Вскоре явился полицейский. Тоби связали руки за спиной и вывели из магазина.

- Отпустите ребенка, ведь он заплатил! – Люси повисла на руке констебля*****. Ее брезгливо оттолкнули прочь.

Из соседних магазинов с любопытством начали выглядывать торговцы. Праздные зрители всегда найдутся, даже в лютый холод.

Толпа зевак сопровождала полицейского, задержанного и двух свидетелей до самого участка. Не отставая, Люси бежала вслед за ними. Раз или два она споткнулась на обледеневшей мостовой, сердце ее бешено стучало, горло обжигал морозный ветер.

У входа в обнесенный высоким каменным забором двор полицейского суда, Тоби внезапно обернулся, ища кого-то. Люси поймала его взгляд - затравленный, горящий взгляд огромных глаз. В нем сквозила такая тоска, словно в этот момент между ними порвалась последняя нить…

Внутрь ее не пустили. Она прождала под воротами не меньше часа, пока не вышли булочник со свидетелем, не видевшим по сути никакого преступления. Как только они показались под каменной аркой, Люси бросилась им навстречу.

- Что сделают с мальчиком? – замирающим голосом спросила она.

- Будто не знаешь: завтра он станцует под ньюгейтскую волынку, - ответили ей грубо.

Она не поняла.

- Ступай отсюда, а не то и ты отправишься в участок, - пригрозил ей напоследок булочник и удалился. Спутник его тем временем остановил извозчика и сел в карету.

Из запертых ворот больше никто не выходил, хмурая приземистая крепость точно вымерла, а Люси все еще стояла посреди пустынной улицы, так и не решаясь уйти…

Ночью она ни на минуту не сомкнула глаз. Ветер дул из всех щелей, и от его ударов ей порой казалось, будто кто-то ходит по железной крыше. Люси еле дождалась зари, и как только в просветах между досками посерело, поспешила обратно в участок.

На этот раз она не побоится - будь что будет! Ей нужно непременно постучать в эти высокие, массивные ворота и спросить у часового, что ожидает ее друга. Уже недалеко, еще немного…

По дороге, на улице перед Ньюгейтской тюрьмой ее насторожило скопление народа. В домах напротив жители, рискуя простудиться, чуть ли не по пояс высовывались из окон. Люси не осмеливалась посмотреть поверх толпы, туда, где на помосте у стены стояла виселица. Воздух гудел, как улей. До слуха ее долетали обрывки фраз:

- Мальчишка напал на хозяина булочной. Тот говорит – он угрожал ему, хотел ограбить и убить…

- А я слышала: этот бродяга воровал в его лавке почти ежедневно, пока не попался…

Внезапно наступает тишина. И над толпой, застывшей в ожидании, отчетливо проносится глухой короткий стук откинутой доски. Люси зажмурилась – и тут же непроизвольно подняла глаза…

Нет! Этого не может быть! Тоби, Тоби!..

Его повесили.

Маленький добрый ангел улетел на небеса. Теперь ему больше не надо ни хлеба, ни крова, а только воздух - чистый и прозрачный, как его душа. Мальчик, едва ли умевший писать, сдержал свое слово: он умер под открытым небом!

И сейчас он - свободный, счастливый - вон там, высоко над домами – где светится мутное пятнышко солнца…

- Прости меня, Джоанна, дитя мое… Я обещала о тебе заботиться, оберегать от горя - и не выдержала испытания! Теперь я не смогу забрать тебя… - Не отрывая взгляда от закрытых ставнями высоких окон, Люси до боли сжимает покрасневшие от холода пальцы.

Как ненавистно это давящее, мрачное величие огромного особняка, единственное украшение которого – крылатые чудовища с оскаленными пастями. Как отвратительно убого показное милосердие его владельца, в которое никто не верит, но многие готовы восхвалять! Ругань последнего пропойцы, бранящего свою пустую, безрадостную жизнь, куда душевнее и откровеннее его цветистой лицемерной речи.

Немыслимо: дочь Бенджамина Баркера по-прежнему жила под этой крышей. Крошечная, хрупкая частичка человека, чью судьбу без колебаний загубил судья. Нет смысла отрицать, что Торпин избавил невинное дитя от голода, скитаний и нужды, но Люси благодарила в своих молитвах только Бога – не его.

- Я так и не увидела тебя, моя Джоанна… И даже не смогу прийти под эти окна… До самой весны.

Она перевела глаза на низкие седые небеса, но не осмелилась перекреститься.

- Господи! Ты не принял моей недостойной души. Я почему-то верю, что ты и теперь не призовешь меня, и я решилась. Клянусь, я больше не желаю себе смерти. Только бы дойти… А там – тебе судить!..

Последний взгляд на запертую дверь. Пора. На ровной мостовой - ни грязи, ни замерзшей лужицы… Люси идет по ней, словно по шаткому мосту. Но тут же оборачивается и протягивает исхудавшую обветренную руку, благословляя дом, который следовало бы проклинать:

- Прощай…

«Приближалась зима. Негде было спать, нечего было есть…»

Извилистые улицы все ýже, а под ногами сквозь разбитые булыжники проглядывает смерзшаяся голая земля. Лудильщик в лавке на углу сказал, что это где-то рядом.

«Однажды там она заснула… и уже не просыпалась».

Слепящий белый снег летит в лицо. Осталось несколько шагов. Вот она - дверь в высокой каменной ограде. Совсем, как та, в тюрьме, откуда заключенных выводят на эшафот. Ей придется войти, чтобы выжить. Иные скажут – совершить самоубийство. Но выбор сделан.

- Простите, Бенждамин, Джоанна… И ты, Тоби, - потрескавшимися губами шепчет Люси, и дыхание тут же превращается в пар. – Я уже ничего не боюсь.

На глазах ее слезы – от колючего ветра, дрожь во всем теле – только от холода. Весной она покинет это место и больше не вернется!

Люси даже представить себе не могла, сколько раз ей еще предстоит возвращаться сюда, сколько вытерпеть испытаний. И самые тяжкие – те, на которые мы соглашаемся по собственной воле.

Подняв покрытый инеем железный молоток, она как можно крепче сжала его в руке и трижды постучала в работный дом.

____________________________________________________________________________

* Когда за кражу и убийство один и тот же приговор – повешенье.

События, описываемые в этой главе, происходят на заре царствования королевы Виктории, когда за воровство казнили даже детей. Виктория правила Соединённым королевством Великобритании и Ирландии с 20 июня 1837 года и до своей смерти 22 января 1901. До 1838 г. в английском законодательстве количество преступлений, за которые полагалась виселица, исчислялось десятками. Позднее, к 1861 году – смертная казнь полагалась только за пять преступлений (убийство, пиратство, поджог военно-морской базы, шпионаж, государственная измена). Что касается публичных казней, то они были отменены только в 1868 году.

** Работный дом

Первоначально работные дома создавались исключительно как одна из форм исполнения наказания. Позже из них выделилась благотворительная ветвь заведений, в которых нуждающимся предоставлялась работа, еда и кров, а страждущим предоставлялись относительно свободные условия проживания и добровольное участие в труде. Принудительные работные дома зачастую совмещались с тюрьмами, а добровольные с богадельнями, приютами, образовательными и просветительскими учреждениями. Работные дома создавались как государственной властью, так и частными лицами. Их финансирование велось за счёт казны и/или пожертвований.

** В 1833 г. был принят закон, по которому труд подростков от 13 до 18 лет был ограничен 12 часами, труд детей в возрасте от 9 до 13 лет — 8 часами, а труд детей моложе 9 лет запрещен (за исключением шелкоткацких фабрик).

**** Описание лондонского тумана нисколько не преувеличено: это не яркая художественная фантазия, а истинная правда. Туман действительно бывал насколько плотным, что окунаясь в облако цвета горохового супа, прохожие кашляли и зажимали носы. Туман усиливала дымовая завеса от печных труб.

Единственными, кого радовал туман, были столичные проститутки. В туманные дни они зарабатывали гораздо больше, ведь даже самые робкие мужчины не боялись с ними заговорить.