— Папа, я упал, — сказал он и заревел.

Я обнял его, присоединяясь к его плачу. И рыдал так, как не рыдал с тех пор, как узнал в детстве, что Володька уехал от нас навсегда, — взахлёб, с сердечным надрывом.

Да, моё запоздалое появление спутало Костины карты. Кинувшись вперёд раньше времени, он запнулся и кубарем полетел вниз, проскочив перед самым локомотивом.

Он действительно звонил Андрею, но совсем не помнил, что говорил тому, лишь хотел ещё раз услышать его голос. Он вообще плохо помнил, как в полузабытьи прошатался весь день, раз за разом возвращаясь к месту маминой смерти, как привязанный.

Костя узнал обо мне от встреченного на маминых похоронах дяди Юры — моего директора. Тот пожалел осиротевшего мальчишку и дал мой адрес. И ведь словом не обмолвился! А бабушка умерла ещё два года назад, тогда они и вернулись в наш город.

Я сидел в кухне на табурете, глядя на расползшуюся под распахнутым окном лужу.

— Ты меня ненавидишь? — спросил он, бинтуя мне ладони.

— Нет, что ты, — уткнулся я ему в живот головой, откинулся, глядя снизу вверх, — единственное чувство, что пережило смерть, это совершенная безграничная любовь к тебе. Хотя нет, это даже не чувство, это вообще единственное, что осталось и что по-настоящему есть. Только любовь и ничего больше. Единственная реальность.

— Ты, похоже, даже сильнее меня ударился, — сказал он, завязывая разрезанный вдоль бинт на бантик, а я вновь прижался ухом к его животу. Он робко погладил меня по всё ещё мокрой голове. — Ты простишь меня? — спросил он.

— Да, — сказал я, чувствуя, как по щекам вновь катятся слёзы. — А ты меня?

Он поднял моё заплаканное лицо, склонился и поцеловал в лоб.

Знали б вы, чем кончается день,

Когда маски все сняты и тьма накрывает постель,

Когда время с часами играет в забытую тень,

Когда бог закрывает глаза и приходит метель.

Знали б вы, чем кончается ночь,

Когда сказки всем детям уже не в силах помочь,

И ветра задувают костры погасших сердец,

И мертвец надевает невесте венец.

Знали б вы, и хранили тепло очага,

И не рвались туда, где ни в ком не отыщешь тепла,

Где глаза не посмотрят с любовью, не скажут: «Прости»,

Не прошепчет ребёнок: «Пожалуйста, только люби…»

========== 7. Нежданный эпилог, или Безусловная любовь ==========

Как горько пред рассветом умирать,

Когда резные листья бытия

Узором детских рук

Укроют сердце летом.

Как страшно не дышать

От подступившей боли,

Последней боли огненных минут

И мнимых пут,

Как будто я кому-то что-то должен

И кто-то непременно взыскивает долг.

Как безнадёжно дом свой покидать,

Шагая за порог, не оставляя следа.

Прости меня, мой незнакомый бог.

Я слишком поздно понял, что продрог,

Прося о воле.

Всё совсем не так, как я придумал в горе.

Весь мир пустой чердак в нарядном доме.

Ты говоришь, что я ещё могу успеть,

Встав на крыло, на юг с тобой лететь.

Я всё оставлю, не взглянув назад.

Я не боюсь преград.

Я не боюсь и буду рад

Принять из рук твоих иную долю.

Не завтра я проснусь — сегодня.

Я сидел, обняв Костю, и с ужасом думал, что мог потерять его из-за своей прежней культурной обусловленности.

— Знаешь, всю свою жизнь я мечтал о собственном клоне, в точности таком же, как я. Чтобы в любой момент, когда захотим, мы могли брать и любить друг друга без всяких уговоров, объяснений, стыда и чувства, что должны что-то друг другу за это. Нет, просто быть одним любящим целым, без границ, что надо неизменно преодолевать, чтобы быть рядом.

— Господи, когда ты научился читать мои мысли? Я тоже постоянно думал о том, насколько легче было бы жить, будь у меня настолько близкий человек.

