– Что с детьми?

– А что с детьми? Как ты сказал, так и сделали. Себе разобрали каждый по одному. Воспитывать будут, наверное. – Элиас хмыкнул. – Здорово же ты их впечатлил, парень. Дедуля наш Валаарий последние волоса себе в носу подергает от таких новостей. Хорошо, что в глушь идем. А то как бы охоту на тебя не устроили. Я уж не знаю, сколько теперь голова твоя стоит. Жертвенное ущелье завалил! Это ж… со всех винтиков сойти.

Он шумно выдохнул и побрел дальше, к проступавшим из белой хмари кустам, а через минуту снова заговорил:

– У тебя так живот бурчит, что аж спине щекотно. Голодный, да?

– А ты сытый?

– Скоро червячка заморим! – бодро сообщил Элиас. – Примали нам всей толпой снеди насобирали. Сумка до сих пор тяжелая. И вещиц полезных дали, так что костер сообразим, пока не стемнело, и поужинаем. Куль – вообще штука прекрасная, и тебе тепло, и мне удобно.

Астре заставил себя успокоиться. Все шло хорошо. Они приближались к дому Зехмы, а Сиина уже должна была к нему подойти. Дети в порядке. Элиас не бросил его, и у них даже провизия.

Вот бы не думать о семье, мертвой руке и о том, что сестра могла погибнуть, а найти ее с помощью духа уже не получится. Вот бы забыть все, кроме этой минуты…

Калеку не покидало чувство преследования. Кто-то время от времени появлялся за спиной, бестелесный и невидимый, но почти осязаемый. И вот он снова пришел, но тут же исчез. Астре успел покрыться мурашками.

«Никаких призраков нет, – сказал он себе. – Я же знаю, что нет никаких призраков. Зачем я думаю о такой ерунде? Мертвец из пустыни хочет заполнить пеплом мою руку? Это глупость, Астре, ты просто напуган и устал. Никого здесь нет. Только ты и Элиас. Успокойся. Не думай ни о чем».

Они развели костер, чудом отыскав немного сухой травы, поужинали пластинками вяленого мяса и сытными шариками из смеси тертых орехов и ягод. Астре не помнил вкус пищи и не разобрал ни единого слова из беспрерывного потока болтовни Элиаса. Дух прималя не мог ошибиться. Калека знал, что ему не стоит засыпать, – этого ждет призрак. Он появляется проверить, бодрствует ли Астре, и если да – тут же уходит.

Когда они с Элиасом обсохли, потушили пламя и забрались в шалаш, закатив туда раскаленные костром камни, калека попытался завести разговор, но горе-прималь так умаялся, что рухнул без сил и тут же засопел.

Астре нечем было отвлечься в ловушке затмения. Поначалу он крепился, но вскоре тоже задремал и несколько раз одергивал себя, а потом решил – будь что будет. И провалился в сон, где вместо сновидений увидел плотный сгусток энергии.

Он опомнился не сразу. Почувствовал, как его трясут, и услышал испуганный голос Элиаса.

– Т-ты чего орешь так?! Перепугал до смерти!

– Я кричал? – спросил Астре, судорожно ловя ртом воздух.

Он хотел утереть пот и вздрогнул, когда левая рука не поддалась.

– Ты орал как резаный, парень! Что тебе такое приснилось? Ты так подскочил, что чуть шалаш не разворотил. – Элиас нащупал его в темноте. – Ты это… Ты успокойся, ладно? Что ж тебя колотит как припадочного?

– Прости, – сказал Астре, укладываясь обратно на подстилку. – Долго я спал?

– Не знаю, я же сам дрых без задних ног. Что тебе приснилось?

– Не помню. – Астре сглотнул полынную горечь во рту и нащупал еще теплые камни. Судя по ним, не прошло и четверти часа. Призрак точно его караулил. – Ничего не помню…

– Ты меня так не пугай, а то ей-ей без сердца оставишь, – сказал Элиас, похлопав его по плечу.

Астре сжал губы. Он не почувствовал успокоительного жеста Элиаса. Рука была мертва, и после мутного кошмара стало особенно тяжело думать об этом.

Призрак ушел, но в колкой сырой темноте убежища все равно было холодно и неуютно. Астре взялся разминать кисть, хотя и знал – это бесполезно. Если Элиас бросит его… Если Сиина не доберется до Зехмы… Если Марх и остальные попали в беду…

– Ты там плачешь, что ли?

