Ух, какой мороз меня продрал по шкуре!... Это же Дикая Дивизия!..

Правда, их всех объявили вне закона, когда они семь лет назад уничтожили сразу четыре Парка в разных районах Евразии. Но они, говорят, ушли в подполье и вербовали сторонников среди отбросов общества и разжалованных толкиенистов... Настоящих Ветеранов там очень мало, говорят, уже и нет совсем, а вот всякого дерьма, которое себя зовёт ихними наследниками, очень много. Вот они нам сейчас и покажут... Я уже давно слышал топот и гул мотора, потому что лежал ухом в землю. Пока я размышлял и старался мужаться, чтобы не было хуже, стало именно хуже. На поляну выехали два верховых першерона и один КАГАЗ-88 под зелёно-чёрным флагом. Першероны везли по семь человек, но они были такие здоровые, что не замечали. Неужели они, палачи, будут нас першеронами топтать?.. Первыми на першеронах сидели всадники с волчьими хвостами на папахах, за ними сидели веселые эльфы и мрачные гномы. Вообще неясно. Эти же вообще из Казанской Группировки. Неужели у них Антанта?.. Непонятно Кто подскочил на пеньке, засуетился, но гимнастёрку надевать было уже поздно, тогда он вытянул руки по швам и втянул бледный обтатуированный живот. КАГАЗ остановился. Сначала мне было видно, что там едут два человека. Но потом машина развернулась, опустилась на землю, и я видел только багажник, габаритные огни и заляпанный какой-то очень знакомой грязью номер. Непонятно Кто стоял, словно лом проглотил, и на лице у него была преданность и вера. Зашипела дверь. Из машины кто-то вылез, почему-то жужжа. А за ним, развратно извиваясь, вылезли две галадриэли. Непонятно Кто выпрямился ещё сильнее и закричал: "Боевой друг Вождь! Извратители Народной Памяти для кары приготовлены! Докладывает боевой друг носитель Почётного Меча Обушков!.." Я через землю услышал, как зашевелились и застонали мои друзья. И никто ну может, быть, кто-то - не застонал от трусости. Все стонали от того, что не могут броситься на этих подлецов и задавить их голыми руками или же валежником... Очень было горько слышать этот стон через землю - будто сама наша планета стонала, что ей пришлось нести на себе таких подлецов. Но почему они жужжат?.. Вождя мне видно не было - машина скрывала всё, кроме сапог со шпорами. И сапоги мне тоже показались знакомыми... "Спасибо, дорогой боевой друг Обушков, - сказал голос Вождя, тоже настолько знакомый, что я наконец понял, откуда я знаю и это жужжание, и эту грязь, и эти шпоры, и этот голос!.. - За Извратителей Народной Памяти спасибо. Мы их показательно казним. Награждаю тебя, понимаешь, за проявленное, понимаешь, вторым Почетным Мечом!.." Один гном и две галадрэли подбежали к Обушкову и проворно опоясали его перевязью с мечом, Обушков закричал: "Служу Великой Мысли!.." и прослезился. Галадриэли его целовали и развратно массировали, томно мыча. "А за то, что ты упустил ихнего командира," - ласково продолжал Вождь, "будешь повешен рядом с ними. Но в Мечах - это я тебе обещаю..." Обушков постоял, пуча глаза, и попробовал что-то сказать, но вдруг рухнул на траву. Только мечи сбрякали. Галадриэли мерзко захихикали. "Зря," - сказал Вождь. "Мог бы и харакири сделать для, понимаешь, укрепления боевого духа. Ну ладно. Другой кто-нибудь, да?" Он прошелся перед машиной, жужжа и сверкая иридиевыми шпорами. Потом закричал: "Эй, салдатики! Вам осталось жить десят минут! Но я верю, что вы можете стать настоящими боевыми другами! Вот кто сейчас вступит в наш ряд и выразит защащ... защущ.. воевать за Великую Идею, тот будет жить и бороться дальше! Остальные - бютту!..1 Жужжа, он замолчал. Шумели сосны, гнусно посмеивались его приспешники, а наши лежали и молчали. Потом кто-то из клаузевицких заговорил. Очень горячо и страстно, и чувствовалось, что с чем-то не соглашался, но на языке, которого никто не знал, ни наши, ни ихние. Поэтому он скоро умолк. Тогда вдруг наш Мындызбай громко запел: "По дорогам знакомым за любимым наркомом мы коней юоевых поведем!..." Это была песня Пурккина, и все наши, даже те, кто не знал слов и мотива и имел во рту кляп, подхватили и допели до самого конца. А когда смолкли, то Гробоедов прохрипел: "Вот тебе наш ответ, палач и провокатор!..." Вождь еще немного пожужжал. Потом сказал: "Это я палач? За мной президенты всех Парков гоняются, и я палач? Знаешь, ты, бок-мурун,2какие деньги они за мою голову дают? Меня на всех битвах ранило, и я палач, да?.. Нет! Я Последний Настоящий Салдат на этом планете! А ваш любимый нарком сбежал, как последняя джаляб3!.... Идите со мной, когда вы мужчины!.." Вот тут я напряг ВСЕ свои силы, и то, что покойный Обушков засунул мне вместо кляпа, гулко вылетело, и я завопил: "Не верьте ему! Он всё врёт!.." Меня спасло то, что сначала никто не понял, откуда я кричу. Эльфы и гномы вертели головами, а те, что с волчьими хвостами на папахах, подняли першеронов на дыбы, отчего остальные седоки все попадали. "Он врёт! - кричал я носом в землю. - Ему ноги отдавило в Парке! Он нигде не воевал! Он в лётчика Играл без