Черная ткань, немодный маленький турнюр, лента с маленькими бриллиантами на горле. Длинные серебряные серьги, заряженные магией, сочетались с серебряными ледяными браслетами под ее рукавами и перчатками. Она годами не носила эти серьги, с прошлого траура…

«Трент. Гарри. Джордейн. Эли, — теперь к списку добавилось новое имя. — Людовико», — роза, как та, что сжимал папист, бормоча молитвы, отправляя душу дитя Господа в вечность.

Были другие поводы до тревоги, и главный был богатой каретой, что стояла, как жаба, у распахнутых железных ворот Кинсалгрина. Пики ворот были с чарами, что отгоняли многих воров, что решались украсть. Она заплатила, чтобы неаполитанца не обокрали тут. Время и гниль она побороть не могла, но другое его покою не помешает.

А с теми, кто был в карете, она разберется после этой церемонии.

Бледный Клэр. Его сжатые в тонкую линию губы. Он дрожал, волосы были неровно острижены, он сам убрал обожженные пряди, хотя Гилберн был рад исполнить долг пажа.

Долг Людовико.

Хотя небо было в тучах, дождь не лился. Лето было холодным и влажным даже для Лондиния, некоторые шептали, что Британния недовольна.

Если бы Эмма не следила за окружением, она бы ерзала.

«Если она недовольна, это не мое дело. Не теперь».

Стук дубовой крышки заставил ее содрогнуться, и она подавила дрожь, как Клэр разгладил гримасу на лице.

«Да. Стоило рассказать тебе. Я боялась, что нелогичность расстроит твой разум. Я боялась…».

Так признаваться нельзя. Примы не боятся.

— Прима? — тихий шепот, Микал был не рад ее дрожи.

Она шагнула вперед.

Замершая зелень, сияющие мраморные мавзолеи тихо гнили внутри, мертвые были защищены древними чарами, чтобы спать спокойно.

Ее Дисциплина поднялась в ней, и даже слабое солнце жалило ее чувствительные глаза. Она была рада вуали, но все же шла вперед.

Мокрая земля, вырытая могила и камень, в который опустили оловянный ящик, куда поставят гроб. Ящик в ящике, в другом — внутри была сердцевина, что была когда-то… чем для нее?

Не просто знакомый, не просто наемник, не просто друг. У этого не было названия.

Когда она запросила его услуги, он играл, словно она была мышью под его лапой. А мышь оказалась львицей, и кот моргнул и сохранял холодное презрение. А еще была другая женщина, магия и много крови. Он задыхался, умирая, издавал жуткие звуки, а потом она отпустила его.

«Стрига, — шепот, как ругательство. Она заплатила ему вдвойне, хоть он пытался отказаться. — Стоило дать мне умереть».

Ее ответ:

«Это, сэр, меня бы не обрадовало», — и нож попал в стену рядом с ее головой, тихое ругательство раздалось следом. Микал был близок к убийству неаполитанца, это была первая проверка его послушания как Щита… и она впервые подумала, что не ошиблась, приняв его услуги и укрыв его от последствий убийства предыдущего хозяина.

Она быстро заморгала, благодарная вуали. Позже сияющий мрамор поднимется над гробом, появятся надписи на сияющей поверхности. Возведение дома для мертвого требовало времени, даже если заплатить вдвойне или втройне за лучшее.

Ее горло сжалось, она смотрела на полированный дуб.

«Я из Эндор. Если бы я хотела, он поднялся бы даже оттуда… но это не утешит».

Мертвые не давали всего. Они отвечали на простой вопрос, спрашивать о Чувстве было тщетно. Один из ее Дисциплины как-то призвал дух так, что он стал плотным, чтобы ответить на вопросы короля, но Эмма так не могла.

«Или могла? — ей было не по себе от того, что она даже не пробовала. Она всю жизнь только обнаруживала это. — Людовико», — ее спина была прямой, Эмма Бэннон вытянула руку. Магия вспыхнула, ткань эфира спуталась, физическая материя задрожала, ее перчатка оказалась разрезанной.

Черная перчатка и плоть под ней.

— Мадам! — возмутился священник. Она не слушала его. Чародей, что заколдует гробницу, нервно отпрянул.

