Нью-Йорк

Роза

Он снова уходил.

Я бежала за ним по улицам ЛА, по залам торгового центра, по коридорам чужих квартир и Гнесинского училища, по лабиринтам московских дворов и бостонских автомастерских. Я звала его, задыхаясь от отчаяния. Мне хотелось взлететь, но мои ноги не могли оторваться от болота, в которое превратился асфальт. Я рвалась за ним, кричала и плакала, но он не слышал.

И не оборачивался.

А потом я вдруг оказалась в «Зажигалке», полной народу, и откуда-то знала: он тут. Сидит у стойки, ждет меня. И ему ни в коем случае нельзя оборачиваться.

Под ногами по-прежнему было вязкое болото, и такая же вязкая тишина висела в низком мрачном зале, совершенно не похожем на реальную «Зажигалку», но в то же время это была она.

Я знала, что это «Зажигалка» и знала, что мне снится кошмар. Но проснуться не могла и не хотела, потому что мне непременно надо было его догнать.

Здесь, сейчас.

И я шла, спотыкаясь и увязая, бесконечные километры от двери до стойки, видя только гриву черных волос и обтянутую белой майкой спину.

Дождись меня. Не оборачивайся. Пожалуйста!

На этот раз все будет хорошо, непременно будет! Только дождись!..

Он смотрел на меня через зеркало, через десятки зеркал – за стойкой, на стенах, на потолке. Улыбался мне такой знакомой кривоватой и нежной улыбкой, на его глазах снова была повязка, и в то же время ее не было.

– Мадонна, – громко, на всю крохотную вселенную моего сна, шепнул он, когда я оказалась рядом, за его спиной, и коснулась ладонью колючей щеки.

Болото под ногами пропало, стало легко и светло до звона, и я точно знала: все получилось. На этот раз он не окажется геем и не превратится в козла, не сбежит и не наорет на меня, в его глазах не будет разочарования или ненависти. Все получилось. Он здесь, со мной, видит меня… меня, не маску! Прижимает меня к себе, целует – его руки, его губы повсюду, мне жарко и сладко от касания его обнаженной кожи, от громкого биения его сердца, от его дыхания у моего виска…

– Бонни, – выдохнула я, вплетая руку в его волосы, и потерлась ягодицами о его твердый член. – Мой Бонни!..

Почему-то мои пальцы соскользнули, словно привычная черная грива вдруг стала короткой, но мне было не до того.

– Я люблю тебя, моя Роуз, – выдохнул он мне в затылок и с низким стоном вошел в меня, накрыл ладонью грудь, и все стало совсем хорошо и правильно. Мой Бонни со мной, любит меня и никуда больше не денется.

В его руках я выгибалась, чтобы еще ближе, еще глубже и полнее. Стонала – мой Бонни, люблю тебя, люблю!.. Сжимала его запястье под свое щекой, терлась о него лицом, и, заведя руку за спину, гладила ладонью его напряженное, ритмично двигающееся бедро.

– Еще, Бонни, еще, да, прошу тебя!..

– Роуз… – хрипло и низко простонал он, вбился особенно сильно, и меня накрыло ослепительно жаркой волной, смыло, унесло, и единственным во всем мире остался он, мой Бонни, обнимающий меня, шепчущий на ухо: – Моя маленькая колючка, люблю тебя.

«Колючка? Почему колючка? Что-то тут не то…» – зашевелились ленивые мысли.

Было слишком хорошо в его объятиях, с ним внутри меня, чтобы думать. Особенно когда он вот так водит ладонью по моей груди, по животу, останавливает руку между ног и прижимает к себе. Только невнятно стонать от удовольствия и прогибаться под его рукой, гладить его пальцы – сильные, ласковые, чуткие.

Боже, как хорошо!.. Так хорошо, что совершенно не хочется открывать глаза и вспоминать, что…

Что я в Нью-Йорке. И во мне сейчас не Бонни, потому что Бонни остался в ЛА.

Я машинально распахнула глаза, глянула на руку, на которой лежала щекой. Мощную, с длинными ухоженными пальцами, покрытую светлыми, почти золотистыми волосками. И, замерев, подняла взгляд – к зеркалу напротив постели. Широкой, чертовски удобной, застеленной тончайшим белым льном, незнакомой постели.