ног! Он с Игрой посчитаться хочет! Он даже не Ветеран! Он возле нас живёт! У него четыре жены, и все дуры!.." Молчание было такое, что, казалось, все уснули. Потом заговорил Вождь. "Враг, - сказал он, - клевещет! Хочет расколоть наши ряды! Я ваш знамя?" "Знамя..." - неохотно сказал кто-то из гномов. "А можно в бой идти, если знамя запачканный, да?.. Все молчали. "Кто, - неумолимо сказал Вождь, жужжа сервомоторами ног, - кто отомстит за честь знамени, да?.." Все молчали. Мне стало ясно, что я добился серьёзного успеха - морально разложил противника. Портило дело одно - ужасно хотелось в туалет. Ой, ну скорее бы они сдавались... И тут произошло то, чего я совсем не ожидал. По-моему, и вообще никто. Мёртвый Обушков поднялся. " Боевой друг Вождь, - сквозь слёзы сказал он, - позволь искупить вину." "Позволяю, боевой друг дважды носитель Почётного Меча, " - сурово отвечал Вождь. Обушков подошел ко мне, всмотрелся в мое лицо своим жутко фиолетовым глазом и вдруг с лязгом выдернул из ножен Почётный Меч. Он был сделан под самурайский. Цуба в форме ордена Дружбы Народов, клинок был из алюминия, но на один удар его явно должно было хватить. "Ты, пацан," - угрюмо процедил он. "Ты на нашего вождя катил... За это знаешь чего полагается?.." Тут раздался рёв. Это ревел мой папа. "С-сскатина!" - ревел он. "Дешевка! Падло бацильное! Зомби навозная! Петушатина трепаная! Дай мне шашку и отойдем на десять шагов, если ты мужчина!.. Щидзег!4" И почти всё, что он слышал в изоляторах от своих и чужих подзащитных. Потом мне было жутко интересно, какая это кровь заговорила в нём. Казахская, хакасская или украинская? Потом. Но не тогда. Тогда я смотрел, как Обушков заносит меч, и думал, что может, он и не козёл, но кэндо явно никогда не занимался. А вот дрова явно рубил. Грудь моя, беззащитная... Вот меч поднялся до высшего апогея, и я зажмурился. Поэтому что было дальше, я сначала не видел. Раздался глухой стук, удивлённый всхлип, и на меня рухнуло что-то потное и тощее. Потом что-то металлическое. Потное и тощее был Обушков. Металлическое - вздутая консервная банка, которая угодила ему в затылок. Извернувшись, я сбросил с себя тощее и потное, и страшным усилием воли сел. Катана попала мне между коленок и я бессознательно рассёк об неё веревку на ногах. Вскочил, хотя ноги были, как пластилиновые и, прежде чем упасть, увидал!.. С пригорка из-за сосен, грязный, рваный и небритый, шёл старший лейтенант Одолеев. Был он свиреп и страшен настолько, что никто из врагов поначалу не тронулся с места. В одной руке у него была вторая бомбажированная ( следователь мне объяснил, что это так называется, а я записал на диктофон, а потом спечатал через вокопринт) банка китайской тушёнки "Великий Корм". В другой руке - целая молодая сосна без веток, но с корнями. Потом выписанные из Америки индейские следопыты разгадали по следам, что он спрятался в овраге, решив, что это Игра. Но когда он всё понял и увидел, как будут убивать меня, то вышел. Один против всех. И тогда все накинулись на него. Гномы, эльфы, волчьи хвосты и прочие. Первого он бомбажировал, а потом уже в дело пошла сосна. Через несколько минут все лежали - кто без сознания, а кто и так... Одолеев утёр с лица пот и глянул в сторону КАГАЗа. Вождь всё это время стоял и с любопытством смотрел на побоище. Одолеев бросил размочаленную и заляпанную сосну и сказал: "А вот тебя, фюрерок, я щас голыми руками задавлю..." И он медленно и страшно стал на него надвигаться. Когда он уже почти совсем надвинулся, Вождь выдернул руку из-за отворота чапана, и все ахнули. В ней был огромный стариный маузер с золотой насечкой. "Тихо, Маша, я Дубровский..."- хрипло сказал Одолеев и продолжал надвигаться. Раздался грохочущий треск. Одолеев дрогнул и пошатнулся. Я видел, как у него на спине вылетел клок гимнастёрки и лопнула портупея. Но он не остановился. Второй треск. Ещё клок гимнастёрки. Но он надвигался. Третий треск. Но он не замедлил движения. Потом я перестал считать трески и клочья и только вздрагивал. Когда патроны кончились, Вождь швырнул в Одолеева маузером. Старший лейтенант поймал его и осмотрел. Потом хрипло прочёл: "ЗА ОТВАГУ В БОР-Р-РЬБЕ С МАНКУРТИЗМОМ..." Последним усилием отломил ему раскалённый ствол и только тогда рухнул. Но уже насовсем. Вождь тоже попятился только теперь. Он медленно пятился к машине, где сидел шофёр-орк, и всё время хлопал себя по бедру. Тут я понял. На бедре был пульт! Опять, опять их заело, и он не может включить скорость и убежать к машине, а тупой орк не догадывается её подогнать! "Держите его!.." - завопил я и вскочил. Но все были связаны. Тогда я упал спиной на катану и начал пилить верёвки на руках, а Вождь всё лупил себя по бедру, и когда я допилил последнюю верёвку, ноги вдруг включились. Они резво подскочили и помчались к лесу. "Куда, падлы!" - завопил, удаляясь, Вождь. "К бункеру, с-ссгейн!5К бункеру, говорю!.." "Уйдёт!.." - закричал я. "Не уйдёт," - мрачно сказал Гробоедов, подползая спиной к катане. "Тут болото..."