Это не было то высокое сочувствие, которое демонстрируют монахини к нищим и блаженным. Нет, это было то низкое и недостойное чувство, которое можно описать еще так: «хоть кому-то хуже, чем мне».

Может, не стоило называть его своим музыкантом? Но тогда он стал бы обычным побродяжкой, который оказался не там и не тогда. Такие не живут и минуты… Мое покровительство давало ему отсрочку. Вполне вероятно, что даже спасало жизнь.

— Позвольте мне умыться, — вдруг спокойно сказал Фанти, и я услышала в его, теперь-то точно его, голосе нотки раздражения, — и я докажу вам, что я королевский музыкант. Вы такой музыки в жизни не слышали — и в жизни больше не услышите, я вам гарантирую.

— Ферните ему гифапу, — приказала Далька, уминая в рот еще один блин, — сепафши!

— Сейчас же… — эхом повторила я.

Даже с набитым ртом Далька приказывала куда лучше меня. Меня не слышали, а ее слушались. Не прошло и десяти минут, как умытому Фанти сунули в руки откопанную в кладовке гитару и чуть ли не пинком направили в нашу сторону.

Без макияжа он казался совсем бесцветным. Тусклее меня. Длиннющие волосы сероватого цвета, которые некогда было расчесывать, доходили ему до колен. Они сбились в колтуны, и, я подозревала, еще часик таких приключений, и из всего многообразия причесок Фанти останется только две: стрижка налысо и дреды.

Тонкие губы, тонкий нос, впалые скулы и синющие круги под глазами, которые были самым ярким пятном на этом скорбном лице.

Фанти был обижен в лучших чувствах, и не собирался этого скрывать. Даже последнего труса можно выбесить так, что он вцепится обидчику в горло. И Фанти определенно выбесили настолько, что даже его прародительница не смела показаться. Я не думаю, что он вообще заметил, что его ударили.

Шел он легко и плавно, как настоящий эльфис. Почти парил над полом.

Он широким жестом смел со стола яства, будто и не замечая, как бьются об пол глиняные миски. Хорошо хоть не в нашу сторону. Умостил свой худой зад на дереве и глянул на тетушку Хос так свирепо, что, если у нее и были какие-то возражения, она их проглотила.

Он подул на струны, и они тихонечко загудели.

— Теперь нас не смогут услышать. Прежде чем я начну, будут пожелания?

— Балладу о Джере и Альде, пожалуйста! — Звонко попросила Далька.

Фанти глянул на нее так свирепо, что она сразу же стушевалась. Все-таки было в его взгляде нечто гипнотическое, раз он мог заткнуть даже маленькую капризную ведьмочку.

— Нельзя?

— Не сегодня. Лет через семь, после того, как ты поцелуешь лягушку, может быть, я сыграю ее тебе… — Сухо сказал он, — к тому же не тебе решать, — и он обратился ко мне, — принцесса, королевский музыкант ведь придворная должность?

Я вздрогнула. Не ожидала, что от меня так быстро потребуют решений. Не ожидала, что меня вообще примут во внимание. Нормальный человек давно бы забыл, что я здесь сижу; солдаты каждый раз недоуменно озирались на мой голос и уж тем более не следовали моим приказам. Я бы сбежала, если бы не Далька и не тетушка Хос, которая, конечно же, не будет молчать, если мы что-нибудь предпримем.

Это ведь она нас сдала? Разве нет?

Но эльфис помнил меня так ясно, что даже смог меня однажды похитить.

Что он хочет? Денег? Пост? А почему бы и нет. Я могу заплатить.

— Конечно, — твердо сказала я, — триста золотых в год, небольшое именьице, шляпа с пером.

— Неплохо для начала, но торговля не окончена. Продолжим разговор позже. — Фанти вдруг погладил меня по голове, растрепывая и без того растрепанную прическу, — держись.

Он тоже мне сочувствовал. Теперь он мог думать, что мне хуже. Такая глупость!

— А баллада о Джере и Альде не для нежных девичьих ушек, — продолжил он, — там сначала разделяют только что рожденного королевой ребенка надвое, и один близнец — идеальный король, а другой — все, что не нужно идеальному королю… и это только начало. Так что я бы на вашем месте, принцесса, хорошенько разузнал, кто вообще рассказал моей маленькой сестренке о подобной пакости.

— Веда, — тут же призналась Далька, — но только название, честно-честно. А чем кончилось?

Фанти бросил на меня короткий взгляд, будто ища одобрения. Я пожала плечами: для меня эти имена были пустым звуком. Пусть теперь выкручивается, королевский музыкант.

Если я буду жива, прочту уж полную версию. Надеюсь, там и правда так пикантно, как Фанти нагнетает. Или хотя бы кровищи много. Мне-то уже можно — я целовалась.

Книжные убийства не могут меня задеть, потому не вызывают у меня страха. И я читаю о них, чтобы приятно пощекотать нервы. То еще удовольствие, но у меня их не так уж много.

— Они встретились и снова стали едины, — наконец сказал он, — потому что все на свете стремится к равновесию. Идеальная половина не может существовать без уродливой, потому как будучи идеальной, а значит, лишенной недостатков — она неполноценна. А значит, не идеальна. Больше всего Веда не любит парадоксов, а она — Закон этого Мира, его Слово. Веда всегда рано или поздно выравнивает такие вещи.

— О. Так вот зачем. — Серьезно покивала Далька, — Спасибо, — и подергала меня за рукав, — скажи ему, пусть поет, что хочет. Или играет.

Я обернулась к Фанти.

— Ты слышал.

— Скажи. — Он покачал головой, — я сделал ставку на тебя, а не на Лифнадалию, и тебя похитил. Это было мое решение, а не Таль. В благодарность — учись приказывать.

— Играй уже! — Буркнула я, — Будь так добр.

— Сойдет для начала, — фыркнул Фанти, обнажая в улыбке идеально белые зубы.

И остановил струны ладонью.

В его пальцах появилась треугольная деревяшка: никогда таких раньше не видела. Он пояснил, почти про себя:

— В прошлый раз били, ногти сломал. Идиоты.

А потом начал…

Я никогда не слышала ни до, ни после, чтобы гитара так скрипела. Звук сначала был низкий, потом тонко зазвенел, а потом и вовсе растворился в воздухе. Не бесследно: мои уши пронзила острая боль, я взвизгнула… почти сразу же боль исчезла, воздух потеплел. Я легко узнала поддержку своей Земли: Талимания берегла меня даже от таких травм.

Талимания помнила про меня.

Я чуть не расплакалась от облегчения.

Далька всхлипнула от испуга, прижимая руки к ушам. Она смотрела на ближайшего к нам солдата расширенными от ужаса глазами, и никак не хотела отнять от ушей ладоней. Я проследила за ее взглядом. У молодого паренька в нелепо сидящем костюме тонкой струйкой текла из уха кровь. Ручеек тек по шее и терялся за воротом.

Солдаты, конечно же, не кричали. Для джоктийского солдата позорно показать свое страдание. Но их каменные напряженные лица говорили гораздо красноречивее, чем любая мимика.

А еще — слишком громкий приказ старшего:

— Взять его!!!

На который никто не отреагировал.

Я осторожно взяла руки Дальки в свои и отвела от лица.

— Ты меня слышишь? — Спросила я на всякий случай, хоть не видела крови, и была почти уверена, что все нормально.

Далька вздрогнула от приказа.

— …Да… — Тихо ответила она.

— Ушки болят?

— Уже нет… Фанти ушел, да?

Я впервые обратила внимание на стол. Фанти там больше не было. Его вообще больше не было в едальне: только торчала в косяке кем-то выпущенная арбалетная стрела, прибившая к дереву длинную светлую прядь.

В этом минус подобной методы солдатского воспитания: сосредоточившись на том, чтобы не показать своей боли, они перестали замечать, что их окружает и Фанти смог улизнуть с минимальными потерями.

Но он все равно рисковал. А если бы нас не защитила наша кровь? А что с Куцианом?

Меня бросило в холодный пот: а что если и он оглох? Почему Фанти пошел на такой риск? В какую ярость придет Бахдеш, заставший оглохшее войско?

А потом я вспомнила, что Фанти выцыганил у меня должность при дворе, и это почему-то успокоило меня. Очевидно, я не отдам ее предателю. А он еще и собирался торговаться.

Значит, он все-таки окажет мне услугу.

Только какую? Вряд ли я смогу предположить точно, я же не знаю пределов его возможностей. В его руках музыка превращается в магию, губительную или целительную. Много это или мало в сложившихся обстоятельствах?