- Тиффани. Дай посмотреть ожерелье.

Зиглер заметил, что я разговариваю сам с собой, и будто бы случайно забрел в пространство между мной и остальной толпой. А заодно и навострил уши.

- Не могу, - сказал я, гадая, зачем мертвому ребенку понадобился маятник. – Все эти люди увидят.

- И что?

Я занес ответ «и что» в свой репертуар грубостей, которые, как я надеялся, однажды помогут справиться с моей социофобией.

- И все, - сказал я. – Ты здесь живешь?

- Я не знаю.

Я вздохнул.

- Ты здесь давно?

- Кажется, да.

- Ты знаешь, зачем мы все здесь?

- Вы пришли сюда, чтобы вернуть мужчине деньги. Он был богатым.

Я взял у Зиглера папку с делом Адама Линча, залез под пальто и вытащил маятник. Повернувшись спиной к самой многочисленной группе криминалистов, я понадеялся, что они окажутся слишком надменными, чтобы собирать улики рядом со мной и пялиться.

- Оно такое красивое. Хочу его потрогать.

- Ты сможешь взять ожерелье, но я не могу тебе его дать, пока не пойму, что случилось с этим парнем.

- Правда? А как насчет золота? Ты сможешь подарить мне золотое ожерелье?

- Конечно, - сказал я. Мне хотелось, чтобы Тиффани забыла наконец про все эти украшения и хоть как-то опознала человека на фотографии. Мертвые такие настырные. – Золотое, серебряное, да хоть какое угодно. Но сначала тебе надо сказать, похож ли тот богатый парень на человека с фотографии.

- Не серебряное. Раньше мне такие нравились. А теперь нет.

- Хорошо, как скажешь. Золотое.

- Обещаешь? Оно не должно быть из серебра.

- Да, обещаю. Честное слово.

Тиффани на минуту умолкла, за это время Зиглер успел оглянуться на меня не меньше трех раз.

- Да. Это он. Но волосы у него были короче.

Бинго.

- Ладно, хорошо. Ты можешь мне рассказать, как его бумажник попал в мусорный контейнер?

- Мама говорит, что я не должна разговаривать с людьми. Она говорит, что все выяснится, а со мной потом сделают плохие вещи, за то, что рассказала. Так уже было. Мама пожаловалась, что ее бьет бойфренд, и он ударил маму так сильно, что она больше не могла слышать одним ухом.

О, господи. Единственный свидетель исчезновения Энди Линча – несовершеннолетнее исчадие ада с тягой к ювелирным изделиям и шорами на глазах. Хотя мне нечего было возразить на нежелание быть найденным и избитым.

- Ладно, послушай, я хочу лишь найти этого парня. Вот и все, - это напомнило мне, что Тиффани может и не знать, что она мертва, поэтому стоит все делать постепенно. – Он, ну… Здесь, рядом?

- Нет. Он уехал в белом фургоне.

- Он был ранен, когда уезжал?

- Да. У него шла кровь. Но дяденька и леди приехали помочь ему.

- Это была… Скорая помощь?

- Не-а. Просто фургон. Задняя дверь была сломана, и они не могли ее как следует закрыть, а другому дяденьке пришлось завязывать ее веревкой после того, как внутрь положили раненого человека.

Я еще порасспрашивал Тиффани, но она не смогла сообщить мне номерной знак машины или хотя бы модель фургона, но и без этого все вышло неплохо. Я бы предпочел разыскивать белый фургон со сломанными дверцами, чем какой-нибудь чертов серебристый «седан», который в наши дни есть у каждого второго.

- Ладно. Хорошо. А… Почему у того человека шла кровь?

- Когда парень ранил его… - Тиффани внезапно замолчала.

- Кто ранил его? – прошептал я. – Парень с фургоном?

Тиффани молчала. Я попытался выяснить, здесь ли еще девочка или уже нет, но при всей этой суете вокруг и из-за горячих и холодных пятен, образованных парящими прожекторами и пронизывающим до костей ветром, было практически невозможно сказать что-либо определенное, не видя Тиффани.

Я переключился на реальный мир – переулок, слякоть под ногами, жалящий щеки ветер.

Зиглер вполголоса беседовал с двумя криминалистами, и ни у кого из них радости на лице не наблюдалось. Ну и ладно. Я стал ПсиКопом не для того, чтобы участвовать в конкурсах популярности. Если Зиглер стремился обзавестись кучей новых друзей на работе, то на этом пути его ожидает огромное количество ухабов.

