Я сел. Там, где стоял, там и сел. Это что еще за новости? Мой кинжал меня же не хочет слушаться?! Не, мы так не договаривались. Снова взялся за рукоять и попытался вытащить. Ни в какую. Я дернул. Без результата.

Это что же выходит? Моему клинку нравиться смерть?

Конечно, оружие есть оружие - его и создавали для смерти. Чьей бы то ни было. Но это не означает, что я буду идти на поводу у вещи. Даже такой, как мой клинок.

Я снова взялся за рукоять, сжал покрепче, мысленно высказал свое... раздражение поведением всяких там ножей, и дернул. При этом получил и возмущение, и негодование, и все подобные эмоции сразу! Нет, так дело не пойдет!

Не знаю почему, но я со злости на всю эту нелепую ситуацию, воткнул клинок в землю. С размаха. И чуть не схватился за уши от ментального вопля. Клинок «закричал»!

Ах, ему больно видите - ли. Но больно было и мне! Что за ерунда? Я не стал вытаскивать строптивый нож из земли. Кто тут кому хозяин, в конце концов? Я просто «вернул» клинку его «вопль». Как у меня это получилось, понятия не имею, я ж не менталист. Но получилось! И клинок пристыжено замолчал. То-то же. Вот теперь можно его и вытащить из земли. И даже почистить от налипшей грязи и крови. И заметить, что металл клинка стал менее прозрачен, а серебристая вязь засверкала ярче. Что ж, теперь буду знать, что от крови он темнеет. А кинжал снова «заговорил». Он извинялся и... просил добавки...

Хвосты... и уши, и весь остальной крысиный ливер! Маньяк у меня тут под боком нашелся!

А на полу пещеры лежал Машка. Без сознания, с кровавой раной на боку. Но из раны уже не лезли пузыри, и кровь не текла. Я перетащил парня на его подстилку, накрыл своим плащом, пособирал его одежду, свернул и сунул ему под голову, и упал на свое одеяло. Думал, не усну от всего пережитого. Но, оказывается, еще как уснул. И проспал до рассвета.

День двенадцатый

День двенадцатый.

1

Проснулся я от настороженной утренней тишины. Рассвет еле-еле заглядывал в нишу пещеры, и холод из расщелины крался к ногам.

Машки на подстилке не было. Плащ, которым я накрывал его ночью, был откинут. Не заметил я и ханура. Но Машкин баул был на месте. На месте была и туша кугуара, тонко намекая, что произошедшее ночью кошмарным сном не было. Было просто кошмаром.

Мои естественные потребности все-таки вынудили меня встать, и побрести на выход.

На выходе обнаружился Машка. Одетый и обутый. Он сидел на валуне, и задумчиво смотрел на показавшийся алый краешек солнца за черным ребристым силуэтом гор.

- Доброе утро, - сказал я.

А что еще я мог сказать?

- Это точно, - отозвался Машка, не отрываясь от созерцания горного восхода.

- Ты Пончика не видел? - спросил я, присаживаясь рядом на камень.

- Здесь где-то. Охотиться.

Парень выглядел не очень. Глаза ввалились, под ними организовались темные круги, скулы заострились. Он вообще казался резко похудевшим.

- Маш... Ты ничего не хочешь мне рассказать?

Он насмешливо повернулся ко мне:

- А может, пожрем сначала?

Ну, слава Небу, раз хочет есть, значит не все потеряно.

2

Уминая остатки вчерашней подгоревшей каши из котелка, одновременно жадно отрывая кусочки вяленого мяса, Машка, разве что не мурчал от удовольствия. И даже присутствие дохлой кошки не портило ему аппетит, чего нельзя было сказать обо мне. Я давился сухарями и водой из баклажки.

- По большому счету, - жевал Машка, - мне бы тебя тут и порешить надо.

Он тщательно облизал ложку от остатков каши. А у меня изо рта выпал сухарь. Но Машка продолжал:

- Но ты ж все-таки меня не оставил раненым, даже вон плащ отдал, заботливый ты наш, - он говорил вроде насмешливо, но мне все равно было не по себе, - Так что с твоей ликвидацией я подожду. Пока.

Я не выдержал:

- Маш, завязывай пургу нести. Ты можешь объяснить все по-человечески?

