- Так вот куда клонит этот парень, - ухмыльнулся бывший пират, - теперь ясно зачем они скупают порох. Не оленей бить! Почему же он выбрал меня? Но начинающий коммерсант сам быстро ответил на этот вопрос. На его лице даже неискушенный человек мог прочитать желание переступить грань закона. Ну а краснокожему сделать это и того легче.

- Сколько ружей? - в лоб спросил Фэнд. Он привык без лишних слов решать деловые вопросы.

- Тысяча. Одна тысяча стволов.

- Да ты что дружок, спятил. Знаешь ты, что за это грозит?

- Знаю. Виселица.

- Известно тебе, сколько золота надо?

- Да.

- Я должен подумать.

- Как долго?

- Ну дня хватит. Приходи завтра.

Бывший пират вовсе не собирался обманывать себя, будто слова алдонтина смутили его. Внутренне он давно был готов к этому. Единственное, что пугало: лишь бы кто-нибудь более проворный не перехватил заказ. Уэсду было что вспомнить о сотрудничестве с краснокожими. Когда во время Семилетней войны аборигены разделились на тех, кто был за франков и тех, кто поддержал энглишей, наступили прекрасные деньки. Правительство запретило скупать скальпы, так называемых своих дикарей. Фэнд за бесценок выменивал скальпы на огненную воду и продавал их франкам. Да, тогда денжата у него не переводились. Если бы не страстьк азартным играм, иметь бы ему плантацию сахарного тростника на юге, да сотню, другую черных рабов. Эта мысль навела на Уэсда щемящую тоску, но череда приятных воспоминаний быстро развеяла ее.

Неплохо также зарабатывал Уэсд и на ловле беглых рабов. Чернокожие убегали с плантации и, не надеясь добраться до далеких северных колоний, где рабства не было, устремлялись в джунгли. Они создавали поселения среди недоступных болот и чувствовали себя в них прекасно, будто бы вновь вернулись в родные леса Черного Континента. Среди зловонных испарений малярийных болот смерть быстро находила белых людей. Мало кто соглашался охотиться на беглых рабов в тех местах. Но деловой смекалке Фэнда Уэсда не было предела. Он поставлял местным племенам краснокожих ружья, и они отлавливали беглецов, за бесценок отдавая их Фэнду.

Он не мог не отметить, что при всей изощренности и коварстве во время войны, туземцы всегда были крайне порядочны в торговых операциях.

Но такая партия оружия ему одному была не по зубам. И он вынужден был искать подельника. Кандидатуры лучше Бена Глэдтона не сыскать. Фэнд не сог вспомнить, приходилось ли ему встречать более беспринципного человека.

Фэнд знал, где находятся огромные правительственные арсеналы. Их держали на случай войны. Далеко не каждый доброволец мог встать в строй со своим оружием. Вольный стрелок никогда не считал себя крупным аналитиком. Не был он и большим патриотом. Тем не менее, он искренне хотел верить, что война в ближайшее время не начнется и ущерб, нанесенный им государству, окажется все-таки приемлемым.

Правительственный агент Уинстон Гудмэн блестяще выполнил первую часть государственного задания. Переселение по договору намечалось на вторую половину апреля. Все шло вроде бы гладко. Но Уинстон не торопился выехать из форта Стронг Джампинг. Ощущение тревоги не покидало его. Чем больше узнавал он алдонтинов, тем большей закадкой становились они. Внешне все выглядело вроде бы гладко. Но постоянно нарастающее противостояние прослеживалось во всем. Агент знал, как должны вести себя дикари после такого колоссального удара. Этот разлад, дезориентация, потеря политической воли. Дикари обязаны с открытыми ртами слушать проповеди миссионеров, стремясь хоть как-то приобщиться к миру цивилизации, который во всех отношениях выше всего того, что окружало их.

Но ничего подобного не происходило. Алдонтины методично скупали порох, с поражающей быстротой познавали энглишеский язык, скрупулезно уточняли все тонкости учения проповедников без малейших признаков экзальтации. И что больше всего поражало: их мало интересовали чудеса, происходящие на протяжении тысячелетий с праотцами и избранными, но они жадно впитывали знания о реальной исторической обстановке и балансе сил.

И что более всего пугало Гудмэна - дикари были равнодушны к огненной воде.

"Порох, как основной компонент для создания огнестрельного оружия, рассуждал агент, - изобрели не энглиши. Его создал совсем другой народ, живущий за многие тысячи километров на противоположной окраине Старого Света". Злорадная ухмылка пробежала по лицу Гудмэна: "Да они создали порох. И что? Они продолжали использовать его для фейерверков и в то время, когда железные ряды монгольской конницы, гоня перед собой миллионы военнопленных, смели с лица земли империю Сун. Они так и не смогли сделать из пороха оружие и в то время, когда беспощадные манжуры, топя страну в крови, разгромили империю Мин". Гудмэн стоял на восточном берегу великой реки. Ее истоки находились где-то далеко-далеко на северо-западе в заснеженных Скалистых Горах, куда удавалось добираться лишь горсткам отчаянных путешественников. Для них жажда познания была важнее всего золота на свете. Эти люди были энглишами. Первопроводцы, исследователи, инженеры, изобретатели, мореплаватели, даже просто рачительные фермеры. Везде и во всем энглиши превосходили другие народы. "Где он, великий Китай, родина пороха, шелка, фарфора, гениальных философов?" - задал себе вопрос Уинстон. Ответ был заранее готов. Империя Цин, основанная манжурами, бесконечно отстала от передовых стран планеты, и к ее слабеющему телу уже подкрадывались, как стервятники, передовые отряды энглишей и стремящихся не отстать франков. "Через несколько десятков лет только в учебниках истории, подумал агент, - можно будет узнать, что на этих землях жили алдонтины. Они обречены. Это только вопрос времени".

Он вновь вспомнил глаза Расщепленного Дуба. В них было что-то такое, что не позволяло успокоиться. Из головы никак не выходили слова вождя: "Кровь убитых энглишами наших братьев стучит в сердцах алдонтинов. Но алдонтины не безумны. Мы готовы уйти". "Нет, это не слова дикаря. Вождь - тонкий политик. Он знает, что они вернутся. Не впасть в отчаяние после такого побоища? Гудмэн поставил себя на место алдонтинов. Его даже передернуло. А они уходт на запад вовсе не затем, чтобы раствориться в бескрайних лугах. Они готовы взять реванш.

"Энглиши - великая нация, - с гордостью отметил Уинстон, - нация талантливых, дисциплинированных, высокоорганизованных людей. И нет ей равных в этом мире сегодня".

Вдруг будто молния пронзила мозг. Сегодня, сегодня, сегодня! Это слово заполнило собою, казалось бы, все вокруг. "А вчера, а завтра" - с изумлением подумал агент. В глазах стояли стены великого Вавилона. Нет, не огромные стены столицы мира, еще не познавшие позора. Не те страны, гордыня которых еще не была сломлена топотом сандалий персов и македонцев. Он видел жалкие развалины города, заносимые пылью сухих ветров на задворках Османской империи.

"Подъем государства энглишей был очень быстрым, - неожиданно осознал Уинстон, - ведь еще двести лет назадвовсе не энглиши преобладали на планете. Болтуны в кабинетах могут сочинять для дикарей басенки о биологическом превосходстве белой расы и подавать их туземцам на ужин вместе со сказками миссионеров. Но человеку, который хочет хотя бы на шаг идти впереди событий, вся эта стряпня не годится. Надо быть глупцом, чтобы не видеть объективно - у алдонтинов есть все шансы изменить ход своей истории".

"Промышленный и научный взлет, поднявший государство энглишей к вершинам богатства и славы, - продолжал рассуждать пытающийся поймать все время ускользающую нить истины чиновник, - слишком многим вскружил голову. И сегодня они готовы весь мир во всем его многообразии рассматривать только через призму этого взлета. А это может привести к большим, очень большим ошибкам".

Гудмэн вскинул подзорную трубу и направил взгляд вдоль реки. Выше по течению алдонтины в заводи, растянувшись на вертких, юрких челноках в длинную цепь, забрасывали огромную сеть. Их движения была слаженными, четко отработанными. Улов превзошел все ожидания. Огромные жирные рыбины, блестя серебром чешуи и жадно глотая воздух тщетно пытались вырваться на волю. Краснокожие, ловко выхватывали скользкие тела из сети, тут же наносили каждой крупной рыбине короткий удар веслом по голове. Гудмэн неожиданно поймал себя на мыслиЯ, что эта сцена завораживает. Как жаль, что под рукой не хватало холста и красок.