Вскоре они стали равноправными участниками фильмов. Появились и звезды мнемозаписей, те, кто чувствовал тоньше и глубже остальных, те, что были способны за пару минут экранного времени заставить зрителя прожить чужую жизнь. Их не узнавали в лицо на улицах, не снимали в рекламных роликах – просто покупали их оцифрованные чувства отдельно от видео. Взять того же Лоуренса. Пять лет назад его эпизод из фильма «Серенада» потряс мир. В этом эпизоде главный герой просит руки своей возлюбленной в летнем лесу, сразу после грозы. Непередаваемые ощущения. Разумеется, это было одно из реальных воспоминаний Лоуренса, а не его фантазия, поэтому вышло настолько достоверно, что эта запись побила все рекорды по продажам. Не всем, правда, нравилась романтика. Многие считали образцом мнемозаписи другой фильм, с Рикардо, где смертельно раненый солдат водружает флаг на захваченную крепость. Это была фантазия, – Рикардо никогда не служил в армии, и тем более не был смертельно ранен. Но все было сделано на таком высоком уровне, что запись воспринималась как реальное воспоминание. В этом и заключалось мастерство Рикардо – выдать фантазию за реальные события.
Я потянулся за второй бутылкой и в бок впился «Вампир» – прибор для записи эмоций. Простая и надежная штука размером с пачку сигарет. Висит на поясе, почти не мешает. Пара поводков крепиться к коже – это позволяет вести непрерывную запись эмоций и переде давать их сразу в электронное хранилище агента. Это одно из главных условий контракта – всегда носить с собой включенного «вампира». Запись с него, конечно, нельзя использоваться при съемке – не тот уровень качества. Эту запись, если получиться хорошее воспоминание, «прослушивают» перед очередным сеансом, чтобы воскресить в памяти ощущения, которые затем лягут на чистовой трек. А еще этим записи могли помочь психологу, что наблюдает за сенсетивом.
Бутылка опустела, и я потянулся за следующей. Еще пара глотков должны сгладить неприятный осадок. Всего пара глотков и все – честное слово. Я не стану очередным сенсетом, проигравшим битву с зеленым змием. А их было много – и безызвестных дублеров, спивавшимся на окраинах киностудий и звезд, умиравших в дорогих клиниках.
Звезды. Подумать только – их уже сотни. А ведь это недавно началось – лет десять назад. В то время я был еще мальчишкой, что засматривался приключенческими фильмами и влюблялся в главных героинь, не отличая игру актеров от первых экспериментов с мнемозаписями. Потом, когда все стало ясно, я был сильно разочарован – как же так, ведь те герои, которым я хотел подражать, были обычными сотрудниками киностудий. Работягами. Магия кино ушла. Я перестал смотреть фильмы, отрастил длинные волосы и ходил на вечеринки со старым плоским кино, называя новомодные ощущения «искусственной жизнью».
Все шло прекрасно. Но… Сенсетивы «горели» на работе. Их нервная система разлеталась в клочья после каждой записи, а внутренний мир рассыпался гроздью хрустальных брызг. Они сходили с ума, стрелялись, спивались, резали вены. Умирали от передозировки наркотиков, пытаясь найти новые ощущения. Лоуренс – двадцать восемь лет. Рикардо тридцать. Софи Монро – двадцать пять. Игорь Вивальди – двадцать шесть. Нет, конечно, многие остались в живых. Более того, они продолжают работу. Но только те, что не выкладывались полностью, а сдерживали чувства. Не отдавали их полностью, не позволяли этому безумию затянуть себя в водоворот. Многие называли их посредственностями, но это было неверно. Это были талантливые люди, но слишком острожные. Теперь я знаю это наверняка. Я сам попал в их число.
Это вышло совершенно случайно, – как часто бывает в этом бизнесе. Все началось с едва знакомой девушки по имени Роза. Одно из моих мимолетных увлечений. Ее отчим оказался режиссером чувств в одной из микроскопических фирм звукозаписи, что записывали эпизоды для второстепенных персонажей из ужасных картин. Это дешево и просто, здесь не нужны звезды, здесь требуются крепкие ремесленники. Или откровенные халтурщики. Три человека – вот и вся фирма. Из интереса я записал у них трехминутное воспоминание о том, как я первый раз попробовал коньяк. Записал для себя, чтобы похвастаться записью на одной вечеринке. Случайно эта запись попалась отчиму Розы, и неожиданно понравилась ему. Он предложил мне записать еще один ролик, познакомил меня с неким «агентом». Тот нанял меня делать записи для рекламы стирального порошка, но реклама не пошла. Это был провал – разорились и агент, и режиссер. Они не хотели больше заниматься сенсетами, переключились на обычные записи, но я был уже отравлен этим сладким ядом.
С Розой мы расстались, фирма ее отчима закрылась, но я заводил новые знакомства, записывался, получал деньги – небольшие, хватало только на еду и на оплату грошовой комнаты в клоповнике на окраине Праги. Так прошло три года. А потом я встретил Ричи.
Он искал меня. Именно меня. И разыскав, сразу предложил свои услуги агента. Его расценки показались мне грабительскими, процент отчислений агенту был слишком высок. Об этом я ему и поведал в довольно грубой форме. Но в ответ Ричард лишь задорно, по-мальчишески, рассмеялся, и сказал, что мои гонорары возрастут настолько, что моих процентов хватит на безбедную жизнь. И я поверил ему – потому что мне больше ничего не оставалось. Самому искать работу становилось все труднее: рынок разрастался, и теперь почти все сенсеты работали на крупные агентства. Одиночкам вроде меня перепадали жалкие крохи. Сенсетивам вообще трудно находить общий язык с другими людьми, а тем более с режиссерами, капризными и нервными типами. И режиссеры, и актеры – очень нервные особи, что с трудом переваривают друг друга. Но и жить друг без друга не могут. Мне нужен был агент – свой собственный. Поэтому я и пошел за Ричи. Кроме денег, он гарантировал мне безопасность, – что было весьма кстати. В последнее время все чаще случались неприятные происшествия, на которые я не мог не обращать внимания. Едва мне удавалось перехватить выгодный контракт, или получить пару мелких заказов, как в баре ко мне подсаживалась пара крепких молодцов, и предлагали защитить от вымогателей. То есть от самих себя. Ричи же, по-видимому, находил с такими типами общий язык. А быть может быть, регулярно платил крупному деляге, чтобы его не трогали мелкие прохвосты. Слава богу, теперь эти вопросы меня не касались. Это забота агента – улаживать такие проблемы.
Пиво кончилось. Пришлось подняться и снова брести на кухню. Одна бутылка. Еще только одна бутылка. Ведь сегодня выдался трудный денек, но завтра с утра запись. Только одна.
Когда с помощью Ричи я получил первые настоящие деньги и понял, что у меня на носу крупный контракт, я страшно обрадовался. Будущее казалось мне светлым и безоблачным. Я снял эту квартиру и осуществил детскую мечту – купил белоснежный костюм. В нем я отправился в ближайший бар и надрался до потери памяти, разумеется, напрочь погубив свою покупку. Но я никогда не жалел об этом. Моя мечта осуществилась.
Когда за дело взялся Ричард, заказы посыпались как из рога изобилия. Мелкие, но надежные контракты. Тонким ручейком прибывали деньги – немного, но постоянно. Все было хорошо, вот только долгожданный покой так и не пришел. Человеку всегда мало. Нет, оплата меня устраивала. Я понимал, что на данный момент просто никто не заплатит больших денег, ведь я – не звезда. Большие гонорары платят не за игру, а за имя. За марку. Мне захотелось сделаться маркой. Сделать что-то такое, чтобы и через десять лет меня вспоминали. Встать на одну ступеньку с Лоуренсом. И не из-за гонораров, нет. Это не жадность, это честолюбие. Я хотел быть звездой. Но не мог ей быть. И отчетливо понимал это. Нет у меня такого таланта, что необходим звезде. Нет и все. У меня нет сильной стороны. Кто-то специализируется только на воспоминаниях, кто-то – на фантазиях. Я хватал понемногу и оттуда, и отсюда. Уверенный такой середнячок я подтверждал старую истину – все многофункциональное хуже специального. И еще одна проблема не давала мне покоя – у меня никогда не выходили радостные моменты. Те самые светлые романтические сцены, по которым сходят с ума девчонки и домохозяйки, которые в основном и оплачивают труд актеров. От таких сцен меня клонило в сон. Я не мог вспомнить ни одного счастливого момента из своей жизни и не мог придумать подходящее чувство. Иногда казалось, что меня всю жизнь преследовали только горести и печали. Это, конечно, было неправдой – светлых дней в моей жизни хватало, просто острее всего я переживал именно тяжелые моменты. Они запоминались мне больше всего. А радость оставалась расплывчатым светлым пятном, которое мне никак не удавалось воскресить. Потому я и копошился в своей горестной нише, не пытаясь играть на чужом поле.
