– Входите, – пригласила Пэтти. – Вы Лайла?

Казалось, вместе с девушкой в комнату вошло и ее смущение. Послушно опустившись в кресло, она неловко ссутулилась и одарила Пэтти таким взглядом, что той стало не по себе. У Лайлы Лейн были длинные светлые волосы, которые она, приподняв, перебросила через плечо, и во время этого движения Пэтти заметила у нее на руке татуировку – что-то вроде колючей проволоки, обвивавшей тонкое девичье запястье.

– Какое у вас красивое имя – Лайла Лейн.

Девушка сообщила:

– Вообще-то меня сперва хотели в честь тетки назвать, но в последнюю минуту мать передумала и решила: «Да пошла она!»

Пэтти вытащила из папки документы и старательно распрямила загнувшиеся уголки, проведя листами бумаги по ребру столешницы.

А девушка, сев прямее, вдруг выпалила:

– Да она просто сука, тетка моя! Считает, что она лучше всех! А я с ней даже и не знакома.

– Вы не знакомы с родной тетей?

– Не-а. Она сюда приезжала, только когда их отец умер – ее и моей матери, – а потом снова уехала, так что я с ней никогда не встречалась. Она в Нью-Йорке живет и считает, наверно, что ее дерьмо не воняет.

– Ну что ж, давайте посмотрим, каковы ваши успехи… Ну, все очень хорошо. И оценки высокие. – Пэтти всегда страшно не любила, когда ученики сквернословят, считая это проявлением неуважения. Она быстро посмотрела на девушку и снова принялась перебирать бумаги. – Да просто отличные оценки! – повторила она.

– А в третьем классе я вообще не училась, меня сразу из второго в четвертый перевели, – сказала Лайла тоном глубочайшего равнодушия, в котором Пэтти все же расслышала явные нотки гордости.

– Молодец! – похвалила ее Пэтти. – Видно, вы всегда очень хорошо успевали. Вряд ли кому-то разрешили бы просто так целый класс пропустить, верно? – И она, с ласковым удивлением приподняв брови, посмотрела на девочку, но обнаружила, что Лайле не до нее: та изучала обстановку – читала названия брошюр, рассматривала фотографии племянников и племянниц Пэтти и довольно долго любовалась прикрепленным к стене постером: котенок, свисающий с ветки дерева, под которым крупными буквами написано: «Держись там».

– Что? – Лайла явно не расслышала слова Пэтти, и той пришлось повторить:

– Я сказала, что вряд ли кому-то разрешили бы просто так целый класс пропустить.

– Да господи, нет, конечно! – Лайла повозилась в кресле, передвинула в другую сторону вытянутые длинные ноги и снова ссутулилась.

– Ну, хорошо, с этим все ясно, – кивнула Пэтти. – А как вы себе представляете ваше будущее? У вас очень хорошие оценки, прекрасные показатели…

– Это ваши детишки? – Девушка, скосив глаза, указала на фотографии.

– Это мои племянницы и племянники.

– Знаю, своих-то детей у вас нет, – ухмыльнулась Лайла. – А как это получилось?

Пэтти почувствовала, что невольно заливается румянцем.

– Да просто не случилось – и все. Но давайте все же вернемся к вопросу о вашем будущем.

– Потому что вы с мужем никогда этим не занимались? – рассмеялась Лайла, показывая скверные зубы. – Все так говорят! А знаете, что еще люди говорят? Что Толстуха Пэтти – девственница и никогда не занималась этим ни со своим мужем, ни с кем-либо другим.

Пэтти аккуратно положила бумаги на стол, чувствуя, что щеки у нее буквально пылают, а перед глазами плывет пелена. В кабинете было так тихо, что Пэтти отчетливо слышала тиканье настенных часов. Даже в самых диких снах она не смогла бы предвидеть того, что через несколько секунд сорвалось у нее с языка. Она в упор посмотрела на Лайлу Лейн и вдруг услышала, как ее собственный голос произносит: «Немедленно вон отсюда, ты, кусок вонючего дерьма!»

Девушка, похоже, на мгновение оцепенела от изумления, потом усмехнулась.

– Ого, ничего себе! Значит, верно люди говорят. Господи ты боже мой! – И откровенно расхохоталась, прикрывая рот рукой. Она смеялась все громче, все сильней, и у Пэтти возникло жуткое ощущение, что смех брызжет у этой девицы изо рта, как ядовитая желчь из пасти чудовищного существа из фильма ужасов. – Извините, – вдруг торопливо сказала Лайла, – извините меня.

