Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Подстегнутые заставшей их врасплох командой, "дистрофики" начали было развертываться, но тут поиски кончились, а обстановка, как выяснилось чуть позже, накалилась. Около штаба полка остановился уазик, из которого с победоносным видом вышел заместитель командира полка по тылу подполковник Слава Жуков и элегантно, двумя пальцами, за шиворот извлек из машины потерявшегося солдата. Солдат стоял понурый и несчастный. Жуков распорядился: "Поискам отбой! Все в кабинет командира полка".

Отдав указания о свертывании поисков, я с начальником штаба батальона майором В. И. Ливенским пошел в кабинет командира полка. Владимир Ильич Ливенский вошел в Афганистан в июне 1979 года и, таким образом, добивал третий год своего пребывания в этой замечательной стране. Это был один из самых уважаемых офицеров полка. Он обладал массой всевозможных достоинств, но его служебный рост сдерживался прямым, резким и жестким характером. Лизать Владимир Ильич не умел, а это в те времена далеко не всем нравилось.

Кабинет был невелик - примерно три на три. Посредине Т-образный стол, у стенок несколько стульев, карта-портрет-сейф. Все как обычно.

Подполковник Жуков сидел за приставным столиком, солдат с убитым видом стоял у порога. Самого командира не 132

было. Не успели мы с Ливенским, что называется, и рот раскрыть, как сзади прогремело: "Смирно!" - и в кабинет буквально ворвался командир полка.

Юрий Викторович был предельно возбужден, хотя, на мой взгляд, это его нормальное состояние. Начал он предельно круто:

- Вы! Начальники! Докомандовались! Солдаты, как зайцы, разбегаются!..

- Товарищ подполковник, давайте разберемся сначала. Солдат... - начал было я.

- Что? Разберемся? Не-е-е-т, господа начальники. Теперь я сам разберусь. А вы пошли отсюда на ...

На это простецкое предложение мы с Владимиром Ильичом отреагировали по-разному. В считанные секунды Ливенский стал смертельно бледен. Мне же, наоборот, кровь ударила в голову. Я задохнулся: "Куда-а-а?"

- Что, заложило? Я сказал - на ... - взревел Кузнецов. Вскочивший Жуков нервно пощипывал ус. Солдат в углу съежился и, похоже, перестал дышать.

Кабинет был невелик: через порог один шаг. Поэтому я первым делом вышвырнул из него Ливенского, пальцы которого что-то судорожно искали на поясе. И остановился за порогом, держа в правой руке ручку распахнутой двери. Глядя в упор на командира, еще раз переспросил: "Куда?.."

- На ... - был ответ.

Со всей отпущенной мне природой силой, удвоенной яростью, я захлопнул дверь. Перегородки в штабе были фанерные, слегка зашпаклеванные и выкрашенные водоэмульсионкой. Удар вызвал массу шумных последствий. Как-то странно перекосилась сама дверь, из многочисленных щелей вылетела шпаклевка, рухнула и разбилась доска документации дежурного по полку. Слетела со своей подставки жестяно-стеклянная керосиновая лампа и глухо звякнула о пол. В осколках стекла расплылась керосиновая лужица. Остолбенели дежурный и его помощник. Я стоял и ждал, что командир сейчас вылетит на этот шум, и тема получит развитие...

Командир, по-видимому, в воспитательных целях, из-за двери не появился. Мы для него не существовали. Прихватив за рукав онемевшего от ярости начальника штаба, я ушел к себе. Как выяснилось позже - дело не стоило выеденного яйца, но при известной талантливости из всякой мухи можно изготовить препорядочного слона. Еще ночью у солдата заболел живот. Явление в Афганистане широко распространенное. Животы болели у отличников боевой и политической подготовки и злостных нарушителей воинской дисциплины, у пьяниц и трезвенников, у коммунистов и беспартийных - то есть у всех. Я лично не знаю ни одного человека в Афганистане, который хотя бы раз не испытал на себе всю прелесть животоболения. Набегавшись за ночь и по дисциплинированности своей с трудом отмаявшись на физзарядке, солдат подался в полковой медицинский пункт. Там он попался нормальному военному доктору. Тот в ответ на его жалобу выдал ему цветистую фразу, смысл которой можно перевести на русский язык примерно следующим образом: "Сынок, читай распорядок дня и неукоснительно им руководствуйся, служи по уставу, завоюешь честь и славу; ступай и не кашляй; в установленное распорядком время не забудь книгу записи больных".

