Зеркала раздражают. Я смотрю в них и постоянно вижу не то, что хочу там увидеть. Оттуда на меня смотрит мужчина лет тридцати пяти, подтянутый и вроде как вполне сносный по современным человеческим меркам красоты. Мой брат Бальтазар говорит, что этот вессель подходит мне как нельзя больше, и что был бы я человеком, выглядел бы именно так. Он говорит, что бледная кожа этого человека мне невероятно идет, я бледен как мертвец, а внутри как раз уже давно мертв. По крайней мере, сдохла моя любовь и терпение. Затем черные взлохмаченные волосы этого человека – словно черные перья моих крыльев. И наконец, синие глаза, как память о доме, о небесах. Только вот я накричал тогда на Бальтазара, посылая его в ад вместе с небесами. Послать рай в ад. Ну не глупец ли я после этого?

Поднимаю взгляд этих синих глаз в зеркало и сталкиваюсь с холодом. Раньше они не были такими. Эти глаза. Кому они там принадлежали? Джимми Новаку. У него была семья, а я убил ее. И жену его, и маленькую дочь. Девочку звали Клэр, ее я хорошо помню. Она смотрела на меня огромными такими глазищами и кажется, она видела мои крылья. Такое случается у детей. Смотрела на черные перья и тихо спросила меня, ангел ли я смерти. Она знала, что я не ее отец. Я улыбнулся и ответил, мол, нет, что ты дитя. А потом убил ее, руками ее папы. Я слышал, как Джимми кричал внутри меня. Он был верующим, он сам впустил меня, лишь только узнав, что я ангел. Наивный глупец. Совсем как я. Пришлось засадить в свое новое тельце нож, чтобы заткнуть Джимми. Не сказать, что это приятно. Но зато сумасшедший вой этой несчастной души исчез, как только она покинула тело. Я не жесток. Я убил их быстро. Их всех. Отправил их в любимый всеми рай, куда они вымаливали себе место каждый день перед завтраком, обедом, ужином и перед сном. А так же каждый полдень по воскресеньям. Чертовы верующие люди, молятся Богу, которому плевать на них! Побывал кто-нибудь из них на моем месте. Служишь этому сукину сыну верой и правдой миллионы лет, а потом он посылает тебя куда подальше, махнув тебе и твоим чувствам на прощание ручкой, и громко прокричав – «Аривидерчи»!

Впрочем, с тех пор как папочка бросил меня и еще пару тысяч моих братьев, а так же все чертово человечество на произвол судьбы, прошло уже чуть более ста лет. Почти сразу же на небесах, в аду и на земле воцарил хаос и все это вылилось в Первую Мировую Войну. Люди если задуматься, такие неуправляемые. За Первой Мировой была Вторая, и если вам интересно мое мнение вот-вот нагрянет Третья. И это будет концом человечества. А возможно новым началом. Мне плевать. Я ушел в загул. Первые пятьдесят лет я пытался, что-то сделать, конечно, как любой порядочный сын Божий, но потом Бальтазар открыл мне глаза. Эти гребаные синие глаза, которые и сейчас смотрят на меня из зеркала. Нет, я не Джимми Новак и это больше не его глаза, не его взгляд. Я ухмыльнулся сам себе. Это я. Меня зовут Кастиэль и я черт возьми падший ангел, пьющий алкоголь, трахающий людей и слушающий их музыку, живущий в их домах. Черт, да я же даже выгляжу как человек. Да я скатился ниже некуда. Но сейчас я улыбаясь показываю средний палец папочке и очень надеюсь, он слышит как я громко подпеваю этой странной песне. Я больше не ангел, хотя у меня все еще есть крылья. Я теперь один из тысяч заблудших сыновей Господа Бога, и если он хочет, чтобы я стал прежним, пусть хорошенько всыпит мне розг. Ну, а пока… Пошло все нахуй.

Я наливаю себе какой-то алкогольный напиток и выпиваю залпом, почти ничего не чувствуя. Мне определенно нечего делать. Совершенно. Один из минусов этой странной людской жизни. У меня в их мире, почти бесконечные возможности, как и, нескончаемый запас времени. Раньше мне давали указания – я исполнял. Все было просто, понятно и логично. Сейчас же приходится как-то развлекать себя. Я чувствую, как медленно слабеют мои ангельсике силы. Не сильно, но все же. Может это из-за моего нынешнего образа жизни, а может от того, что Отец шляется хрен знает где. Я не знаю и мне плевать. Начинает играть песня какой-то вроде как знаменитой человеческой группы с глупым как по мне названием, но песня мне нравится. «Highway to hell» - раздается из динамиков и я совершенно безбожно подпеваю. Мне нравится вести себя так. Это довольно необычно, возможно глупо и я зря нарываюсь на гнев того же Михаила, но кажется старшему братцу тоже не до меня.