В зеркале отражалась я – голая, раскрасневшаяся, довольная, как наблудившая кошка, и милорд Кей. Его лица я не видела за собственной головой, только руки, и плечо, и голую ногу между своих ног. Невероятно эротично. И красиво. И да, он на самом деле еще лучше, чем я когда-то мечтала, слушая храп Кобылевского и пытаясь понять, что же со мной не так и чего же мне не хватает, что в постели с мужем, сразу после секса, я думаю о совершенно постороннем мужчине.

Со мной снова что-то не так.

Я в постели с Кеем, мне хорошо до сумасшествия, но снится-то мне Бонни. И самое ужасное – я называла Кея чужим именем. Это сейчас, пока он расслаблен после оргазма, ему может быть все равно. Но через пару минут…

Боже, почему я такая дура, а? Ни один мужчина не простит такого наплевательства в душу. Самолюбие – самый нежный и ранимый мужской орган. И я в первую же ночь… то есть утро… черт! Первое утро вместе, и я уже обидела его…

Я даже зажмурилась от досады на несправедливость жизни. И на Бонни – какого черта он не отпускает меня? Сам наорал, сам сказал – не хочу тебя видеть! Зачем теперь снится?! И Кей, да, Кей! Сам виноват, я его предупреждала. Он знает, что я люблю Бонни! Вот и нечего теперь!..

– С добрым утром, моя маленькая колючка, – сказали мне на ухо и вытянули из-под меня руку. Вторая, лежащая между моих ног, никуда и не делась. И член во мне – тоже. А сказали нежно и чуть насмешливо, и потерлись губами о мою скулу. – Ну, посмотри на меня.

Я с тихим вздохом открыла глаза. Кей рассматривал меня в зеркале, опершись на локоть. Он выглядел расслабленным, довольным и даже веселым. А мне было до чертиков сладко и уютно, но при этом хотелось провалиться сквозь землю от стыда.

– Если ты опять попробуешь сбежать, я все равно тебя найду.

Он подмигнул моему отражению и тут же перевернул меня на спину, прижал к постели бедром и поднял мои сомкнутые запястья над головой. Я даже не успела испугаться (или была для этого слишком удовлетворена), как Кей нежно-нежно поцеловал меня в губы.

– Ты не?.. – попыталась спросить я, едва он оторвался, чтобы вздохнуть.

– Нет, – он тихонько рассмеялся и потерся носом о мой нос. – Не волнуйся за мою тонкую и ранимую психику, маленькая колючка. Я знаю, что ты любишь Бонни и что он тебе снился. Ты половину ночи его звала.

Мне опять захотелось зажмуриться или хотя бы отвести взгляд, слишком ярко вспомнился голос за моей закрытой дверью: «Прошу тебя, мадонна!..» Может быть, я зря сбежала? Может быть, надо было встретиться с Бонни, объясниться?..

Глаза цвета тауэрских камней потемнели, крылья носа затрепетали – и я снова увидела лисьего охотника, загнавшего добычу, предвкушающего окончательную победу. Правда, я совершенно не чувствовала себя лисой, и побежденной тоже. Зато с невероятной остротой ощущала его возбуждение, вес его тела на себе, хватку ладони на моих запястьях. Приступ мартовского кошкизма? Почти как…

Меня опять залило жаром от всплывшей перед глазами картинки: я сижу на коленях у Бонни, спиной к нему, его член во мне, его ладони ласкают мою грудь, а Кей – между ног, моих и Бонни, вылизывает нас обоих там, где наши тела соединяются.

Я едва подавила стон, так это было горячо, сладко и откровенно. И в глазах Кея я отчетливо видела: он тоже все помнит в подробностях и знает, что я помню, знает, что я хочу повторить. Прямо сейчас.

– Мне нравится, когда ты говоришь: «Бонни». – Он раздвинул коленом мои ноги (на самом деле они раздвинулись сами, и сами обхватили его за бедра), навис надо мной, касаясь головкой, но не входя внутрь. Коснулся губами моих губ, чуть прикусил нижнюю, тут же лизнул. – Хочу вас обоих. Вместе.

Его хрипловато-задыхающийся голос отозвался во мне жаркой судорогой желания – отдаться ему, сделать все, что он только пожелает, подчиниться ему целиком и полностью. Это было так сильно, что я испугалась. Не знаю, чего, не понимаю… Я смогла только так же хрипло выдохнуть: