Разбудил лейтенанта крик. Он вскочил, пытаясь разобраться, сколько прошло времени и кто кричит. Удалось не сразу, зато когда удалось... У шестого корпуса пятеро патрульных лежали в лужах собственной крови, это Кульный увидел отчетливо, и еще - человека на крыльце, который ногой ударил кинувшуюся на него собаку. Ветер донес до лейтенанта короткий всхлип животного и затихающий скулеж. Человек тут же исчез с крыльца, а Кульный, разогнав последние остатки дремоты, побежал - оскальзываясь на ровном месте и мyчительно пытаясь сообразить, что происходит, - в казарму.
Морпехи, те, что были в чинах пониже офицерского, уже просыпались сами, и поэтому лейтенант, крикнув только:
- Подъем по боевой тревоге! - ринулся будить офицеров, у которых прежняя бессонница со временем переходила в здоровый детский сон.
Естественно, Кульный нарвался на гневный шестиэтажный мат сослуживцев, и, неожиданно для себя самого, влепил ближайшему офицеру пощечину.
- Подъем! - заорал он, стараясь унять дрожь в руках и как-нибудь забыть о ледяном коме в животе. - Нападение на базу, слышите вы, сонные ублюдки! - видимо, лицо Кульного в этот момент приняло совершенно зверское выражение - ему никто не возразил, а тот факт, что он накричал на старших по званию и вовсе прошел незамеченным. - В оружейную кого-нибудь пошлите, немедленно...
Случившееся потом превзошло все страхи пехотинцев и нелепую смерть патрульных: сначала какой-то идиот, видимо не разобрав слов "подъем по боевой тревоге", вывалился прямо на улицу, а за ним, следуя стадному инстинкту, - человек десять заспанных пехотинцев.
- Стоять! - Вернувшийся Кульный ринулся в дверям, и, уже слыша отчаянные крики, распахнул их. Прямо перед ним, упав навзничь, шестеро пехотинцев бились в конвульсиях, еще двое пытались вползти внутрь, а два везучих придурка ошарашенно оглядывались и не двигались с места.
- Быстро внутрь!.. Ну быстро, кому говорю!
У крыльца раздался взрыв, и Кульного швырнуло обратно внутрь, словно кеглю сбитую игроком-профессионалом, и он сшиб еще пятерых рядовых, которые ждали приказаний. Вслед за ним, измазав людей кровью, в казарму ворвались обрывки, которые только что были живыми людьми. Испугаться Кульный не успел, он ударился обо что-то головой, и наплывшая темнота поглотила его сознание.
Остальные же, словно будучи не морпехом, а выпускницами института благородных девиц, побелели и отступили подальше от дверей. Кровавые ошметки наводили почти панический ужас. Кое-кто из сбитых лейтенантом с отвращением отряхивался, одного пехотинца, совсем еще новичка, стошнило.
Пришедшие в себя офицеры наорали на рядовых и, стараясь не смотреть на беспорядочно разбросанные части тел, принялись отдавать сгрудившимся людям приказания.
Оружие появилось через минуту - один из офицеров прикатил из оружейной какое-то подобие тележки, на которой в беспорядке были навалены "калаши", пайнэпплы - так называли, следуя традиции поклонения западу, гранаты-лимонки, несколько больших коробок с автоматными обоймами... два с половиной РПГ. С половиной - потому что на больше в армии не хватало денег, боезапас приходилось экономить, и получалось, что на три РПГ выдается всего пять зарядов-болванок. В обычное время ни одна боевая единица не попала бы в руки рядовых, но в сложившейся ситуации, когда не было известно ничего ни о нападавших, ни о том, какого хрена они так бездумно уничтожают людей, - все запреты отменились сами собой.
Кое-кому "калаш" в руках вскружил голову - помимо адреналиновой накачки, включился механизм "я крутой", от которого любого солдата, будь то сухопутник или морпех, стараются отучить в первую очередь. Крутым на войне быть нельзя, поэтому сержант Саундов тут же продолжил традицию и в доступных выражениях объяснил, что случится с теми, кто не будет выполнять приказы.