Мои завывания под песню неожиданно прерывает звонок в дверь. Даже несмотря на сумасшедшую громкость я прекрасно слышу его и это меня напрягает. Готов поклясться, что если это опять соседи со своими жалобами на шум, то я сожгу их на месте. Наверное. Однако я выключаю музыку резко погружаясь в тишину и иду к входной двери. Кто бы там не был, он пожалеет, что отвлек меня. Щелкаю замком, и резко распахиваю дверь, заранее нагло улыбаясь своему посетителю. Передо мной стоит слегка ошарашенный юноша лет семнадцати – восемнадцати. Какое-то время он просто молча рассматривает меня своими зелеными глазами, моргая, а потом лучезарно улыбается. Он одет в серую довольно строгую одежду, а в руках держит какую-то книжку и бумажки.

-Здравствуйте, вы не хотите поговорить о Господе нашем Боге?- неожиданно спрашивает он, и теперь настает уже моя очередь глупо моргать.

Сначала я перевариваю поступивший вопрос, потом смотрю на кажется полного надежд парня, и прикусываю губу, чтобы не рассмеяться в голос. Это такая вселенская шутка?

-Что?- все таки почти срываясь на смех спрашиваю я его, а он только берет какую-то бумажку и протягивает мне.

Я смотрю на листовку, на которой жирными буквами написано: «Бог спасет мир и всех верующих!», а потом вскидываю брови и опять смотрю на парня. Он выглядит дружелюбно и кажется правда верит в эту брехню. Я знаю таких людей как он, сектанты. На самом деле не самые приятные личности, но я так же понимаю, что секты бывают абсолютно разными. В любом случае у меня не возникает желания испепелить этого парня на месте, хотя его улыбка и задорные веснушки меня изрядно раздражают.

-А что будет с теми кто не верует?- Спрашиваю я, внимательно глядя на него.

-Думаю они сгорят в аду, сэр.- Совершенно невинно парирует парень и я все-таки не выдержав, начинаю заливисто смеяться.

Он немного теряется, явно не ожидая такой реакции, но все еще стоит на моем пороге, лишь крепче прижимая к груди книжку. Вдруг я отчетливо понимаю, что это библия в его руках и задаюсь вопросом, неужели он правда ее везде за собой таскает.

-Как тебя зовут?- Почему-то интересуюсь я и парень сияет.

-Дин.- Сообщает он все еще улыбаясь.

-Что ж, Дин. Проходи.- Я отхожу чуть в сторону, давая ему возможность пройти внутрь, но он только странно смотрит вглубь квартиры, а затем на меня.

-Зачем?- Немного настороженно спрашивает Дин и как-то весь зажимается.

-Ну как зачем.- Я дарю ему самую соблазнительную улыбку из всех, на которые способен. -Говорить о Господе нашем Боге. На пороге не очень удобно, как думаешь?

Он явно теряется, не зная, стоит ли входить. Я понимаю его опасения, выгляжу я так себе – до человека, которому стоит доверять, не дотягиваю. Но кажется в этом заключается его работа или хобби, ходить и просвещать грешников, наставляя их на путь истинный. Право, я разочаруюсь в нем если он не зайдет в квартиру, а трусливо сбежит. Смотрю на него и буквально вижу как он мечется внутренне, решая насколько плохим будет решение зайти в гости к незнакомому мужчине. Насколько я могу судить мне лет тридцать пять, может больше, а мужчины этого возраста, чуть покрытые щетиной, живущие в одиноких квартирах сами по себе не внушают доверия. Однако мой мальчик, почему-то я назвал его в своей голове именно так, кажется решается и шагает в квартиру.

Я усмехаюсь, так чтобы он не заметил и закрываю дверь, которая автоматически защелкивается. Дин оглядывает мою скромную обитель, в которой почти ничего нет, и аккуратно разувается, что вызывает у меня улыбку. Он смотрит на меня, чувствуя себя явно не в своей тарелке. Я взмахом руки указываю в сторону гостиной и он покорно плетется туда, все еще изучая квартиру взглядом.