Пару раз ему повезло подстрелить мелкую дичь, и он зажарил мясо на костре. Благо среди солдатских пожиток нашлось, чем развести огонь. Сам он ни разу в жизни не заряжал ружья, но слишком часто видел, как это делали солдаты. Несложные, казалось бы, обычные движения, в которых ежедневно заключалась угроза или предупреждение, запечатлелись в его памяти с необычайной точностью.

На десятые сутки закончились запасы воды… В течение двух следующих дней ему не встретилось ни одного источника, чтобы напиться и наполнить фляги. Прошла еще одна бездонно-черная глухая ночь, как будто в яме, кишащей призраками. Бенджамин поднялся на ноги, едва лишь смог различить перед собою путь. К изнеможенью и тревоге прибавилась мучительная жажда: перед глазами беспрестанно кружились ядовито-красные назойливые мухи, а их крылья оглушительно шумели у него в ушах. Бен, спотыкаясь, продирался сквозь тугую паутину веток, рубя их саблей, словно полчище бесчисленных врагов, ежеминутно ожидая появления огромного мифического паука, в засаде поджидающего жертву… и вдруг в стене запутанного лабиринта приоткрылся голубой просвет. Небо! Прозрачно-чистое безоблачное небо – от ослепительного солнца до земли! И, где-то впереди, внизу – упругий плеск… Не может быть! Это – вода! Он в смятении бросается к свету, и вскоре, оказавшись над краем обрыва, соскальзывает вниз по рыхлому песку…

С бьющимся от волнения сердцем Бенджамин прильнул губами к прохладной голубой струе. Странное чувство охватило все его существо, словно он ощутил исполненный надежды долгий поцелуй, который обещал ему спасение. Река, бегущая к бескрайнему простору моря, как верный друг, выведет его, в конце концов, из этой дьявольской ловушки!

Сбросив одежду, Бен по пояс вошел в бурлящую, пенистую воду. Течение едва не подхватило его разгоряченное, обессилевшее тело, но он устоял. В это мгновение он словно рождался вновь под тем же именем и с непоколебимой верой в избавление – Бенджамин Баркер. Вода, казалось, не только смыла с его тела кровь и грязь – в ней растворились его боль и бесконечная усталость.

Как выглядит сейчас его лицо? Бен позабыл, какими были его глаза, улыбка… или хотя бы ее тень. За годы каторги его привычки, свойственные человеку в мире цивилизации, утратили значение: гораздо большее, чем оболочка, было стерто, растоптано, затеряно в нигде. Любоваться на себя можно было разве что в закопченный котелок с водой, но это никому не приходило в голову. Заключенным строго воспрещалось иметь ножи и бритвы, и за пятнадцать лет у него ни разу не было возможности побриться… самому, а тем более смотреть на себя в зеркало. В рябящей солнечными бликами поверхности реки трудно было разглядеть отражение лица. Пожалуй, это к лучшему. Еще не время для встречи с собой. Но по-прежнему стройное тело вернет себе силы – довольно, чтобы сильным оставался дух!

Нетвердым шагом, словно опьяненный, Бен выбрался на берег. Раны до сих пор причиняли ему жгучую, ноющую боль, но уже не кровоточили. Он мог умереть от гангрены, угаснуть от голода, сгореть в лихорадке, как сотни и тысячи узников, похороненных в этой неприветливой, дикой земле, но он выжил!.. И, бесспорно, это значило многое.

В зарослях над высоким склоном с криком взметнулась птица. Дичь – как нельзя кстати! Тонкой, но сильной рукой Бенджамин быстро вскинул ружье…

Он стоит на высоком утесе, а внизу под упругими порывами штормового ветра пенится сверкающее море. Это не видение, не сон и уже не бесплотная мечта. Беглец из ада, ныне он – усталый, но свободный путник, достигший своей первой цели. Теперь осталось лишь преодолеть стихию… Звучит забавно. Только это не безумие. Безумно трудно – не означает невозможно, невзирая на бесчисленное множество вопросов.

Как попросить о помощи, не вызвав подозрений? Где, у кого?.. И далеко ли до ближайшего селения?. Волны с шумом вдребезги разбиваются о подножие скалы, но откатившись, тяжело вздымаются для нового удара. Не находя прохода, они упорно точат стену, и вода рано или поздно победит в поединке с камнем. Главное, не сдаваться… и не торопиться.

