Исма слизала с ладони снег, во рту стало не так сухо. Женщина в отделе работы с клиентами аэропорта Хитроу – мусульманка – подобрала ей место на следующем рейсе, и доплачивать не пришлось. Всю дорогу Исма тревожилась из-за нового допроса, в Бостоне: уж там-то ее непременно либо задержат, либо посадят на обратный самолет, в Лондон. Но пограничник спросил только, где ей предстоит учиться, сказал что-то насчет университетской баскетбольной команды, чего Исма не поняла, но постаралась изобразить интерес, и дал отмашку. А потом, когда она вышла из зоны прибытия, – вот она, доктор Шах, наставница и спасительница, ничуть не изменившаяся со студенческих дней Исмы, разве что немного седины появилось в коротко постриженных темных волосах. Увидев, как Шах поднимает ладонь, приветствуя ее, Исма поняла, что чувствовали люди в прошлые столетия, выходя на палубу и видя протянутую навстречу руку статуи Свободы: мы добрались, с нами все будет в порядке. И пока пальцы окончательно не потеряли чувствительность, она набрала сообщение: «Добралась благополучно. Граница без проблем. Др Шах здесь. Что у тебя?»

Сестра ответила: «Отлично. Теперь я знаю, что тебя пропустили. Тетя Насим перестанет молиться, а я перестану метаться».

«Правда отлично?»

«Перестань волноваться за меня. Начни жить своей жизнью. Я правда этого хочу для тебя».

Большие надежные автомобили на парковке; потом широкие авеню, всюду ярко горят фонари, их свет отражается и умножается стеклянными витринами и снегом. Кураж и самоуверенность, и в то новогоднее утро 2015-го – обещание новых начал.

Исма проснулась – светло, две фигуры срываются с неба и несутся вниз, к ней, яркое гало вздувается над их головами.

Когда Хайра Шах на следующий день после прибытия привезла Исму посмотреть эту студию, арендодатель особо расхваливал верхний свет как большое преимущество, уравновешивающее недостатки сырого встроенного шкафа, обещал, что жилица сможет любоваться кометами и лунными затмениями. Нервы все еще не успокоились после допроса в Хитроу, а потому Исме виделись лишь перемещающиеся по небу спутники-шпионы, и она отказалась от студии. Но к концу дня, когда перебрали все прочие варианты, стало ясно, что ничего другого ей не снять, если только не согласиться на иное обременение – соседа. И теперь, спустя два с половиной месяца, она привыкла потягиваться в постели, невидимая и видящая все.

Как медленно спускались парашютисты, красная искра и золотая. В человеческой истории, если кто-то падал с неба, это были ангелы, боги, демоны или рухнувший с высоты Икар, тщеславный мальчишка, которого не успел подхватить его отец Дедал. Каково было жить в тогдашнем мире? Все взгляды были прикованы к небесам в ожидании, когда же явится нечто божественное. А теперь она сфотографировала парашютистов и послала Анике снимок с подписью: «Попробуем как-нибудь?», затем встала с постели, раздумывая, весна ли наступила раньше времени или это лишь оттепель.

За ночь столбик термометра резко скакнул вверх, снег таял, растекаясь ручьями. При первом пробуждении, на рассвете, для молитвы, Исма слышала, как вода журчит по склону улицы. Всю зиму бушевали метели – сверх обычного, говорили ей, – и, одеваясь, Исма воображала, как люди выходят из дому и на оголившихся впервые за несколько месяцев клочках земли обнаруживают потерянное: перчатку, ключи, ручку или монету. Под тяжестью снега предметы утратили знакомые формы, так что найденная перчатка, положенная рядом со второй из пары, казалась отдаленной ее родственницей. И как теперь быть? Выбросить обе перчатки или носить несхожие, радуясь чуду их воссоединения?

Исма сложила пижаму, убрала ее под подушку, разгладила одеяло. Оглядела чистое пустое жилье – узкая кровать, рабочий стол со стулом, комод. По утрам она остро ощущала радость от того, что повседневная жизнь сведена к первоосновам: книги, прогулки, место для мысли и работы.

Тяжелая дверь двухэтажного каменного дома распахнулась навстречу утреннему воздуху – впервые он не колол тысячами лезвий. Снег на мостовой и тротуарах стаял, они расширились, и Исма почувствовала себя – как это сказать? – без границ! И зашагала, быстро, не боясь поскользнуться. Мимо двухэтажных колониальных особняков, мимо автомобилей с политическими наклейками на бамперах, мимо лавки с винтажной одеждой, мимо антикварного магазинчика и класса йоги. Она свернула на Мэйн-стрит, где мэрия с нелепыми нормандскими башнями при узких бойницах придавала городу праздничный вид.