И Пэтти вдруг непонятным образом поняла, кто эта девушка.

– Твоя тетка – Люси Бартон. Ты очень на нее похожа.

Лайла Лейн тут же вскочила и выбежала из кабинета.

Пэтти закрыла за ней дверь и позвонила своей сестре Линде, которая жила в одном из пригородов Чикаго. Она чувствовала, что лицо у нее мокрое от пота и одежда под мышками и на спине прилипла к телу.

Сестра сняла трубку и официальным тоном заявила:

– Линда Петерсон-Корнелл слушает.

– Это я.

– Я догадалась. У меня на экране телефона светится твое школьное прозвище.

– Тогда зачем же ты… Послушай, Линда… – И Пэтти рассказала сестре о том, что произошло у нее в кабинете несколько минут назад. Говорила она, торопясь и как бы оставляя за скобками те слова, которые сама сказала Лайле Лейн. – Нет, ну ты представляешь?! – возмущенно завершила она свою тираду и услышала, как Линда сперва тяжко вздохнула, а потом в очередной раз принялась рассуждать о том, что ей всегда было непонятно, как Пэтти вообще может работать с подростками. Пэтти возразила, что дело вовсе не в этом, что Линда не поняла самого главного, но сестра стояла на своем:

– Нет, как раз в этом! И все я прекрасно поняла! Ты все талдычишь – Лайла Лейн, Люси Бартон, Лайла то, Люси это… Да какое кому до них дело? – Линда немного помолчала и продолжила: – Ей-богу, Пэтти, разве удивительно, что племянница Люси Бартон оказалась такой дрянью? По-моему, уж это никого удивлять не должно.

– Почему ты так говоришь?

– Потому! Ты что, их не помнишь? Да все они просто дрянь, Пэтти! Господи, я сейчас вспомнила, что у них еще и родня соответствующая имелась… эти, как их, двоюродные братья и сестры, наверно. Мальчика, помнится, звали Абель. Ну и тип, скажу я тебе! Боже мой! Вечно торчал возле мусорного бака за кондитерской лавкой Четвина и в отбросах копался – искал, что бы съесть. Неужели настолько голодный был? А если нет, то почему он постоянно этим занимался? Причем, помнится, без малейшего смущения. Между прочим, и Люси туда с ним ходила, это я тоже помню. Меня от этого трясти начинало. Да и сейчас, если честно, от одних воспоминаний об этом трясет. А сестрицу Абеля звали Дотти. Тощая такая. Ну да, Дотти и Абель Блейн. Вот ведь странно: я так хорошо их помню. Но разве такое можно забыть? До них я ни разу не видела, чтобы у нас кто-то в мусорном баке в поисках еды копался. Кстати, этот Абель был очень даже симпатичным мальчишкой.

– Боже мой… – пробормотала Пэтти, чувствуя, как жар отливает у нее от лица. Она помолчала немного, потом спросила: – Кажется, родители Люси у тебя даже на свадьбе были? На твоей первой свадьбе?

– Не помню.

– Да прекрасно ты все помнишь! Интересно, как им удалось оказаться у тебя на свадьбе?

– Потому что она их пригласила! Ей хотелось, чтобы пришел хоть кто-нибудь, кто станет с ней разговаривать. Ради бога, Пэтти, прекрати! Просто забудь об этом – и все. Я, например, уже забыла.

– Ну, ты, может, и забыла, однако фамилию первого мужа по-прежнему носишь. Ты ведь все еще Петерсон, да? Хотя ваш брак лишь год продержался.

– Да, господи, – взвилась Линда, – с какой стати я должна была возвращать эту дурацкую фамилию Найсли?! Никогда не могла понять, зачем ты ее сохранила! «Хорошенькие девушки Найсли[1]»! Ужас какой! Вот уж идиотское прозвище нам приклеили!

И ничего ужасного в этом прозвище нет, подумала Пэтти. А Линда продолжала:

– Ты, кстати, в последнее время нашу мамулю не навещала? Она в рай еще не собирается? И все такая же сумасшедшая?

– Я как раз сегодня хотела к ней заглянуть, – спокойно ответила Пэтти. – В последний раз была у нее несколько дней назад. Так что пора проверить, принимает она лекарство или нет.