— Плоть от плоти.

— Я твоя плоть от плоти. Во всём этом мире у меня нет никого роднее. А это лживое, прогнившее ненавистью и лицемерием общество, твердящее о любви, братстве и тут же топящее всех и всё в уничтожающих войнах и насилии, пусть катится к чёрту!

— Тише, маленький, тише, ничто за пределами этих стен не имеет значения и никогда не будет иметь. Всё, что нам нужно, уже есть в наших сердцах. Мы вольны друг в друге. Я отдаю тебе себя полностью, можешь делать со мной, когда и что пожелаешь. Да будет воля твоя.

— Я тоже отдаю тебе себя, и мне ничего не надо взамен, ведь твоя любовь уже со мной.

Я смотрел на его обнажённое, распростёртое на белой простыне неба тело. Моё совершенное творение и мой бог. Отец и сын, единые в духе. Откуда во мне эти безумные отголоски христианства? Нет, лучше буддизм с его сияющей пустотой, где всякая ментальная отдельность остаётся на земле вместе с телами. К чёрту! Буддизм нам тоже не подходит, мы пойдём дальше, за всякие границы и рамки определённости, в немоту безымянных глубин запредельной свободы, что даровали друг другу без права возврата. Теперь ничто не властно над нами и всё пребывает в своей природе — совершенной и непреложной Истине.

Я склонился и коснулся ладонью его груди напротив сердца. Оно билось, отдаваясь внутри меня моим собственным стуком. Никаких преград, ни в теле, ни в сознании. Одна любовь на двоих, одна жизнь. Всё — одно. Я прикоснулся к его груди губами и лбом. Он накрыл мою голову руками, прижал к себе, задрожал всем телом и толкнул вниз.

Его возбуждённый пенис алел, лучился, снедаемый желанием. Я утолю тебя, мой мальчик, утолю собой. Что отделяет похоть от любви? Наличие человека, изолированной в собственном и собственным умом желающей сущности, удовлетворяющей свою эгоистичную телесную потребность. Что ж, во мне не осталось ни человеческого, ни божественного, ни какого иного существа.

Я подхватил его ноги под колени, приподнял, открывая зад, коснулся языком тут же сжавшегося ануса, скользнул по шву промежности, чуть поиграл с яичками, распластался, вбирая тепло горячего ствола, обрисовал натянутую уздечку, размазав по головке чуть солоноватую прозрачную каплю, заглянул кончиком в уретру и позволил с нетерпением проникнуть в меня, глубоко, до самого горла. Да там и застыть, пережидая неизбежный приступ рвотных мышечных сокращений. Из глаз покатились слёзы, из носа сопли, но что поделаешь, пусть трётся, как хочет.

Мы поменялись местами. Теперь я лежал на спине, а он, раздвинув колени, нависал надо мной, всаживаясь в рот, хлопая яичками по слюнявому подбородку, прижимаясь пупком к моему лбу. Волоски на его лобке пахли хвойным мылом.

Я ласкал, раскрывая, его половинки, мял и грубо сжимал в ладонях, впиваясь ногтями. Проникал внутрь то одним, то другим средним пальцем, то сразу двумя, отчего он на мгновение замирал, давая мне отдышаться, чтобы вновь продолжить, привыкнув. Под руками было всё, что мне нужно, заранее подготовленное и смазанное. Я взял и потихоньку, подстраиваясь под его толчки, ввёл в него небольшой фаллоимитатор. Когда тот вошёл полностью, надавив на простату, Костя застонал, остановившись, дрожа и пережидая вот-вот готовое вспыхнуть, воспламеняя нервы, наслаждение. Но он ещё не насытился предвкушением, не пропитался от кончиков пальцев ног до макушки терпкой сладостью разливающегося и раскрывающего сердце блаженства соучастия. Пока он балансировал на грани, я засунул чуть больший фаллос в себя, сжавшись от мгновенной боли и будто подстегнув тем Костю продолжать.