Исма вошла в любимое кафе, потом уже с кружкой в руках спустилась по лесенке в подвал, где по стенам тянулись полки с книгами, в это прибежище теплого света ламп, протертых кресел и крепкого кофе. Потыкала в кнопки на клавиатуре, будя ноутбук, едва заметила слишком уже привычную заставку – портрет матери в юности, в восьмидесятые, с длинными волосами и тяжелыми серьгами, целующей Исму в лысую младенческую макушку. По утреннему обычаю открыла скайп, проверяя, нет ли сестры в Сети. Сестры не было, но когда Исма собиралась выйти из скайпа, в списке бодрствующих контактов всплыло другое имя: Парвиз Паша. Исма убрала пальцы с клавиатуры, положила ладони по обе стороны ноутбука и молча смотрела на имя брата. Она не видела его в списке активных контактов с того дня в декабре, когда Парвиз позвонил и сообщил им свое решение. Он и на минуту не задумался о том, как это скажется на сестрах. А сейчас, наверное, тоже смотрел на ее имя, на зеленую галочку, извещавшую, что Исма здесь и с ней можно поговорить. Окошечко скайпа располагалось у самых губ ее матери на заставке. Тонкие, изящные черты Зейнаб Паши не достались Исме, перешли к близнецам, те смеялись, растягивая материнские губы, материнские глаза вспыхивали светом, когда они улыбались. Исма открыла скайп во весь экран, обхватила ладонями горло, чувствуя, как пульс частит и кровь с удвоенной силой разносится по артериям. Тянулись секунды, брат молчал. Исма не сводила глаз с экрана, зная, что он так же следит за своим, и оба они медлили по одной и той же причине: ждали Анику.

За несколько недель до того в квартире Хайры Шах однажды странная музыка пробилась сквозь стук ножа – Хайра резала картофель, – с подсвистом, на высокой ноте, звон. Исма и Хайра проверили телефоны, домофон, прижимались ухом к стенам и к полу, выбегали на площадку, открывали шкафы, заходили в пустые комнаты, а звук все длился, прекрасный и пугающий, ни на каком известном музыкальном инструменте не сыграть такой, не голос, не птичье пение. Заглянул и сосед, тоже хотел разобраться.

– Призраки, – подмигнул он и ушел.

Исма засмеялась, но Хайра, съежившись, дотронулась до висевшего на стене амулета от сглаза, который Исма всегда считала обычным украшением. Музыка продолжала звучать, неслась отовсюду и ниоткуда, преследовала их, пока они обыскивали квартиру. Хайра вернулась на кухню и снова взялась за нож, бормоча какие-то слова – оказалось, Иисусову молитву, она воспитывалась в монастырской школе Кашмира. Наконец доктор Шах – сама рациональность, с острым как бритва умом – объявила, что, несмотря на град, они пойдут ужинать в ресторан. Глядишь, этот звук угомонится к их возвращению. Исма поднялась на второй этаж в ванную, смыть с рук пыль, приставшую во время поисков в потайных уголках. Стоя перед раковиной, она глянула в окно рядом с ней и тут-то обнаружила источник звука.

Сбежав вниз по лестнице, она ухватила Хайру за руку и потащила наружу, за дверь черного хода, пригнув голову от града. Вдоль всего краснокирпичного особняка, от края и до края, с застрех свисали сосульки длиной в фут и более. По этим прозрачным палашам стучали градины – вот откуда музыка. Лед, ударяющий о лед, невероятная акустика, такое и не представишь себе, пока сама не увидишь.

Внезапная боль, физическая мука повергла Исму на колени. Хайра бросилась к ней, Исма остановила ее движением руки, откинулась на спину, в снег, пусть боль волнами перекатывается по телу, пока град и сосульки играют симфонию, как будто на синтезаторе. Парвиз, мальчик, которого никогда не видели без наушников с микрофоном, тоже разлегся бы здесь и не вставал, пока длится песня, снег насквозь промочил бы его одежду, град колошматил бы его, а он бы, с глазами, отуманенными восторгом, ничего не замечал, ни о чем не тревожился, лишь бы уловить то, чего раньше не слышал.