Дверь отворилась на удивление неслышно.
- Настало Время принимать лекарства! – раздался громкий голос Бенсона. – Ну что, приступим? – спросил он с иронической усмешкой.
- Нет! – Люси попыталась оттолкнуть от себя пузырек. Но тут же крепкая рука зажала ее нос, заставив запрокинуть голову. Люси беспомощно ловила воздух открытым ртом, при каждом вдохе ощущая, как горькая и обжигающая жидкость, капля за каплей, течет ей в горло.
Закончив, Бенсон выпустил ее и отошел.
Люси, закашлявшись, упала лицом в подушку. До слуха ее доносились невнятные звуки: глухие окрики, возня, чье-то сухое одинокое хихиканье… Затем все стихло, еле слышно открылась и закрылась дверь, и темнота окутала пространство, утратившее четкие границы.
Прошли минуты или несколько часов? Боясь остаться в этой зыбкой неизвестности, Люси попробовала осторожно приоткрыть глаза. Вокруг царили тишина и ровный белый свет. Тело ее, разбитое гнетущей, как оковы, слабостью вдруг стало непривычно легким, невесомым. Оно как будто опустело изнутри, и безмятежное спокойствие наполнило его. Теплые волны омывали ее кожу, тонкие ласковые ручейки струились по лицу, и в каждой капельке таилась не губительная горечь яда, а чистое сиянье жизни! Вода в неведомой реке стремительно спадает, убегая из-под ног, и плечи вздрагивают от прикосновенья шелка…
Таинственные коридоры, тысячи дверей - и снова тьма, густая тьма вокруг. А может - просто ночь простерлась над бескрайней ширью горизонта, и стены – смутная иллюзия защиты? Черный - один из множества оттенков белизны. Она идет по краю пропасти, легко переступая с уступа на уступ, и темнота не кажется холодной и колючей: кто-то ведет ее во мраке.
Перед глазами вспыхивает яркое пятно, похожее на пламя огромного камина. Чье это странное жилище на самом пике неприступного утеса? Кто приглашает ее войти? Люси была уверена в одном: ее не привели сюда насильно – она пришла сама…
Пробуждение было мучительно долгим. Сознание на краткий миг проглядывало сквозь туманную завесу забытья и тут же камнем срывалось в никуда. Веки отяжелели, словно налились свинцом. Люси лежала, распростершись на жестком тюфяке. От шелкового платья не осталось и следа; ни проблеска, ни искры от согревающего ослепительного света. И не единого намека на покой и безмятежность. Пронизывающая, как холод, боль текла по венам, не выпуская из своих сетей ее измученное тело.
Когда она впервые смогла открыть глаза, прохладная рука скользнула по ее пылающему лбу. Люси увидела склонившееся к ней знакомое лицо.
- Элис, - простонала она. – Элис…
Мысли ее бессвязно шелестели подобно осенним листьям на ветру: «Ее давно уже никто не покупал…», «Нет покровителя… пока. Скоро найдется…» Последние ее воспоминания прервались во дворе. И двое, Фогг и неизвестный, смотрели на нее, как хищники, через решетку клетки… Нет, была еще светлая комната, там, наверху!.. И странное лекарство, которое ее заставили принять. Потом… ей стало так спокойно и легко, но именно тогда, - Люси готова была поклясться в этом, - что-то ужасное произошло с ней – то, чего она больше всего боялась! Откуда следы синяков на запястьях, точно ее распяли, и ноющая боль внутри?..
- Что они сделали со мною, Элис? – прошептала Люси, не сводя с подруги широко-раскрытых глаз.
Та молча опустила голову. Ответить правду было также тяжело, как сообщить о чьей-то смерти.
– Ну почему ты всегда молчишь, когда… когда… - Люси вцепилась в ее руку, не в силах подобрать слова. И в лихорадочно горящем взгляде, устремленном на нее, Элис прочла неизъяснимое отчаяние и горестный упрек. Ей стало ясно - ложь во спасение бессмысленна: Люси догадывалась обо всем.
- Тех, за кого не платят – продают, - проговорила Элис так тихо, что сама едва могла себя расслышать.
- Но почему ты сразу не сказала мне об этом?!
- Так тебе было бы еще тяжелее!
