Напившись, Люси провела ладонями по мокрому лицу. Теперь она должна идти, настойчиво искать дорогу, которой, может быть, и нет…

- Постой, - послышался вдруг детский голос за ее спиной. - Иди под крышу: ты совсем промокла.

- Но это же твое жилище… - проговорила Люси, обернувшись.

Мальчик стоял у самого прохода, припав щекой к шершавой неокрашенной доске. Только сейчас при свете дня она заметила, какое исхудавшее и бледное у него лицо. Должно быть, хмель еще держался в его юной голове, и он старался хоть немного ободриться, жадно вдыхая влажный воздух.

- Оставайся! – В глазах мальчугана промелькнула лукавая искорка. – Скоро нас и так отсюда выгонят - вместе отправимся слоняться с флагом! Ну, неприкаянные по ночам бродить по улицам, - прибавил он, заметив, что его не понимают, и протянул свою измазанную в саже и ржавчине ладонь. – Не бойся, я – Тоби!

Коротенькое незатейливое имя. Хоть на него и не купить еды, зато - не отобрать, и беспризорный лондонский мальчишка, оборванный, без крова и без гроша в кармане гордился этим!

Держась за его худенькую руку, Люси вернулась наконец под крышу.

- Ты так и не назвала свое имя, - строго напомнил он.

- Люси…

- Откуда ты? – продолжал допытываться Тоби. - Муж выгнал или сама ушла? – по-взрослому серьезно спросил он вдруг.

Люси не отвечала. Говорить о прошлом было слишком тяжело - достаточно и настоящего.

- Скажи мне лучше, где можно найти работу и приют?

- Ха, если бы я знал – не спал бы в угольном сарае! – И Тоби звонко расхохотался: его и впрямь развеселила ее наивность. – Бедняки выживают, как могут: одни протягивают руку и просят, а те, кто половчее, - берут… пока никто не видит. Ну, если уж совсем невмоготу, тогда - работный дом** или конец. Второе – еще не так страшно.

- Почему? – проговорила Люси.

Тоби посмотрел на нее, как на несмышленого ребенка.

- Ты не из наших, это сразу видно, - произнес он то ли с обидой, то ли грустно, с состраданием. – По мне, так лучше умереть свободным под открытым небом, чем выживать в работном доме. Мать привела меня туда, когда мне было девять*** лет. Приближалась зима. Нам негде было спать, нечего было есть. В работном доме мы почти не виделись. Матери, дети, мужья, старики – все жили в разных помещениях. Однажды там она заснула… и уже не просыпалась. Меня не было с нею, когда она умирала. Но сейчас она - рядом, я верю! – закончил Тоби, с вызовом глядя в полутьму сарая, где кроме них двоих не было больше не души.

- А твой отец – он тоже умер?.. – робко спросила его Люси и тут же поняла, что лучше было промолчать.

Но Тоби не смутил ее вопрос, он только удивился:

- Нет, его и вовсе никогда не было, - пожав плечами, отозвался мальчик и улегся на мешок.

В сарае снова повисла тишина, которую лишь изредка нарушали приглушенный стук колес и голоса прохожих, доносившиеся с улицы.

Люси закрыла глаза, прислонившись к стене. Ей нужно было что-то предпринять, найти решение, но мысли растворялись, точно дым. Голод уже не был острой, режущей желудок болью – он медленно, но верно распространялся по всему ее измученному телу, жестоко стискивая грудь и горло. Люси казалось, будто с каждым вздохом из нее выходит жизнь. Но даже крошка хлеба не упадет с небес, как дождь. Вчера она прошла десятки улиц, где каждое жилище, будь то роскошный особняк или лачуга бедняка, служило чьей-то крепостью, закрытой для чужих.

Если бы можно было разыскать ее подругу Элис! Она бы помогла подняться на ноги, дала совет… Но Люси даже не спросила ее адрес, и связь оборвалась. В этом огромном сером городе из камня и тумана, Тоби был единственным, кто без колебаний протянул ей руку. И хоть в его измазанной ладошке не оказалось ничего, он не отталкивал ее с презрением, как те холеные, заботливо одетые в перчатки, руки.

- Я выйду ненадолго! – раздался вдруг голос Тоби. - Жди здесь! Не уходи! – распорядился он и скрылся.

- Куда ты? – окликнула его Люси.

Негромкий стук шагов затих за поворотом. Она осталась в одиночестве. Так продолжалось около получаса.

