Литмир - Электронная Библиотека

– Точно.

– Здорово.

– А ты многое рассказываешь родителям?

– Вообще-то нет.

– Почему?

– Знаешь, они замечательные родители и всегда говорят, что я могу к ним обратиться. Но я не обращаюсь. Это очень странно.

Она слизывает каплю, стекающую по краю стаканчика.

– А тебе есть с кем поговорить? Конечно, мы с тобой разговариваем, но…

– Да, с моей сестрой Джорджией. Мы с ней близки. Но у нее начинаются занятия в колледже через неделю после нас.

– Мне бы хотелось иметь брата или сестру примерно одного возраста со мной. У меня есть два старших брата, Бо и Зеке, но они на десять и на двенадцать лет старше.

– Круто.

– Да, они женаты, у них уже свои дети и все такое прочее. И живут они далеко отсюда. Так что фактически я единственный ребенок в семье.

Уже смеркается, когда мы приезжаем в парк и отправляемся бродить по тропинкам.

– Ладно, настало время беличьего родео, – решительно заявляю я.

– И что я должна делать?

Я объясняю.

– Значит, я должна удержать белку на дорожке в течение восьми секунд? – спрашивает Джесмин.

– Именно.

Мы проходим мимо людей, которые гуляют, взявшись за руки, устраивают пикники, делают фото на память о помолвке, целуются, подбрасывают детей в воздух. Летние парки – это места, где происходят самые запоминающиеся события человеческой жизни. Я задумываюсь, обретет ли для меня когда-нибудь свою прелесть наблюдение за жизнью людей вокруг.

Я вглядываюсь в лицо Джесмин, пытаясь понять, о чем она думает. Но я пока не научился ее разгадывать.

Она хлопает меня по плечу.

– Что?

– Ничего.

– У меня что-то на лице?

– Нет.

– Ладно, – мягко отвечает она, указывая на белку, которая сидит рядом с тропинкой, изогнув хвост. – Запускай секундомер.

Она осторожно ступает вперед, направляя белку на тропинку. Зверек делает несколько прыжков и замирает. Джесмин следует за белкой быстрыми легкими шагами, ее ковбойские сапоги звонко цокают по гладкой поверхности тропинки, словно маленькие подковы. Белка еще немного скачет по тропинке и начинает уклоняться вправо. Но Джесмин не дает ей сбиться с курса, снова направляя вперед.

Я наблюдаю за ней в желтоватой дымке уходящего дня. Джесмин красиво двигается, возможно, потому что она музыкант. Я радуюсь, что еще способен увидеть в чем-то прекрасное.

Она с улыбкой оборачивается ко мне.

– Сколько секунд?

– Что?

– Приятель, ты должен был засечь время.

– У меня случилась паническая атака, – выпаливаю я, сам не понимая, почему признаюсь в этом именно сейчас.

Ее улыбка угасает, словно солнце скрылось за облаком.

– Что? В тот момент, когда ты засекал время?

– Нет, нет. В день похорон Блейка. У меня случилась самая настоящая паническая атака. Сестра отвезла меня в больницу и все такое.

– Блин, Карвер. – Она указывает на ближайшую скамейку, и мы садимся.

– Сейчас я в порядке. Врач даже не назначила мне лекарства.

– На что это было похоже?

Я уже открываю рот, чтобы ответить, но умолкаю, дожидаясь, когда мимо нас пройдет пара с детской коляской.

– Это все равно что быть похороненным заживо. Словно провалиться под лед.

– И как ты станешь это лечить?

Я наклоняюсь вперед и пробегаю пальцами по волосам.

– Возможно, я… на самом деле я пока не знаю. Думаю, я понаблюдаю, будут ли приступы происходить и дальше, и если они повторятся, то, наверное, поговорю с кем-нибудь.

– С психотерапевтом?

– Вообще-то мне не очень хочется.

– Будь я на твоем месте, то непременно бы обратилась к врачу.

– Ты обращалась к кому-нибудь? К специалистам?

– Нет, я разговаривала только с родителями. Но обратилась бы, если бы у меня случались панические атаки.

Некоторое время мы сидим молча.

– Прости, что обломал тебе весь вечер, – говорю я. – Мне казалось, будет весело. Что мы сможем хотя бы ненадолго вернуться к нормальной жизни. Вспомнить нашу традицию.

– Ты ведь знал Эли. Неужели ты думал, что все наши свидания были радужными праздниками с пони и мороженым?

– Нет.