И несмотря на все, несмотря даже на некоторое планирование сопротивления, выглядело все так, будто пехотинцы ошарашенно палят во все стороны, надеясь когда-нибудь попасть и в противника. Большая часть выживших пыталась отступить к берегу, несколько человек, стараясь не лезть под огонь снайперов, бросились по соседним корпусам, чтобы вывести оттуда немногих гражданских, работников базы и десяток техников. Только снайпера нападавших хорошо знали свою работу: пропустив человека внутрь, они ждали, пока он выйдет не один, и тогда уже отстреливали всех сразу.
Ситуация осложнялась тем, что позиции снайперов оставались тайной, и ко всему - было светло - полярный день, пришедшийся кстати террористам, был защитникам совсем не на руку. Фактор неожиданности работал против них... Один из молодых офицеров, ворвавшись в радиорубку, срочно принялся вызывать берег, то есть, патрули - в порту постоянно находились на дежурстве два катера, - и, выйдя после вызова на улицу, попал под снайперскyю пyлю.
В общем, учитывая непрерывный мандраж и стук челюстей, пехотинцы сделали все, что могли - ранили кого-то из нападавших, и продолжили отступление.
Нападавшие же средствами не стеснялись - через десять минyт после начала стрельбы база уже мало напоминала аккуратный набор зданий. Щербатые стены корпусов пялились на черные и синие фигурки, и изредка вздрагивали от взрывов. В какой-то момент нападавшие ответили тем же - любимый американской армией аналог советского РПГ-7 в два залпа сделал вдовами жен еще шестерых моряков. Снайперы на промежуточных позициях продолжали снимать защитников базы одного за другим, пока те не отошли на достаточно большое расстояние и не попрятались на верфи.
Смерть и разрушение наваливались отовсюду, и пехотинцы, не находя применения тому, что годами вдалбливалось в их головы, старались поменьше паниковать, но совершенно забыли о том, что надо попытаться вытащить и перевязать раненых. Бездумно возвращаться под пули никому не хотелось. Уже на верфи, спрыгнув на настил, покрывавший пространство между судами и подлодками, они разбились на части и использовали ручной фонарик для связи с одним из катеров. К чести ефрейтора Мамедова, из всех салаг он один достаточно хорошо помнил азбуку Морзе, и немедленно принялся сигналить, пытаясь успокоить бешено стучащее сердце. Сержант Саундов, осмотревшись и проинспектировав выживших, обнаружил, что автоматически остался старшим по званию. Офицеры все или погибли, или остались лежать где-то там, истекая кровью...
Пытаясь собраться с мыслями, сержант глубоко вдохнул. Потом медленно выдохнул. Их оставалось здесь восемнадцать человек пехотинцев, и непонятно как выбравшийся из мясорубки механик с прибывшего вчера корабля... От механика толку не будет, решил Саундов, критически оглядев невзрачного человечка, который выглядел так, словно его только что приговорили к многократной смертной казни. Невесело усмехнувшись в усы, Саундов понял, что большая часть его подчиненных выглядит не лучше, да он сам, вероятно, - тоже.
- Так,- сказал он, чтобы прервать наступившую гробовую тишину, нарушаемую только щелчками фонарика Мамедова. - По пунктам. Первое. На базу совершено преступное нападение. - Он снова огляделся. Пехотинцы слушали очень внимательно. - Второе. Количество и технические возможности неизвестны... Басов, ты что-то хочешь сказать? - Почти рыбье лицо пехотинца вытянулось.
- Никак нет, товарищ сержант.
- Третье. Нам известна их цель? Какова вероятность того, что они собираются захватить объект, находящийся под нашей охраной?.. - Слово "охрана" у сержанта получилось каким-то неподходящим к случаю. - Думаю, немаленькая. Так что, давайте-ка прекращайте лить слезы. Басов, видите вон тот катер? - Саундов ткнул пальцем в ближайший. - Поищите на нем бинокль.
Басов кинулся исполнять указание, недоумевая, чем заслужил такое пристальное внимание. Лицом, что ли, не вышел?
- Мамедов, что с катеров слышно?
Раненый ефрейтор, который был до сих пор жив только благодаря сержанту, в ответ пожал плечами.
- Поняли нас, Ва... товарищ сержант.
- Поняли?..
- Так точно. Продолжают патрулирование. Связи с Землей у них нет. Готовы к эвакуации по нашему сигналу.
