николай зашивал комбинезон и отозвался не сразу.

- Если бы вам было страшно, возможно, и я бы испугался. А так, чего же мне дрейфить? - поднял он на меня полные удивления глаза. - За вашими плечами я чувствую себя как за каменной горой.

- Но ведь противник атакует сзади, а не спереди?

- Командир все видит. Если надо будет, выручит...

А спустя некоторое время Остапченко наконец разговорился.

- Я ежедневно хожу в небо, и знаешь, Володя, - просто и естественно перешел он на дружеский тон, - мне никогда не бывает страшно. Экзаменов в училище я боялся, а здесь ничего не боюсь. Полет для меня работа, и только. Нужная и важная работа. Нам дали оружие и приказали: ищите и жгите "мессеров". Этим и занимаемся. И если мне только будет разрешено самостоятельно уничтожать их, я буду делать это люто.

- Ну и характер! - не удержался я, восхищенный его выдержкой.

Во время одного из боев Остапченко очень близко увидел, как его тезка лейтенант Николай Костырко расстреливал "мессера", как тот загорелся и упал на землю. Когда мы возвратились на аэродром, мой ведомый зашагал в сторонке один и был чем-то удручен. Я подошел к нему.

- Чего нос повесил?

Остапенко промолчал.

- Чем не удовлетворен?

- Да не в том дело, Володя... Как он сумел так точно? По центроплану, потом по мотору... Снаряды прямо рвали проклятого на части...

Мне понравилась наблюдательность старшего сержанта, его стремление анализировать увиденное. Мой ведомый жаждал боя и на глазах созревал как боец. Вот только поднакопит опыта, и из него выйдет грозный истребитель...

В Котельниково почти весь январь нас преследовала плохая погода снегопады, метели, низкая облачность. Этим пользовались летчики немецкой транспортной авиации, имевшие приборы для "слепых" полетов. Из Ростова и Зимовников цепочкой ходили на Сталинград, к своим, "хейнкели" и "юнкерсы".

Наш полк находился почти за полторы сотни километров от Сталинграда. Но радио и печать регулярно сообщали о ходе завершающих боев советских войск на берегу Волги. Мы хорошо представляли, в какое положение попала армия Паулюса, в каком холодном и голодном котле оказались сотни тысяч солдат и офицеров противника. Но гитлеровцы еще пользовались аэродромами Гумрак, Воропоново, Питомник. О том, что там творилось тогда, довольно правдиво написал спустя много лет полковник 6-й германской армии В. Адам в своей книге "Трудное решение": Наземный персонал аэродрома, санитары и легкораненые первыми бросились к уцелевшим легковым автомашинам на краю аэродрома Питомник, завели моторы и устремились на шоссе, ведущее в город. Вскоре целые гроздья людей висели на крыльях, подножках и даже радиаторах. Машины чуть не разваливались под такой тяжестью. Некоторые остановились из-за нехватки горючего или неисправности моторов. Их обгоняли, не останавливаясь. Те, кто еще был способен передвигаться, удирали, остальные взывали о помощи. Но это длилось недолго. Мороз делал свое дело, и вопли стихали. Действовал лишь один девиз: "Спасайся, кто может!"

В те же дни Гитлер радировал Паулюсу: "Запрещаю капитуляцию!" Между прочим, последняя радиограмма Паулюсу от фюрера, принятая в Сталинграде, гласила: "Поздравляю Вас с производством в фельдмаршалы..."

Находясь в Котельниково, наш полк помогал защитникам Сталинграда - мы перехватывали транспортные самолеты, которые летали по маршруту вдоль железной дороги.

Однажды над нашим аэродромом расступились облака, образовалось большое окно. В этом просвете показались немецкие самолеты, шедшие за облаками. Шестаков немедленно поднял несколько "яков". Каждому из нас удалось подловить по "хейнкелю". А Алелюхин, Амет-Хан, Борисов, Королев, Ковачевич, Дранищев и Тарасов сбили тогда по нескольку фашистских самолетов. Но вскоре- "юнкерсы" и "мессершмитты" все реже стали встречаться в этом районе: немецко-фашистское командование перенесло свои базы за Дон, далеко на запад...

Красная Армия успешно громила гитлеровские полчища. Это вызывало не только огромный подъем. Кое у кого из фронтовиков начинала кружиться голова, бывали случаи ослабления дисциплины. Это неприятное явление не обошло и наш полк. Ничем иным не объяснишь одну из наших котельниковских неудач. Стоит и сейчас сойтись двум-трем ветеранам, как они принимаются горячо обсуждать памятный для всех нас бой того периода.

В архивных документах об этом сказано, что 10 января 1943 года восемь Як-1 под командованием Шестакова вылетели на прикрытие своих войск. Выполняя поставленную задачу, они встретили группу "юнкерсов" и атаковали ее. В погоне за противником участники вылета потеряли своего ведущего - подполковника Шестакова. Возвратившись домой, никто не мог сказать, где потеряли ведущего, в том числе и его ведомый - старший лейтенант Ковачевич, а подполковник Шестаков вел бой с тремя Ме-109, вследствие чего его самолет был подожжен. В этом бою впервые за всю войну Л. Л. Шестаков получил ранение...

Я не участвовал в вылете и о том, что случилось, узнал от товарищей.

Семь "яков" приземлились без командира полка. Летчики перебирали перипетии боя, вспоминали детали, а когда речь заходила о подполковнике Шестакове, разводили руками. Каждый доказывал, что занимался преследованием своего "мессера". Вывод напрашивался сам собой. Мои боевые друзья, в том числе и командир эскадрильи Ковачевич, бросились в погоню за самолетами противника, забыв обо всем. Закон ведения боя был нарушен: ведомые, оставив своих ведущих, тоже начали атаковать врага...

Печальным был наш ужин, тревожной - ночь. К утру кое-кто уже считал, что командир погиб. И вдруг по телефону сообщили: подполковник Шестаков в госпитале. А вслед за тем над аэродромом появился По-2 с Шестаковым на борту.

У меня не хватает слов, чтобы описать, как встретил полк своего любимого командира!

Шестаков медленно прошел на КП и вскоре приказал собрать всех летчиков. Слова его, обращенные к нам, были строги, но справедливы. Много пережил и передумал за эти несколько минут каждый из нас. Все чувствовали себя виноватыми, ведь мы подвели своего командира... Его слова били прямо в душу, и каждый думал о своих ошибках, просчетах, каждый мысленно давал себе клятву на всю жизнь запомнить этот злополучный урок.