- Нет! НЕТ! - Уже не слезы, не рыдания, а жгучая неистовая ненависть душила Люси, вырываясь из ее груди сдавленным криком, похожим на рычание затравленного зверя. Вырвавшись из объятий Элис, она вскочила на ноги и устремилась к выходу. Ее рука, мгновение назад беспомощно простертая на тюфяке, с невероятной силой ударила по кованой двери. Раскатистое эхо пронеслось от камеры по коридору и возвратилось, подхваченное десятком голосов.
- Мерзавцы! Палачи! Насильники! – Люси царапала ногтями ржавое железо, трясла решетку узкого окошка и снова колотила кулаком.
- Остановись! – Элис повисла на плече подруги, горячо дыша ей в щеку. Но бесполезно: никакая сила не удержала бы ее сейчас.
Дверь распахнулась так неожиданно и резко, что обе еле устояли на ногах.
- Что происходит? - В камеру ворвался Бенсон. - Кто поднял этот дикий шум?
- Вы… Вы! – Люси в исступлении бросилась к нему. - Грязный торговец, негодяй… бездушное животное!.. – Слова оборвались: вцепившись острыми ногтями в ненавистное лицо, она могла только хрипеть.
- Сюда, скорее! – судорожно крикнул Бенсон, тщетно пытаясь освободиться.
Из темноты со всех сторон к нему все ближе подступали согбенные угрожающие тени. Привыкшие покорно ползать по земле и подчиняться существа, стряхнув с себя оковы страха, постепенно выпрямлялись во весь рост. Вот-вот неуправляемая, как поток реки, толпа тугим кольцом сомкнется и поглотит его…
- Даркед! – Полупридушенный вопль замер под сводом застенка.
По гулким плитам коридора уже стучали сапоги.
- Прочь! На место! – В камеру ворвались надзиратели. Жестокие удары палок в одно мгновение отбросили назад охваченных безумной жаждой крови несчастных, готовых разорвать на части своего тюремщика. Одна из женщин, падая, расшибла себе голову о косяк двери. Ее рывком подняли на ноги и грубо втолкнули внутрь. Неистово ругаясь, Бенсон, выволок ожесточенно отбивавшуюся Люси в коридор и с грохотом захлопнул дверь, отрезав путь всем остальным.
- Ну как, удобно? – Вкрадчивый скрипучий голос заставил Люси вздрогнуть.
Руки и ноги ее были туго закреплены на подлокотниках и ножках кресла, стоявшего посередине пустого помещения с высоким потолком. Она была похожа на дикую раненную птицу, попавшую в силки. Склонившись к самому ее лицу, Фогг с иронической усмешкой разглядывал оковы.
- Отлично, - заключил он. – Я вижу, ты присмирела. Не хочешь еще покричать?
Не отвечая, Люси с отвращением смотрела на его торчащие на фоне света уши и угловатый облысевший череп. Неудержимая отчаянная сила, которую питала внезапно вспыхнувшая ярость, покинула ее – осталась только ненависть, как язва, разъедающая душу. Натянутая до предела тетива порвалась, выпустив на ветер бесполезную стрелу… Послушная марионетка в руках своих мучителей, она не сможет защитить себя! Они коварно усыпили ее разум, опоив каким-то зельем. Ее вымыли, нарядили, а после - надругались над ней! И она приняла это с бессознательной радостью! Почти как в тот раз! Она все вспомнила! Этот ужасный маскарад, позор и боль… А самое ужасное - тогда она могла еще видеть, слышать и понимать! Безумное веселье, словно в приюте для умалишенных, и отвратительная маска с пустыми черными провалами глазниц, нависшая над ней… Как просто и легко, имея власть, играть чужими жизнями, втаптывая в грязь чужую честь!
Фогг и его сообщники даже не прятали лица. Удобно продавать несчастных, которые впоследствии не смогут об этом рассказать, а если и расскажут – никто им не поверит. Одно название приюта, где совершались эти преступления, красноречиво говорило за себя: дурдом! Сумасшедшие, бешенные, бесноватые! – кто воспримет их обвинения всерьез?
- Ну что ж. – Все тот же иронический скрипучий голос вырвал Люси из ее воспоминаний. - Ремни пристегнуты - пожалуй, можно приступать.
Фогг сделал знак рукой кому-то позади нее. Раздался скрежет приведенного в движение рычага; веревки, прикрепленные к сиденью кресла, натянулись. Что это? Для чего их протянули от кресла к потолку? Люси не успела даже вскрикнуть, как оказалась в нескольких футах над землей.