Астре отвернулся и закусил большой палец.

– Спи.

– Ну, чего ты совсем раскис? Как я спать буду, когда тут такие настроения? Хочешь, я тебе спою веселую колыбельную?

– Да мне потом кошмары еще хуже приснятся, – через силу сказал Астре. – От твоего-то голоса.

– Ну и ладно, – обиделся Элиас. – Тут же главное не красота. Голос – он сам по себе успокаивающая штука. Особенно с тех пор, как я в пустыне один умирал. Я там все время с собой разговаривал, чтобы совсем с колесиков не скатиться. Ты, наверное, тоже не особо радовался, пока по тленным землям ползал.

Астре зарыдал. Внутри накопилось столько всего, что калека не смог сдержаться. Слова Элиаса сдвинули последнюю защелку и выпустили наружу настоящего Астре – ранимого, испуганного, беспомощного и слишком маленького для такого огромного мира.

– Ну, прости! Прости дурака! – всполошился горе-прималь. – Тяжко вспоминать, но теперь-то все хорошо уже! Ты чего, а?

Он неловко похлопал порченого по спине, и тот завыл еще громче. Он никогда никому не жаловался и не плакал перед другими. Только Элиас увидел всамделишного Астре – слишком сильного и слишком слабого, злого на весь мир и убитого печалью, задетого нелепыми загадками и ревущего взахлеб. Калека впервые понял, как это приятно, когда можно проявлять то, что чувствуешь, и не прятаться. Против Элиаса у него не было скорлупы, и Астре кольнула совесть за гадкую мысль: «Не хочу больше притворяться. Не хочу быть главным в семье. Не хочу занимать место Иремила».

И тут раздалась песня:

Астре сглотнул слезы и рассмеялся.

– Это худшая песня за всю мою жизнь!

– Не ценишь ты людские таланты, – обиделся Элиас. – Это я еще в детстве сочинил. Знаешь, как всем нравилось? А дед Бахай у нас в деревне правда был, и свирель у него имелась.

– А что это?

– Да обычная деревяшка с дырками. Название шибко умное, а так дудка и есть дудка. Но он такой был важный тип, как будто его сам Валаарий к себе придворным музыкантом звал. Купил эту свирель у какого-то прохиндея и всем хвалился, что у него-де инструмент соахский, а сам так играл, что куры кругом дохли. Погоди, это еще не конец, там дальше веселее будет.

– Нет, спасибо, мне уже лучше. – Астре немного помолчал, чувствуя, как на сердце опять тяжелеет. – Надеюсь, у меня получится тебя чему-нибудь научить…

Вот бы целиком сорвать притворство, как полосы сгнивших бинтов, и обнажить все язвы, но нельзя. Если Элиас разочаруется, то не поможет добраться до Сиины. Как же мерзко во всем искать выгоду. Как мерзко…

– Слушай. Скажи честно, – начал Элиас изменившимся голосом, и у Астре похолодело в груди. – Ты же не тот, за кого я тебя принимаю, да? Ты не великий прималь или кто-то вроде того? Ты как будто что-то прячешь. Как будто сам себе язык прикусываешь. Я, конечно, парень простой, но людей хорошо чувствую. Ничего не выйдет, да? Я не стану таким, как ты? У меня таланта не хватает? Только скажи честно. Как есть скажи.

И Астре не смог соврать. Совесть слишком истерзала его. Надо было пробормотать, что все получится, но Цель твердила свое.

– Ты прав. Ничего не выйдет, – сипло выдохнул Астре.

В этих словах обитали пустота Хассишан, страх одиночества, мертвая Сиина.

– Вот, значит, как, – с расстановкой сказал Элиас. – Выходит, ты соврал. Дал мне надежду, чтобы я не ушел с прималями и тащил тебя на горбу. Эта штука тебя убивает, да? Что с твоей рукой? Не шевелится? Я тебя пару раз хватал, ты даже не дернулся. Поэтому ревешь?

Астре вспотел и закрыл глаза: «Так вот чего он не должен был узнать. Вот почему мне было так страшно, когда он ушел в туман. Я почувствовал его дух. Я коснулся его, когда был бурей. Он слишком мал, чтобы проявиться снаружи».