«Позже вытащу», – решил раздосадованный Рубинштейн.

Он вздел на нос старомодные очки без оправы и тут же увидел искомый мобильник. Тот коварно разлегся на самом краю тумбочки, только тронь – гакнется об пол, разлетится на кучу ненужных пластмассовых кусочков. Такое уже случалось однажды, хорошо, что вся информация имелась на симке.

Гораздо осторожнее – береженого кто бережет? – ангел взял мобильник с тумбочки левой рукой, поднес к глазам поближе, ткнул в кнопку «меню», перешел в «файлы» и оттуда – в «прочее». Именно здесь, в «прочем», и лежал манускрипт – и в галактической версии, и в упрощенной, ветхозаветной. Разумеется, ангелу пригляда текст был фиолетово параллелен. Слова договора были выжжены в его голове божественным паяльником, небесный разум хранил буквы все до единой… Однако дырявая человеческая память, память Рубинштейна, нуждалась в подкреплении и выверке.

О чем же гласил манускрипт?

Во-первых, о том, что между землей и сферами столь древняя и мощная была установлена Преграда, что пройти ее обычным путем не сумел бы даже начальник ангельского воинства. Попасть на землю архангел мог только через адскую воронку.

Во-вторых, о том, что адская воронка располагалась в месте наибольших страданий, как правило – в зоне ведения боевых действий.

В-третьих, там говорилось, что проход через воронку почти начисто уничтожал божественные силы архистратига – во всяком случае, на время.

Примечание уточняло, что схождение архангела на землю является нарушением договора. А значит, никакой ответственности за его сохранность отец лжи, а равно его подданные, будь то демоны, нежить, люди или иные темные силы, – не несут.

Было тут еще одно условие, о котором не упоминалось в манускрипте, но которое само собой разумелось: архистратиг сходит на землю только перед лицом неминуемой гибели человечества.

Итак, призыв прозвучал. В нем, правда, не было никакой конкретики – мешала Преграда. Но главное Иван Иванович знал: архангел спустился, нужно его встретить и безотлагательно провести к месту исполнения миссии.

Оставались некоторые вопросы.

Первое – куда вести архангела?

Ну, с этим совсем просто. Раз призыв пришел к нему, московскому ангелу, значит, и вести надо в Москву.

Второе – где его встречать?

Это казалось немного сложнее, но и тут догадаться было нетрудно: на Юго-Востоке Украины, или, как говорили здесь, в Москве, в Новороссии. Именно там велись кровавые бои, там день за днем в братоубийственных схватках гибли люди. Оттуда и должен был подняться Армагеддон, способный уничтожить небо и землю.

Рубинштейн покачал головой, усмехнулся невесело… Кто мог подумать, что библейская битва добра и зла не в холодном космосе развернется и даже не на маленькой, терпкой, привычной ко всему земле иудеев, а в необъятной украинской степи, ударами ракет, снарядов и минометным огнем расщепляемой теперь на кровавые атомы?

Новороссия велика, сказал бы пенсионер Рубинштейн, куда там ехать? Но ангел пригляда знал общее направление. А где именно явится архистратиг, о том его уведомят в нужное время – как только в руках у небесного гостя окажется телефон. Но к тому моменту ангел пригляда, хочешь не хочешь, уже должен быть в пути…

Мысль эту он додумывал, укладывая нехитрые пожитки в серый рюкзачок. Смена белья, непромокаемый комбинезон, швейцарский нож, деньги, паспорт… Хорошо, что до сих пор на украинскую землю – или чья она там сейчас? – въехать можно без виз. Столько было разговоров о закрытии границы – так и не решились. Поистине, необыкновенная это была война. Война, где враги торговали друг с другом, звали друг друга братьями и даже беспрепятственно ходили в гости, как соседи на свадьбе сквозь открытые двери. Да уж, да, ничего не скажешь… Подлое на дворе стояло время, даже для ангела пригляда удивительное.