Скрип отодвигаемой доски и приглушенный кашель вырвали ее из забытья. Мальчик вернулся; под мышкой он держал буханку хлеба, такую мягкую, что даже слегка примялась.

- Хочешь? – спросил он, отрывая для нее солидный ломоть.

- Да… - При виде хлеба у Люси закружилась голова. Она проглотила слюну, инстинктивно протягивая к нему руку. – Откуда ты его достал?

- Украл! – без всякого стеснения признался Тоби.

- Послушай, - прошептала Люси, – никогда нельзя воровать у других – это значит украсть у себя частицу души.

Она не в праве была его судить, но эти необдуманные горькие слова непроизвольно сорвались с ее губ. Возможно потому, что у нее когда-то отобрали больше, чем душу – все самое прекрасное, ради чего она жила?

Тоби замер на месте в замешательстве. Его огромные глаза внезапно потемнели, а губы дрогнули и искривились в язвительной усмешке.

- Ты говоришь, как ангел! - крикнул он охрипшим голосом. - Бесплотный, глупый ангел, который может обходиться без денег и еды! Но что они способны дать нам, кроме воздуха?

Дрожащей от негодования рукой он выхватил у Люси ломоть хлеба, к которому она едва успела прикоснуться.

- Ты тоже!.. Тоже будешь это делать! – сдавленным голосом проговорил он и выбежал под дождь.

- Постой! Прости меня!.. Пожалуйста… – Но было уже поздно. Люси затихла, обжигающие слезы побежали по ее лицу.

Затерянные в бурном океане суровых испытаний, они по воле случая, вдруг оказались в одной лодке. И он сумел ее понять, а она – нет! Самым обидным для Тоби было то, что упрекнул его не булочник, не чопорный, надменный джентльмен, которому ни разу в жизни не приходилось голодать, а женщина, теряющая сознание от голода!..

Люси больше не могла здесь находиться: немая пустота сарая давила на нее. Покинув свое жалкое убежище, она добралась до ворот и огляделась. Ни одной лавки, только низенькие неказистые домишки… Пришлось пройти еще квартала два, пока не появились первые ларьки и магазины.

Люси не ела уже вторые сутки. Голод подталкивал ее на самые немыслимые безумные поступки. Она готова была броситься с мольбами на колени перед прохожим, но ни за что бы не смогла украсть! Или смогла бы?..

Из окошка лавки на углу подзывает покупателей молодая женщина в белом накрахмаленном чепце. Ее лоток наполнен свежеиспеченным хлебом. Пожилая леди покупает связку калачей. Хозяйка на мгновенье отворачивается, отсчитывая сдачу.

Люси протягивает руку - медленно, затаив дыханье, незаметно – все ближе, но голос, не чужой, а ее собственный, тут же отгоняет искушение:

- Помогите, пожалуйста, я отработаю…

- Ага, так я тебе и поверила! – прикрикнула на нее женщина, замахиваясь полотенцем. - А ну пошла отсюда, нищенка бродячая!

…Люси брела под моросящим небом, уже не глядя по сторонам. Промокшие ботинки, промокшая забрызганная грязью одежда вызывали не только пронизывающий холод во всем ее теле, но и опасливые подозрения прохожих. На карте не было и нет такой страны, где сытый понял бы голодного. Так уж устроен этот мир: добропорядочные люди, вопреки известной поговорке, всегда считали бедность самым отвратительным пороком. Их не за что судить: ведь нищета ужасна! Люси даже теперь содрогалась при мысли, что могла оказаться среди проституток, воров и убийц.

У церкви, перед самой службой, ей удалось собрать немного милостыни. Не веря собственным глазам, она как можно крепче сжала деньги в кулаке и поспешила в лавку, почти бегом, но не успела… Какой-то здоровенный, угрожающего вида бродяга приставил к ее горлу нож, и отобрал те жалкие гроши. Больше ей никто не подавал.

Надвигался вечер, небо по-прежнему застилали тяжелые тучи. К ночи густой удушливый туман**** окутал улицы; в нем невозможно было разглядеть даже своей протянутой руки. Он желтоватыми клубами дыма вился возле фонарей и серой пылью опадал на мостовую. Люси присела на тротуар и прислонилась спиной к стене. Куда она попала, что это за место? Ватный воздух то и дело прорезали звуки голосов, скрежет отворяемых дверей, пьяный непристойный смех.