- Не могу, - парень сложил кожаный плащ, подоткнул под себя и вальяжно развалился на подстилке, вытянув ноги, - По-человечески не могу. Я не человек, ты ж понимаешь.

- Не понимаю, - я и в самом деле не понимал. И уже начинал злиться, - Ничего я не понимаю. Давай рассказывай все, а то...

- Что?

- Маш, достал.

Парень вздохнул:

- Оборотень я. Чего непонятного?

Я внимательно осмотрел его и почесал макушку:

- Ну, я читал... сказки... Нельзя ли поподробнее и побыстрее, а то нам еще топать сегодня. Не забыл?

- Потопаем, никуда не денемся. И не сказки, а самая что ни на есть быль. Мало нас осталось, просто. Прячемся мы. На нас охоту ведут не хуже, чем на диких зверей, а то и посерьезнее, чем на них.

- Кто?

Он хмыкнул:

- Те, кто о нас знает. А о нас все менталисты знают. Метаморфы для них как кость в горле. Страшно им.

- Метаморфы?

- Ну, оборотни. Называй, как хочешь.

Я не удержался:

- И все барсы?

Машка удивился.

- Почему, все?

- Ну, ты же барс?

Машка смотрел на меня и молчал. Он, кажется, решал, стоит мне рассказывать что-то или нет. А я, и правда, только читал о них. В тех же самых «Мифах...». Даже на лекциях никто из преподавателей о них не говорил. Даже в качестве выдумки.

- Рождаемся мы людьми. Но каждый из нас, когда оборачивается впервые, получает магическую ипостась. С ней и живет дальше. В основном это очень крупные волки или собаки, реже медведи, как исключение рыси. Вес тела человека должен совпадать с весом зверя. Ну, плюс минус пара другая фунтов.

- А ты почему барс?

- Это у Хозяйки Судьбы спрашивай. Может потому, что возле нашего замка, в Россах, в тот день, когда я пытался обернуться, охотники убили семью барсов. И потом хвалились на каждом перекрестке. Я, наверное, та самая безусловная справедливость.

- А родители твои?

- Во многих знаниях многие печали.

Ой, не хочет говорить, и не надо.

- А с этим что будем делать? - я мотнул головой в сторону трупа.

- Вытаскивать, что ж еще.

- А тебе можно? В смысле ты же ранен?

Машка опять задумался на меня глядючи. Но все же ответил:

- После оборота все раны затягиваются. Если ранен в звериной ипостаси, надо обратно в человека. Если человеком, надо в зверя. Правда, это довольно тяжело. Особенно если долго не оборачивался. Тогда помогают некоторые травы. Их не просто найти, но все же можно.

- За золото?

- И за него тоже.

- Поэтому Пончик меня достал? Он заставил меня тебе в рану насыпать какую-то дрянь.

- Я понял уже. Умный он. Даже не представляю, кто был его первым хозяином.

Машка встал. За ним поднялся и я.

Мы ухватили за задние лапы то, что осталось от хищника и кое-как выволокли из пещеры. Пришлось переть его еще с четверть версты до обрыва. Умаялись, дальше некуда. На мой вопрос «зачем так далеко» мне фыркнули «я не нанимался каждую ночь от какого-нибудь блохастика отбиваться». Мол, с обрыва скинем, а там пусть зверье разбирается. Мы и так вчера на ночь требуху от тетерева просто выкинули, а надо было хотя бы закопать. У обрыва Машка споро снял шкуру с убиенного, от чего меня слегка замутило, но он только покосился на меня и ерничать не стал. Потом молча столкнул тушу с обрыва.

На обратном пути я услышал вопрос:

- Ты чем зверя завалил? - спросил Машка.

- Кинжалом, - удивился я, - А что?

- Да так. Просто коротковат он, чтобы до сердца кугуара достать.

- И?..

- И. Не знаю я, как это у тебя получилось, вот и спросил. Кстати, может, расскажешь, откуда у тебя гномий кинжал?

- Во многих знаниях... как там дальше?

3

Еще часа два у нас ушло, чтобы собрать шмотки, очистить шкуру и подсолить ее. Машка, правда, ныл, что соли мало взяли. Нет, я удивляюсь этой... этому коту! Еле жив остался, а ему хоть бы хны. О соли разглагольствует. Кстати, шкуру он с собой не взял. Заложил ее в уголочке и завалил камнями.