«Людо, мне жаль», — кровь капала, и женщины ее дома отступили, всхлипнул. Эмма не двигалась.

Микал зашипел, красная капля стукнула по полированной крышке. Рисунок задрожал на миг, ткань реальности искажалась. В этом месте дети магии не должны были проливать кровь.

Не важно. Для этого нужна кровь. Мести не было: убийцу Людо стер взрыв. Но даже если бы она охотилась на него до последнего или выместила гнев на зеленых берегах, весы не были бы в равновесии.

Все же она привыкла к хитростям. Она выбрала одну жизнь вместо другой.

«Мне жаль, и я буду наказана», — она смотрела на ярко-красные пятна. Микал схватил ее за руку, и она позволила. Его пальцы сжали ее пальцы, она воспротивилась, только когда он попытался увести ее от могилы.

— Хороните, — сказала она, в горле словно был сухой камень. — Ради бога, если хотите жить, наполняйте ее.

Тихая суета. Клэр пошатнулся, Гораций и Гилберн поймали его. Ее руку кололо, Микал исцелял ее, как Щит.

Это тоже беспокоило.

«Твой Щит совершил чудо… ты ничего не потеряла при обмене…».

Все время она думала, что у ее выживания другой источник: из магии величайшего Целителя, которую он выпустил, пока город был подавлен чумой, на мир, которому Эмма поклялась служить. Если бы не Томас Колдфейт, она бы не пришла в себя…

Бед было много, а она могла лишь стоять и смотреть на пасть могилы, мужчины согнулись и копали, одинокий колдун в черной мантии с красными традиционными полосками нервно смотрел на нее, ощущая рябь вокруг нее.

Прима была бурей эфирной силы, волшебной Волей, что становилась жуткой, стоило ей оступиться.

Женщина с волей Примы с талантом к магии была жуткой. Если она потеряет власть над собой в этом месте мертвых, что она выпустит? Если она откроет врата своей Дисциплины в этом месте, она разобьет все гробы. Она сможет держать дверь открытой долго, и что тогда выйдет?

Земля ударилась о крышку с пустым звуком, и каждый взмах лопаты строил барьер между ней и… чем?

Она даже сейчас не могла назвать, кем он был для нее.

«Людо. Людовико, мне… жаль».

Этого было мало.

Глава седьмая

Совсем не хорошо

Поездка в карете в Мэйефейр была тихой, с тряской. Клэр, пришедший в себя после солей и глотка бренди из фляги повара, мрачно замкнулся в себе, хоть в ушах ревело. Мисс Бэннон сидела напротив него, ее детское лицо было собранным и осунувшимся под вуалью, порезанная кровавая перчатка на левой руке чуть смялась, ее пальцы дрогнули.

Немного коки помогло бы. Он не позволял себе это сладкое жжение после чумы, не видел смысла усиливать свои способности. И не ощущал желания. Это было из-за ее нелогичного поступка?

Она говорила об артефакте. Сможет ли он уточнить?

Она могла ответить. Был ли он трусом, раз не спрашивал?

Гроб опускали в землю. Яркая кровь, мисс Бэннон даже не смотрела в его сторону. Он думал, что она безразлична к… потере Людовико?

«Зови это правильно. Смерть».

Рев в ушах усилился. Было сложно думать с этим шумом.

— Клэр? — откуда у мисс Бэннон взялся этот робкий тон. — Ты в порядке?

«Не в порядке, спасибо».

— Вполне, — выдавил он сквозь зубы. — Ты же постаралась, да?

Это было зря, и плечи мисс Бэннон напряглись, его колкость попала в цель. Она повернула голову, словно выглядывала в окно кареты. Ее левая ладонь стала кулаком.

— Да, — тихо сказала она.

Они молчали, и когда копыта из железа застучали по знакомой брусчатке, она подобрала юбки. Она была в траурном платье, но не выла и не плакала, как от нее ожидалось, потому что не показывала такое людям.

Или ей было так больно от потери, что она не рисковала говорить об этом.

Он не успел обдумать это, карета остановилась, и она потянулась к двери. Но дверь открылась сама, распахнулась. Микал с мрачным видом дышал глубоко, но не тяжело. Он быстро двигался каким-то методом — хотя улицы были достаточно просторными для маневров — и Клэр не узнал, каким, до сих пор.