Спустя десять минут все было готово. Деньги на проезд Рубинштейн заранее отложил в левый карман джинсов, остальное сунул в потертый бумажник вместе с документами. Напоследок зашел на кухню, отключил плиту и холодильник, проверил водопроводные краны и вышел в общий коридор, густо обвешанный проводкой телефонов, интернетов и прочих даров цивилизации. Справа, за мрачноватой коричневой дверью жил Юрий Алексеевич Суббота, автор глянцевого журнала «Другое», а слева… слева никто не жил, там даже и квартиры-то никогда не было. Рубинштейн закрыл дверь на два ключа, хотя обычно и на один ленился, постоял секунду у двери журналиста… Вытащил из кармана мобильник, поколдовал над ним, отправил сообщение. Еще раз посмотрел на соседскую дверь.

«Надо бы ему присниться – на всякий случай», – подумал Рубинштейн и уткнулся лбом в дверь соседа, прямо в большой вылупленный глазок. Постоял так секунд десять, потом повернулся, прошел сквозь вторую, общую дверь, спустился по ступенькам, вынырнул на улицу, сделал два шага и растворился в ночи.

Точнее, хотел раствориться. Но тут навстречу ему из сизых рассветных сумерек вылупился пьяноватый, пахнущий черт знает чем мужичок. Повалился на ангела, цепляясь за плечи руками, – лицо у него было заранее проникновенное.

– Друг, – трудно ворочая языком, сказал, – друг, душа горит!

Рубинштейн вздрогнул, метнул на пьяницу настороженный взгляд. Но нет, душа была при нем, издырявленная, испитая, но живая – и единственное, чего она жаждала, так это опохмела. А отчаянно так он выражался по одной причине – не знал, что подлинно есть на свете люди, чья душа изъята еще при жизни и низвергнута в ад, и уже горит там, пока владелец мрачной тенью слепо топчет землю.

– Вспомоществования жажду, – почти без запинки проговорил пьяница. Вздохнул и почему-то добавил сокрушенно: – Собеседник я никудышный…

Рубинштейн тоже вздохнул, нагреб по карманам желто-белой мелочи, отдал никудышному собеседнику. Надо было давать? Конечно, нет. Пропьет все за помин души, еще живой, неотпетой еще. Но… просящему у тебя дай. Не нами заповедано, и не нам. Однако, живя среди людей, ангел подчиняется здешним законам, а пуще того – заповедям.

Мужичок принял вспомоществование в маленькую, неожиданно мягкую ладонь.

– Доволен? – спросил его Рубинштейн.

Мужичок расцвел в лукавой улыбке.

– Мы довольны, – сказал, – и вы довольны будьте…

И завалился обратно в сумерки, словно его и не было. Только тут Рубинштейн подумал, что надо бы вызвать такси, на нем мягче. Но потом махнул рукой: метро уже открылось, да и денег – лишний раз не разгуляешься.

Скрипя удобной подошвой по свеженасыпанному снегу, ангел намылился к ближней станции и не видел, как к осчастливленному им мужичку подошли двое в черных пальто, без шапок, но чрезвычайно внушительного вида…

Спустя полчаса внушительные, по-прежнему без шапок, беспокойно озираясь, ждали Рубинштейна на Киевском вокзале. При электрическом свете глаза их отсвечивали желтым, как у бешеных котов. Глаза эти кошачьи виной или что другое, но пространство вокруг совсем обезлюдело, словно кто-то благонамеренный взял и взорвал водородную бомбу неширокого радиуса.

Желтоглазые ждали полчаса, час, но так ничего и не выждали. Тогда первый, ростом поменьше, в пальто скорее сером, чем черном, нервной походкой подошел к расписанию, быстрым глазом изучил его и издал звук, средний между выстрелом и ударом в хоккей. Ошиблись внушительные, даже, между нами говоря, облажались: прямых поездов из Москвы до Донецка не было, да и быть не могло. Нечеловеческая злоба выразилась в лице внушительного, и вся фигура его теперь стояла, как символ ожесточения.

– Может, с пересадками поедет? – робко предположил второй.

Тот, который поменьше, но старше рангом, окатил его взглядом холодным, как из ведра, вопросил негодующе:

– Если с пересадками, то где он тогда? Почему до сих пор не явился?

Не дождавшись ответа на явно риторический свой вопрос, первый подошел к кассе, наклонился к ней. Улыбнулся немолодой толстой кассирше, стараясь выглядеть симпатично и даже умильно, но оттого стал еще страшнее.