- Они призывают к джихаду, но мусульманин не убивает других мусульман. Нигде в Коране не сказано, что нужно отнимать жизнь. Эти люди провозглашают якобы шариатские законы и хотят, чтобы все поверили, будто так гласит Коран, но это всего лишь выдумки безграмотных священнослужителей!
Я ухожу в свою комнату и ложусь на кровать. Сорайя спит, зарывшись лицом в простыни, несмотря на жару. Я думаю о Мазари-Шарифе и о той замечательной поездке, которую организовал для нас Вахид, когда мне исполнилось двенадцать лет: тогда я в первый и единственный раз путешествовала по Афганистану. Как я была счастлива в компании старшего брата, мамы и Шакилы - папа и Сорайя оставались дома, они оба работали! Мы должны были провести в священном городе все праздники Навруза, афганского Нового года, который начинается в первый день весны, и остаться там на месяц.
Я вспоминаю, как в одном месте, на дороге, нас остановили люди в военной форме, чтобы обыскать. Один из них спросил нашего водителя:
- Куда едут ваши пассажиры?
- В Мазари-Шариф, в главную мечеть.
Военный протянул ящик и приказал:
- Дайте нам денег!
Шофер, не говоря ни слова, положил в коробку несколько банкнот, и мы поехали дальше.
Вахид нанял машину на все время нашего путешествия и был очень заботлив.
Сначала дорога казалась пустынной и скучной. Взглянув в какой-то момент в окно, я увидела нескольких подростков лет по четырнадцать, не больше, вооруженных автоматами Калашникова. Наш водитель продолжал ехать, не останавливаясь, и тогда один из ребят кинулся наперерез машине, жестом приказывая нам остановиться.
- Почему вы не остановились?
- Никто нам этого не приказывал!
- Поставьте машину к обочине и заплатите нам!
Шофер дал им немного денег, и мы снова тронулись в путь.
- Если захотите пить, скажите мне, и я остановлюсь после перевала Соланг и тоннеля. Вода там очень вкусная, она течет с горных ледников.
Вода оказалась действительно чудесная, холодная и прозрачная, окрестный пейзаж радовал глаз. На склоне горы я заметила несколько домиков, по узкой крутой тропинке, петлявшей между деревьями, сновали люди. Мы решили поесть, и нам подали восхитительный шашлык из баранины. Шофер сказал, что нигде не готовят мясо лучше, чем на севере.
Пообедав, мы продолжили путешествие. На подъезде к Пули-Хомри я неожиданно увидела дом своей мечты, такой я рисовала, когда была совсем маленькой: на зеленой лужайке, окруженный деревьями, стоял серый каменный дом, из трубы вился дымок, неподалеку находились овчарня и колодец. Как бы мне хотелось жить в такой вот долине, среди деревьев, в тишине и покое. Это было бы чудесно... Вахид сказал, что мы проедем через деревню со смешным названием Дашти-Калигай, что по-афгански означает "банан".
- Ты часто рассказывал нам об этой деревне, тут что, действительно растут бананы?
- Нет, зато здесь много арбузов!
Через несколько минут шофер сказал Вахиду:
- Дайте мне ваши часы и часы вашей матери. Не оставляйте никаких украшений.
Мама удивилась, и он объяснил ей:
- Госпожа, доверьте мне ваши драгоценности: мы подъезжаем к такому месту, где машину могут остановить грабители и обобрать вас до нитки!
Спрятав часы и украшения в специальный железный ящичек, он продолжил свои наставления:
- Если кто-нибудь бросит камень в нашу машину, не пугайтесь, я не остановлюсь.
Мы действительно заметили на дороге автомобиль, который в буквальном смысле слова "потрошили" какие-то люди, но сами доехали без приключений.
На въезде в город путешественников встречал большой транспарант "Добро пожаловать в Мазари-Шариф!".
Люди на улицах были в основном узбеками, одетыми в традиционную национальную одежду, - плотную коричневую рубашку-гопичу и круглый и очень длинный тюрбан. Я уже встречала узбеков в Кабуле, но в тот день в Мазари-Шарифе их монголоидные лица показались мне неотличимыми одно от другого. Некоторые женщины носили чадру, у одних был на голове платок, у других - нет.
Мы отправились в гостиницу, чтобы немного отдохнуть после утомительной поездки. В город приехало так много людей, что практически все номера были сданы, и Вахиду пришлось обратиться к самому хозяину, чтобы получить комнату на четверых.
Мой брат был очень властным человеком. Иногда они с Шакилой так ссорились, что потом по нескольку дней не разговаривали друг с другом, правда, стараясь, чтобы родители ничего не знали. Моя сестра не хотела докучать маме своими проблемами. А вот со мной Вахид был другим. Он водил меня в парк аттракционов, на автодром, без конца шутил со мной и нашими двоюродными сестрами. Помню, как он показывал нам фотокарточки звезд индийского кино - по секрету, светя фонариком, и брал с каждой по пять афгани, как за сеанс в кинотеатре. А еще он придумывал для нас воображаемые счета в банке, выписывал игрушечные чеки и требовал, чтобы мы доверили ему наши маленькие карманные сбережения. Дауд со смехом называл Вахида воришкой - все мы знали, что таким способом он собирает деньги на кино, чтобы сходить с друзьями после занятий в лицее. В год, когда мы отправились в Мазари-Шариф, Вахиду исполнилось двадцать пять лет... С тех пор брат очень изменился, лицо его всегда хранит серьезное, даже печальное выражение. Мама говорит, что он слишком много страдал.
Вахид олицетворяет в моих глазах военную историю страны, ведь в нашей семье солдатом был именно он.
Вахид учился в лицее Анзари, потом в военной школе, которую окончил лучшим в своем выпуске, и получил назначение в подразделение президентской гвардии. Советские военные послали Вахида на фронт в район Мейдан-Шахра, чтобы он завершил военное образование. Брат пробыл там около трех недель. В то время самыми жаркими точками были Кандагар, Мейдан-Шахр и Вардак. Вернувшись домой, Вахид рассказал нам, что русские убивали гражданских у него на глазах, без всякого повода расстреливали детей и стариков! В некоторых деревнях женщины бросали в советских солдат камни, а те отвечали ударами прикладов. Этот опыт потряс Вахида, перевернул его душу, мама потом рассказывала, что, слушая его, она часто не могла сдержать слез. Каждый раз, когда Вахид возвращался на фронт, она печально говорила:
