Виделись они только вчера вечером и выпивали вместе до глубокой ночи, а встречались каждое утро, но Доо всегда приветствовал Ясураму так, будто тот прибыл из-за моря. По традиции они дернули друг друга за шнурки на рукавах и принялись обмениваться обязательными комплиментами.

– Сегодня вы свежи и прекрасны, как весенняя листва! – восхитился Доо, хваля ярко-зеленое платье Ясурамы.

– А вы… ваш наряд… Он такой коричневый… Такой коричневый, как… – начал было Ясурама, косясь на дверь в уборную, потом запнулся и надолго замолчал. – Послушайте, друг мой, – не выдержал он после минуты мучительных соображений. – Только прошу, не обижайтесь, но позвольте спросить, почему вы надели это платье? Право, у меня даже не находится к нему приятных сравнений!

Доо проследил за взглядом Ясурамы в сторону уборной и побледнел, догадавшись, какое именно сравнение пришло на ум недалекому товарищу.

– Ах, вы же не знаете, друг мой, – заулыбался он, хватая гостя под руку и указывая на низкий столик, где слуга уже разливал жасминовый чай. – Недавно я встретил моего Оситу, так он сказал, что Кайоши-танада носит одежду точно такого цвета! Я как узнал, сразу же сходил к нашему Урамаги и велел ему сшить это платье. Мне кажется, в горчичном оттенке кроется какой-то секрет.

– Полагаете, он помогает от несварения? – задумался Ясурама, усевшись на подушку.

– Разве я похож на того, кто этим страдает? – почти обиделся пухлый Доо, запихивая в рот большой кусок утки. – Я думаю, горчичный цвет помогает в видениях! Осита сказал, что у Кайоши-танады горчичная пижама!

– Тогда я тоже должен поскорее купить себе такую пижаму! – разволновался Ясурама, шумно отхлебнув чай. – Если уж Кайоши-танада предпочитает понос… горчичный цвет, в этом наверняка сокрыт особый смысл!

– Да-да, – мягко закивал Доо. – Вот и я так подумал, поэтому купил обрез шелка сразу для трех нарядов. Утром я хожу в этом, вечером в другом, а на ночь надеваю коричневую пижаму.

– Вы невероятно сообразительны, – искренне восхитился Ясурама. – А есть ли еще новости про Кайоши-танаду? Осита не сказал, почему он вчера не вышел посмотреть фейерверки? Неужели прекрасный Цветок все еще так опечален струями жестокого дождя, поранившими его лепестки?

– Этого я пока не знаю, – хитро прищурился Доо. – Я видел Оситу всего раз, и он очень спешил. Но я надеюсь, когда его мне вернут, у нас будет мно-ого хороших новостей. Я велел мальчишке врываться в комнату Кайоши-танады неожиданно, чтобы он смог разглядеть как можно больше интересных вещей. Уверен, он выведает какие-нибудь полезные нам секреты.

– Но Кайоши-танада не будет доволен таким слугой!

– Оситу дали ему по велению императора, – захихикал Доо. – Разумеется, слуга такого плохого провидца, как я, – самый плохой слуга в храме. И разумеется, Кайоши-танада им недоволен. Но его недовольства будут игнорировать до тех пор, пока не закончится наказание. А потом мы найдем применение новостям Оситы, не так ли, мой уважаемый друг?

С этими словами Доо подвинул Ясураме блюдце с соевым соусом. Тот обмакнул в него ломтик рыбы и от волнения проглотил, почти не жуя.

– Кстати о вчерашних мэджу. – Доо понизил голос, глядя на тканевую дверь, за которой стоял слуга. – Какое выступление понравилось вам больше всего?

– О чем вы?

Пухлый провидец торопливо достал что-то из кармана и разложил на столе. Ясурама едва сдержал вздох восхищения. Это были маленькие деревянные таблички с портретами первых красавиц Пичита. Девушек изобразили по пояс, в платьях нежного оттенка и с прекрасными гребнями в волосах. Фоном служили подходящие образу каждой цветы. У одной были нарциссы, у другой – петуньи, у третьей – розы, а у четвертой – роскошные астры.

– Ясурама, что же вы так задумались? – зашипел Доо, косясь на вход. – Не можете вспомнить вчерашние выступления?

