Аций получил приказание, отнюдь не доводя дела до столкновения с противником, привлечь на себя удар варваров и отойти, скользя по фронту легиона на левый фланг, который и прикрывать. Увлеченные преследованием варвары при таком маневре должны были очутиться перед развернутым строем легиона, а лобовой удар был самым приемлемым в данном положении. Цессий Лонг имел основания надеяться на стойкость своих когорт. Правый фланг легиона упирался в непроходимые овраги. Еще правее блестела река, один из притоков Дуная.

Трубачи подняли к небесам медные трубы. Долину огласили тягучие римские сигналы. Солдаты сняли со щитов кожаные чехлы, предохранявшие металл от ржавчины в дурную погоду. Строй блеснул медью. Уже конница Ация склонялась на левый фланг. Земля гудела под копытами варварских орд.

– Мужайтесь, мужи! – призывал Цессий Лонг, объезжая фронт.

Легионеры переговаривались:

– Не зевай, товарищ! Ставь крепче ногу!

– Будем живы, угощаю массилийским…

– Хо-хо! Гудит!..

– Юст? Живем? Крепись, товарищ…

Со времен Адриана римская тактика претерпела большие изменения. Уже не было больше манипулярного строя, когда легионы выстраивались в шахматном порядке. Строй упростили и превратили в фалангу, в восемь рядов глубины. Позади этой неповоротливой, но несокрушимой линии ставились лучники и передвигавшиеся на колесах метательные машины. Особенность новой тактики состояла в том, что до соприкосновения с противником на него можно было обрушить град метательных снарядов, стрел и копий. Только метнув копья, которые обыкновенно вонзались в щиты неприятельского строя, легионарии обнажали страшные короткие мечи. Раны, наносимые этим оружием, были ужасны.

Легион замер. Четыре тысячи солдатских сердец бились как одно. Позади строя неподвижно застыли орлы. Птицы хищно вонзили когти в серебряные шары – символ власти над всем миром. Корнелин распоряжался около карробаллист.

– Агенобарб! Баллисты! – крикнул Цессий Лонг.

Но Корнелин сам считал мгновения. В нужный момент он махнул рукой. Солдаты отпустили рычаги. Тетивы из туго накрученных бараньих кишок швырнули через головы фаланги тучи стрел, а также фаларики – зажигательные снаряды, которые наводили ужас на варварских коней. За фалариками полетели, фыркая в воздухе, камни онагров, метательных машин, построенных по принципу пращи. Четыре катапульты бросили с ужасным грохотом тяжкие камни. Раздался резкий короткий звук трубы, и тогда тысячи дротиков, как по мановению руки, обрушились на лаву дико орущих варваров.

Солдаты с взволнованными лицами ждали, когда опрокинется на них это страшное бедствие. Было видно, как падали друг на друга пронзенные копьями кони и давили под собою людей. Но задние ряды напирали, и варвары налетели, как бурное море на утес. Сарматы в кожаных колпаках, геты в железных шлемах с бычьими рогами, полуголые карпы, еще какие-то дикие люди, размахивая дубинками и топорами, обрушились на римлян. Тогда легионеры привычным движением, как один, обнажили мечи.

Стараясь перекричать грохот сражения, клики и стоны, Корнелин кричал на ухо легату:

– Легат! Они обходят Ация…

Аций уже принял конный бой. Легат поскакал туда, и его шерстяной плащ развевался, как крылья огромной птицы. Фаланга стоически выдерживала удар. Но в одном месте конь варвара, пронзенный стрелой, уже мертвый, по инерции сделал несколько скачков и тяжело упал на легионариев. Фаланга была прорвана. В брешь ворвались варвары, но отборные ветераны, участвовавшие в сражении под Лугдунумом, были брошены в опасное место и восстановили положение.

– Римские мужи!.. – взывал к ним Корнелин.

У него пересохло в горле. Впереди уже мелькали искаженные боевым пылом звероподобные рожи ветеранов, оскаленные лошадиные морды, окованные железом дубины, странные клобуки сарматов, длинные мечи, весь тот хаос, который вдруг вырвался из страшной тьмы германских и сарматских лесов и обрушился на Рим. Когорты держались. Легион был укомплектован потомками римских колонистов в паннонских областях, дакийцами и гетами. Все это были мужественные люди – римские мужи.