Покоробленный такой черствостью жреца Гиппократа, солдат припомнил, что в двух с половиной километрах от полка есть госпиталь. Дорога туда исключительно вдоль наших частей, мимо нашего родного заборчика, а уж там-то жрецы как жрецы! Живот продолжал болеть с нарастающей силой. Солдат решился и, перемежая свой путь перебежками и многочисленными приседаниями, направил свои стопы в госпиталь. Когда он туда добрался, другой, не менее военный доктор, убил в нем веру и надежду одновременно: "После обеда по распорядку и с дежурным врачом!" Приговор был окончательным и обжалованию не подлежал.

Оценив свои силы и поняв, что добраться назад здоровья ему уже не хватит, солдат принял единственно верное решение: скоротать где-нибудь время до обеда, дождаться прибытия дежурного врача и при его участии получить, наконец, медицинскую помощь. Во исполнение принятого решения он отыскал на хоздворе госпиталя туалет типа сортир, окопался вблизи него и принялся циркулировать. Приспичит - он в скворечник, поотпустит - он на солнышко. Поисковая группа в госпитале была. Она добросовестно опросила дежурного врача (правда, это уже был другой врач - сухарь и педант сменился), медсестер, больных и раненых. Порядка для - прогулялась по территории госпиталя. Все, естественно, бесполезно - никто ничего не видел и не слышал, визуально же объект поисков нигде не просматривался. На хоздвор никто не заглянул. Зам по тылу полка, проводя на территории госпиталя какие-то свои исследования, угодил на хоздвор в тот момент, когда солдат стремглав летел (в который уже раз) с облюбованного им лужка в ставший ему почти родным скворечник. Терпеливо дождавшись страдальца, скомандовал: "Стой, фамилия?"

Солдат, не без некоторых трудностей приняв строевую стойку, представился. Дальше, что называется, дело техники. Вот из-за этой дерьмовой в прямом и переносном смысле слова истории я и начальник штаба сподобились быть посланными командиром полка очень далеко. Оно, конечно, демократия в армии в том и состоит, что, когда тебя посылают на ... то ты поворачиваешься и идешь, куда хочешь. Но на все нужна привычка, а привычка - это приобретенный инстинкт. Не правда ли?

Со мной, за время моей офицерской службы, такой казус произошел первый раз, с Ливенским, как выяснилось, тоже. Попытка разрешить проблему с помощью двери с последствиями успеха не имела. С непривычки было тяжело, и теперь мы сидели в моей комнате-кабинете, угрюмо глядя друг на друга.

К первому способность рассуждать хладнокровно и здраво вернулась ко мне:

- Ильич, нас с тобой послали?

- Послали, - мрачно подтвердил НШ.

- Далеко?

- Далеко!

- Мы и так на нем, только ножки свесили! Так?

- Так! Только к чему все это?

- А к тому! Дневальный!

- Я!

- Зампотеха ко мне.

- Есть!

Минуты через три явился зампотех.

Я коротко объяснил ему ситуацию: "Нас послали, мы сидим и ждем, когда командир полка вернет нас обратно и поставит в строй! Посему, Вячеслав Васильевич, с сего момента и до возвращения нас в строй, буде таковое последует, вы командуете батальоном! Вопросы?"

Вопросы у зампотеха имелись. Они просто не могли у него не быть. Зампотех - человек во всех отношениях хороший и порядочный. У него золотые руки и голова, он окончил с отличием академию бронетанковых войск, но он обладал одной особенностью, которая сводила на нет все его достоинства: он начисто был лишен дара управлять людьми. Если дать ему в подчинение одного нахального солдата и прийти через 15 минут, можно свободно застать такую картину: задница майора торчит из силового отделения боевой машины, руки у него по локоть в масле, майор вдохновенно трудится, а солдат, покуривая и поплевывая, сидит на башне и лениво-снисходительно подает советы, на которые, впрочем, майор не реагирует. Посему, при таком характере, перспектива командовать батальоном хотя бы час Вячеславу Васильевичу не улыбалась. Я ждал вопросов. Зампотех, будучи человеком тактичным и хорошо воспитанным, оценил выражение наших физиономий. Спрашивать ничего не стал. Четко сказал: "Есть!" - и попросил разрешения идти.

33
{"b":"63035","o":1}