- Зиг, - позвал я, тронув его за рукав. Взгляды криминалистов облили меня натуральнейшим ядом, а у Зиглера покраснели щеки. – Нам надо переговорить с Варвиком.

Я то ли доскользил, то ли доковылял обратно к машине в обмотанных бахилами ботинках и с облегчением стянул пластик, как только нашел на что облокотиться. Во всяком случае, я полагал, что мне позволено опираться на «импалу». Зиглер не говорил, что нельзя.

Пропищали открытые с брелка замки, и мы забрались в машину.

- Ты знаешь этих двоих? – спросил он, когда захлопнувшаяся дверь запечатала нас в маленьком пузыре приватности.

- Кого, тех двух техников? Ну, не по именам, но кажется, я узнал их.

Наверное, я мог бы собрать по кусочкам те отрезки времени, когда мы встречались. На местах преступлений, в социальных взаимодействиях. И наверняка, смог бы вспомнить конкретный момент, когда нами было принято молчаливое решение, что будет лучше, если мы даже не станем прикидываться вежливыми, просто потому, что на это уходит слишком много энергии. Но я был чересчур занят, пытаясь суммировать то, что рассказала мне Тиффани, торопясь записать окоченевшими руками все, что мелькало в памяти, подобно свету фар в боковом зеркале пассажирского сидения.

Варвик чрезвычайно воодушевился, заполучив след в виде белого фургона с подвязанными дверцами. Нет, он не принялся улыбаться, ничего такого. Он был одним из тех светлокожих блондинов, которые становятся ярко-красными от злости, и сейчас этот окрас четко проявился, пока он перетыкал флажки на карте и рявкал приказы по интеркому, а мы ожидали дальнейших распоряжений. Место обнаружения бумажника, сжало область, где Линча видели последний раз, до одной булавки с красной бусиной.

- Мне выделили НЭсов для поиска фургона. Я хочу, чтобы Бэйн обошел окрестности и выяснил, не видели ли местные призраки что-нибудь еще.

Я потер глаза. К тому времени, как Варвик закончил переговоры, было уже почти шесть утра и близился час пик. Может, живые люди тоже что-нибудь видели. Правда, они вовсе не обязаны что-либо мне об этом рассказывать.

Зиглер припарковался на северо-западном углу отправной точки, и мы приступили к работе. Я был благодарен своему зимнему пальто и всем его блестящим пуговицам. На улице было морозно, ветрено, а мелкая снежная крупа колола лицо.

- Знаешь, верховный суд проголосовал шесть против трех в пользу признания устных показаний умерших, если сертифицированный медиум имеет четвертый уровень и выше, - сказал Зиглер.

Ну отлично. Чтобы кто-нибудь еще попытался похитить меня, опасаясь, что я могу дать показания от имени мертвых свидетелей их преступлений.

- В моем контракте есть пункт «никаких судов».

- Должно быть, это кажется неприятным, особенно из-за того, на что приходится смотреть изо дня в день, но твои способности – это дар.

- Наверное, - я не стал возражать. Разговор, похоже, перерастал в нравоучение, и я решил, что соглашаясь получится избежать спора. Я остановился послушать голоса, но уловил только доносящиеся из дверей дуплекса крики, звуки вполне реальной ссоры из-за связки потерянных ключей и неотвратимости чьего-то опоздания на работу.

- Визуального контакта нет? – спросил Зиглер.

Мы прочесывали жилую сторону улицы, забитую припаркованными автомобилями. В одном конце располагался продуктовый магазин, а в другом автобусная остановка, как раз на пересечении с Уилсон-стрит главной улицей.

- Нет… Как правило, на улицах вроде этой их не бывает, - я подумал о кондоминиуме, в который почти влюбился, где в спальне со сломанным проигрывателем жил призрак. - Обычно они прячутся по подворотням.

Мы побродили еще несколько минут, оглядываясь и прислушиваясь. Зиглер, должно быть, заметил, что я сосредоточен, и, к счастью, держал рот на замке, видимо, боясь вмешиваться в работу моего сомнительного «дара». По участку тротуара, вспученному корнями дерева, мы шли гуськом, а я таращился на толстую шею Зиглера, поддерживающую покачивающуюся на ней голову.