Но варварам опять удалось прорвать фронт, и до пятидесяти разъяренных людей в овечьих шкурах кинулись к машинам. Около баллист завязалась горячая схватка. Сам Цессий Лонг принужден был обнажить меч. Варваров перебили, ряды вновь сомкнулись. По всему было видно, что дело приближалось к концу. Люди дышали, как выброшенные на песок рыбы. Раненых затаптывали в прах. В воздухе пахло кровью. Впервые закачался над строем орел, знаменосец которого упал, пораженный стрелой.

– Товарищи, издыхаю! – хрипел он и пытался вырвать из груди сломанную стрелу. – Будьте все прокляты! Издыхаю! Ааа…

– Орел! Орел! – взывали вокруг.

Орел был подхвачен соседом. Но шваркнуло копье, и легионарий упал на товарища. В его паху торчало вошедшее на две пяди копье. Старые солдаты знали, что от таких ран нет спасения. Но третий солдат бросился к знамени.

– Ооо… – выл солдат.

Над равниной стоял страшный гул сражения. Вовсю работали римские мечи. Плащ Цессия Лонга носился над строем как видение. Варвары наседали уже не с таким бешенством, как в первые моменты битвы. Многие из них лежали перед фалангой. Дикие кони, лишившись всадников, убегали из этого ада и носились далеко в поле с тревожным ржанием. Раненые выли под ногами, слали последние проклятия, хулили богов, но их безжалостно добивали, если они попадались под руку.

– Держитесь, товарищи, – кричал Корнелин, и голос его походил на рычание раненого зверя.

Цессий Лонг сказал:

– Теперь они выдохнутся…

– Не пустить ли в дело пять запасных центурий?

– Ну, что ж, – ответил легат.

Трибун подскакал к ветеранам, которые, опершись на копья, единственные не выпущенные копья в легионе, спокойно ждали, когда придет их очередь.

– Ветераны! Легат желает прибегнуть к вашей доблести! Легионарии, почти все старики, с розовыми шрамами на лицах, с выбитыми в схватках зубами, знавшие, что такое хороший удар, поплевали на руки…

Утреннее море сияло. «Фортуна Кальпурния» приближалась к берегам Италии. Виргилиан, нагибаясь в низенькой дверце, вышел на палубу из каморы, и от беспредельности горизонта у него закружилась голова.

Ночью Виргилиану снились странные волнистые горы, похожие на те холмы в лозах, среди которых прошло невеселое виргилианское детство, в Кампании, [15]в десяти миллиях от города Кум. Потом ему казалось во сне, что он идет по улицам незнакомого города, и, может быть, в Риме, и на ступеньках портика стоит сенатор Кассий Дион, внук Диона Хризостома. Сенатор развертывал длинный свиток, и ветер развевал его белую тогу. Затем появились легионарии, однообразно вооруженные, как на колонне Трояна, и блеснула река, и Грациана Секунда показалась под сенью туманных варварских дубов. А потом все исчезло…

Виргилиан проснулся, и на него пахнуло запахом моря, корабельной смолой. Корабль скрипел и разрезал море, как плуг землю. В снастях свистел ветер. Все было как вчера: овечья шкура, свиток «Тимея» Платона, который он перечитывал в десятый раз. На палубе раздавались голоса корабельщиков.

На огромном четырехугольном парусе «Фортуны» была изображена волчица, питающая сосцами близнецов – знак того, что корабль принадлежал римскому гражданину. На мачте сияла золоченая статуэтка богини. На корме кормчий, не отрывая глаз от прекрасной, но коварнейшей в мироздании стихии, держали в мозолистых руках кормовые весла. Море переливалось за бортом, и дельфин, напоминая о прелестной Киприде, описывал в воздухе грациозную кривую и плюхался в воду. Наварх, чернобородый Трифон, родом из Аквилеи, стоял на помосте.

– Радуйся, – сказал он Виргилиану, – боги послали нам благоприятный ветер. Смотри, вот Италия…

Виргилиан посмотрел в ту сторону, куда показывал загорелой рукой Трифон, но ничего не увидел. Надо было обладать божественным зрением морехода, чтобы различить впереди берега Италии.