– Н-нет! – спохватился тощий провидец. – Просто они все так хороши! Были… Вчера… Я даже не знаю, какое выбрать, но, пожалуй, если подумать, четвертое понравилось мне больше всех.

Доо подвинул ему крайнюю табличку, остальные сгреб и положил в карман. Ясурама, воровато озираясь, спрятал портрет в рукаве, и оба продолжили с заговорщицким видом пить чай.

Провидец Доо всегда умел добывать вещи из-за стены, и Ясурама в первое время понятия не имел, как ему это удается. Свадебные рисунки – уникоми – заказывали живописцам, когда девушка из аристократической семьи достигала брачного возраста. На другой стороне таблички можно было прочитать имя невесты, ее происхождение и таланты. Таких уникоми делали от десятка до сотни, это зависело от богатства семьи.

Портреты выставлялись в общественных местах и магазинах, чтобы женихи могли присмотреть себе жену. Уникоми стоили дорого, и парень из бедного рода попросту не смог бы их купить. Если юноша был состоятелен и ему очень понравилась девушка, он приобретал бóльшую часть портретов, и тогда невесту отдавали замуж без лишних слов. В иных случаях устраивали что-то вроде торга.

Ясурама побеседовал с другом еще час и нехотя отправился домой. Его комнаты были ярче и просторней. Шелк на стенах не так выцвел, и в кухонных шкафах, помимо глиняной посуды, стоял расписной фарфор, подаренный благодарным за сбывшееся видение чиновником. Ясураме прислуживали двое интеллигентных молодых людей, похожих на тени, а у Доо был только шумный болван Осита, которого даже не воспитали как следует, прежде чем продать Цу-Дхо.

Друг был худшим из предсказателей, и заговаривать с ним, если ты выше по рангу, считалось зазорным, но Ясурама вырос вместе с Доо, и его всегда тянуло в маленький домик с простой обстановкой, где было уютно от тесноты и веселой болтовни прыщавого мальчишки.

Ясурама прошел в комнату, сел у окна и вынул из рукава табличку. Девушка была юна и прекрасна. Ее звали Сэй, и розовый цвет платья очень ей шел, как и астры, и рубиновый гребень в причудливо уложенных волосах. Сэй наверняка давно замужем, поэтому таблички продали по дешевке, и кто-то из мэджу пронес их в храм, зная, что в месте, где живут одни мужчины и не на чем отдохнуть глазам, такие вещи ценятся на вес золота.

Раньше портреты радовали Ясураму, но сегодня он окунулся в печаль, одолевавшую его все чаще и особенно поздней осенью. Ему исполнилось уже тридцать шесть, и обет безбрачия давно перестал быть просто словами, которые, будучи юнцом, Ясурама не понимал.

Он попал в храм в семь лет, как и Доо, и другие провидцы. И все они жили здесь, будто в тюрьме. Подобные среди подобных. Некоторые счастливцы умудрились найти свою симпатию в детстве и воображали ее в фантазиях, а порой до того сходили с ума, что пытались связаться с ней. Они никогда не брали у мэджу уникоми, боясь разглядеть в чертах очередной невесты свою возлюбленную. Это было бы чересчур жестоким ударом.

Ясурама покрутил в руках портрет Сэй, отпер тайную шкатулку, ключ от которой всегда носил на шее, и спрятал табличку среди десятка других, раздобытых Доо. Провидца давила меланхолия, и он порой готов был проклинать порядки храма, по которым считалось, что женщины не должны ступать за ворота и смущать мысли предсказателей, загрязняя их канал и отвлекая от видений. Что толку от этих правил, если каждый обитатель храма все равно находил способ думать о недоступном?

Не поддавались соблазну только младшие ученики и Кайоши-танада, но касательно последнего Ясурама сомневался, что он вообще человек. Первый провидец императора не общался ни с кем, кроме Цу-Дхо, и у его слуг невозможно было узнать ничего интересного, потому как все трое преднамеренно были неграмотные и немые.

Городская тюрьма находилась на окраине Эль-Рю. Людей здесь держали от силы несколько суток, потому что Царство не выделяло денег на еду для заключенных. Суд происходил быстро, и шансов на побег у пленников не было. Если преступление считалось серьезным, за них приносили выкуп, а когда платить оказывалось некому – казнили. Липкуд на этот счет и не чесался: вряд ли его проступок тянул на большой штраф.