Бенджамин был в пути уже семнадцать дней и должен был пройти не меньше двух сотен миль. Блуждая в полном одиночестве по лабиринту дремучих джунглей, он беспрестанно твердил себе, что если доберется до населенных мест, то будет, наконец, спасен. Отчасти, в этом он был прав: на какой-нибудь ферме его накормили бы и, возможно, пустили бы на ночлег. Но никто не достал бы ему документы и билет на корабль. Выхода, казалось, не было, однако… Глядя на зеленую полоску небольшого островка, терявшуюся в голубой туманной дымке, Баркер неожиданно нашел его. Если бы человек, заброшенный на этот остров кораблекрушением, увидев парус, подал оттуда сигнал о помощи, его бы, несомненно, приняли на борт – без денег и без документов… и без лишних подозрений. Здесь, на материке, нелепо разжигать костер при виде проходящего мимо корабля: на фоне местности, далекой от цивилизации, все же встречаются селения и города. О, только бы доплыть до этого поистине спасительного клочка земли!..

Если пресной воды там не будет, он сумеет добыть ее из морской: достаточно лишь котелка, обрывка ткани и огня. Если нет дичи – станет ловить рыбу или варить мидии. Зная сильные и слабые стороны деревьев, он построит себе плот без пилы и топора. Каторжный опыт научил его самым немыслимым вещам и наделил бесценным преимуществом в борьбе с суровой и скупой природой. Он сможет жить и ждать, ведь это намного проще, чем безнадежно биться о прутья железной клетки. Нет шансов, что его доставят обратно в Англию, но все же – подальше от этих мест. Остров лежит в пределах судоходной зоны, и корабль непременно появится на горизонте!

Но… – краткое предостерегающее слово удерживает Бена, точно кто-то приставил острие клинка к его груди. Как же порою трудно крохотной песчинке затеряться в океане! Если на корабле окажутся военные, тотчас последуют расспросы, не допускающие неопределенных, уклончивых ответов: где и под чьим командованием он служил, куда и с какой целью направлялось потерпевшее круженье судно? Ложь неизбежно заведет его в тупик. Даже вдали от каторжной колонии, он оставался беглым заключенным, пусть и переодетым в красный мундир британского солдата. И эта форма подвергала его опасности не меньше, чем желтая одежда неисправимого преступника. Если же он отбросит прочь личину, покрытое неизгладимыми отметинами тело без утайки расскажет всю его мрачную историю от начала до конца.

Бенджамин вскинул руки, словно в тщетном бессознательном порыве поймать тугой соленый ветер, и снова уронил их. Когда же кончится единоборство этих извечных противоречивых «если», то ободряющих, то угрожающих ему? Как далеко нужно зайти, чтоб окончательно порвать связующие нити между собой и рабским прошлым?!..

Внизу, на дне рокочущей зеленой бездны еще один сверкающий на солнце вал, пенясь, разбился о препятствие…

Буря утихла, словно затаилась в недрах океана. Теплые волны, набегая на пустынный берег, лениво ворошили гальку. Лунная тропическая ночь безмятежно веяла свежим бризом. Уже вторая ночь в томительном бездействии… Такие передышки не приносят облегчения: душа теряет нерастраченные силы, а тревога нарастает.

Лежа без сна на ложе из травы и веток, устроенном в расщелине скалы, Бенджамин размышлял, снова и снова перебирая в памяти известные ему истории побегов. Их было множество, и почти все они заканчивались неудачей. А беглых арестантов, чьи следы терялись в необитаемой глуши, не без основания считали умершими. Следует унять смятение и терпеливо подождать. Он подойдет к ближайшему селению лишь раз, чтобы достать себе обычную одежду. А после – двинется на север, избегая городов и деревень. Лишь на огромном расстоянии отсюда, когда время вычеркнет его из списка преследуемых беглецов, он сможет попытаться стать кем-нибудь иным, нежели Бенджамин Баркер. И тогда, нанявшись матросом на корабль, доплывет не до ближайшего порта, а до самой Англии…