– Хотя у нас ведь не свидание.

Я краснею.

– Знаю.

К счастью, Джесмин не замечает моего замешательства.

– Мы говорили о реальных проблемах. Я не боюсь откровенных разговоров.

– И я тоже.

– В таком случае у нашей дружбы есть все шансы.

– Надеюсь.

Мы замолкаем и спокойно наблюдаем, как постепенно темнеет небо и солнце садится за горизонт. Нас овевает легкий ветерок, словно день тихо дышит, постепенно засыпая.

Наконец я заговариваю, но не для того, чтобы нарушить затянувшееся молчание, а потому, что мне хочется поговорить.

– Бабушка Блейка пригласила меня провести с ней еще один день. Она предложила провести этот день так, как это сделали бы они с Блейком в его последний день на Земле. Попытаться воссоздать его образ или жизнь, или что-нибудь в этом духе.

– Каким образом?

– Я пока не знаю.

– Кажется, это не так-то легко. В эмоциональном плане.

– Да, я уже думал об этом.

– И ты согласишься?

– Не уверен. – Мне хочется рассказать ей, как я жажду искупления. Но тогда я признал бы свою вину, а пока что это мой секрет, клубок ядовитых змей у меня под подушкой. Мне также хочется признаться, как сильно я боюсь, что не смогу воссоздать правдоподобного образа Блейка, и потому сомневаюсь, стоит ли.

Проходит несколько мгновений.

– Ты была когда-нибудь на море в ноябре? – спрашиваю я.

Она качает головой.

– А я был. Один раз. Моя тетя вышла замуж в Аутер-Бэнкс, штат Северная Каролина. В ноябре. Мы с Джорджией были в восторге, что поедем к морю, и взяли с собой купальники и все для пляжа.

– Но разве там не холодно в это время?

– Родители пытались нас в этом убедить, но мы их не слушали. И вот мы приехали туда, а все вокруг закрыто. Ни души, замерзший пляж. Невозможно описать словами, каким холодным выглядел этот пляж. Там не было голых деревьев или чего-то подобного. И океан выглядел тем же самым. Все казалось таким же, как и летом. Это вполне могло бы быть и летом, но только пляж выглядел безлюдным и все было закрыто. Полное ощущение грусти и одиночества.

Джесмин убирает за ухо прядь волос.

– Не сомневаюсь.

– Вот именно так я и ощущаю себя сейчас. Как тот пляж в ноябре.

Джесмин встала.

– Пойдем со мной.

– Ты хочешь домой?

– Нет, туда, где видна линия горизонта. Я еще не привыкла каждый день видеть одни небоскребы.

Мы идем на другой конец парка, откуда видно небо над Нэшвиллом, мерцающим расплывчатыми от влаги огоньками. Джесмин опускается на траву.

– Не боишься клещей? – спрашиваю я.

– Ни капельки.

Я плюхаюсь рядом.

– Тогда разделю с тобой эту беду.

– Теперь я понимаю, почему Эли так тебя любил.

– Правда?

– Да. Твои мысли похожи на тексты песен.

– Это хорошо?

– Я не собираюсь тебя обижать после того, как ты изменил мою жизнь, показав беличье родео, – с едва заметной улыбкой откликается Джесмин.

– Вы с Эли много разговаривали о музыке?

– Девяносто процентов времени – это много или мало?

– Разговор со мной, вероятно, похож на морской пляж в ноябре.

Джесмин покачивает головой и переводит взгляд на упирающиеся в небо белые пики небоскребов. Она кажется мне отстраненной, встревоженной.

Я вглядываюсь в ее лицо.

– Прости, если сморозил глупость.

– Вовсе нет.

– А что тогда?

Она по-прежнему не отводит взгляд от горизонта. Затем глубоко вздыхает.

– Мне страшно. Через два дня начнутся занятия, а я не уверена, что готова.

– Я тоже.

– И хотя Эли больше нет, у меня совершенно неожиданно появился еще один друг. Но я все равно боюсь.

– У меня осталось ненамного больше друзей, чем у тебя. Так что я это хорошо понимаю.

Джесмин меняет позу и садится, скрестив ноги. Она теребит остроконечные стебли травы.

– А теперь я боюсь умереть, не успев попробовать в этой жизни все что хочу. Ведь семнадцать лет – это так мало. Я еще многому хочу научиться. Хочу записывать альбомы и выступать. И раньше я никогда не была одержима мыслями о смерти.

15
{"b":"629619","o":1}