Город показался на горизонте ранним утром. Главные ворота почти не видать было из-за тумана. Снег чуть подтаял, и под ногами чавкала грязь, делая ботинки весом с еще двух Генхардов. Возьмешься стаптывать да стряхивать, а ошметки летят куда попало. Иные прямо в рожу. И ладно, если в свою, а не в Мархову, а то как схлопочешь от Воблы леща по шее.

Серая громадина стены из каменюг здоровенных тянулась в обе стороны от ворот и плавно уходила в белую дымку. Генхард первым делом подошел к пестрым столбам-вестникам и стал разглядывать привязанные к ним ленты. Его интересовали синие. Они означали, что кому-то нужны работники.

– Так. Кузнецов у нас нету, – пробормотал он, увидев рисунок на конце первой тряпицы. – Или есть?

– Нету, – ответила Яни, заглядывая ему за спину.

– А стряпухи?

– Немножко. Меня сестра учила.

– Немножко не пойдет. Богатым господам не как попало стряпать надо, а всякие блюда роскошные вроде поросей с яблоками. Ну или рыб в сметане.

Желудок протяжно заурчал.

– Эх, ладно, чего тут у нас? О! Плотники нужны!

– Где? – встрепенулся Илан.

– А вот! Так, эту мы отвяжем. Смотрите все сюда. Будем искать дом с таким же знаком на воротах.

Генхард продемонстрировал его порченым, потом сунул ленточку за пазуху и вернулся к изучению столбов.

– Так, это не то. И это. Это тоже. Чего-то и выбрать нечего…

– А ты говорил, работы полно, – тут же заклацал челюстями Вобла.

– И полно! Каждый день ленты новые привязывают. На сегодня одну нашли. Хватит нам. Пойдемте.

– Будем искать дом со знаком? – робко спросила Яни.

Ей никак не хотелось в город. Генхард нахмурился, почесал подбородок.

– Ладно, я пока сам пойду. Вы же глазеете на людей, как дикие. Еще и в стороны шарахаетесь. Лишний раз народу не будем показываться. Спрячьтесь вон за те кустья и меня ждите. Я схожу, разведаю, что да как. Про работу узнаю и поищу, где нам на первое время остановиться. Потом проведу вас по местам, где потише. Яни, дай сюда денежку.

Вобла зыркнул с подозрением и начал пытать Генхарда каверзными вопросами, но ничего не добился: вороненок не врал.

– Ты смотри там, без нас пироги не лопай, – предупредила рыжая, шмыгнув носом.

– Нашла чего ляпнуть, – буркнул недовольный Генхард. – Герой я или не герой?

Мгновение спустя он шагал вдоль стены, выискивая лазейку. Только дурак станет тратить драгоценную монету на проход через городские ворота. Для шустряков обязательно найдется где-нибудь щель. Она и нашлась – посреди свалки. Заваленная мешками, почерневшими досками и куриными перьями. Курицы тут тоже валялись, здорово кем-то погрызенные. Наверное, хворь какая приключилась, и хозяин поспешил выбросить больных птиц.

Свято место пусто не бывает, так и свалка не сдалась без боя. Сначала пришлось прогнать собак. Воронье тоже мешало, но и с ним Генхард не церемонился. Расшугал всех и взялся освобождать проход. Минуту спустя он поранил палец ржавым гвоздем, весь измазался в какой-то гадости и стал окончательно похож на хозяина плесневелых угодий. Повезло уже с тем, что холод глушил запахи и помоям гнить не давал.

Дыра была узкой, но парнишка и сам неширокий – просочился без труда и оказался в переулке. Там он спешно отряхнул штаны, сунул руки в карманы и отправился изучать незнакомые места. Народу в такую рань почти не было. Только пара женщин беседовала, встретившись у колодца, да лохматый старик грелся возле железного корыта, где горело что-то едко пахнущее. На Генхарда внимания не обращали. Мало ли таких оборванцев кругом ходит.

Домов понастроили много. Какие-то из дерева, другие каменные. Маленькие и большие. Наполовину земляные халупы и чуть не дворцы в два этажа. Улочки петляли путаным узором, то ширились, то сужались. Генхард все ноги истоптал, а нужные ворота не находились. Прохожие или не знали, чей символ на ленте, или отправляли Генхарда куда подальше грубой руганью. Он почти плюнул на поиски, решив подождать, когда люди проснутся и будет кого поспрашивать, но тут на пути встретилось нечто интересное.

В глубине квадратного дворика, созданного стенами четырех длинных, похожих на сараи домов, стояла маленькая обшарпанная мазанка с провалами окон. Она была огорожена частоколом, из которого повыбивали добрую треть досок-зубьев. Странно, что соседи не растащили остальное на растопку.

– Что-то тут нечисто, – сказал себе Генхард. – На окраинах ни одной брошенки нет, а эта стоит почти посередь города. Чумные там жили, может?

Он опасливо подошел. Озираясь по сторонам, перемахнул через ограду и толкнул входную дверь. Она держалась только на нижней петле и тут же повисла, как пьяная. Генхард осторожно шагнул в полумрак. Его встретил толстый слой пыли, распахнутые веки ставней и пустота. В доме не было ничего, кроме печи с дырой в дымоходе. Прорехи зияли и в крыше. Генхард пошел дальше, проверяя на прочность пол, и вляпался в голубиный помет. Птицы ворковали на чердаке, будто дразнили непрошеного визитера. Вороненок тихо выругался, осмотрелся и вышел за дверь.

– Точно нечисто, – шепнул он, вспомнив старика и его корыто. – Если он ничейный, бродяжки бы в нем ночлег устроили. А если чейный, то почему никто тут не живет? Новые люди в городе часто бывают. Хозяин махом бы нашел, кому его продать или сдать. И не скажешь, что отсюда только съехали. Давно пустует-то. Наверное, правда от чумных остался.

Вороненок торопливо покинул квадратный двор и отправился дальше, но мазанка не шла из головы. Какой-то пропитый угрюмец проводил Генхарда тусклым, недобрым взглядом. Он сидел прямо на земле возле винной лавки и, видно, страсть как мечтал опохмелиться. Генхард сначала мимо пробрел, потом вернулся. Забежал внутрь магазина и чуть не впечатался в стену. Помещение было крохотной пристройкой к жилому дому: два шага в ширину и столько же в длину. Чтобы осветить его, хватало сального огарка.

Генхард огляделся и нашел колокольчик. Услышав звон, толстый лупоглазый здоровяк открыл торговое окошко и спросил, чего Генхард желает. За его спиной тускло блестели расставленные на полке графины и склянки.

– Баночку дешевого пива. Сколько будет?

– Медяк.

Генхард простился с монетой, мысленно умоляя, чтобы она пошла впрок. У него остался еще один медяк и драгоценный сребреник. Потом выскочил наружу и подошел к пьянице.

– Чего горюешь, батька? Холодно с утра. На вот, погрейся.

Генхард сунул мужчине пиво. Тот взял недоверчиво и спросил:

– Чего надо?

– Новый я тут. Прибыли только всей семьей. Это тебе за поболтать.

– Ну-ну, – хмыкнул пьянчуга.

После пары глотков он стал не таким угрюмым.

– Слушай, батька, – сказал Генхард, выждав, пока выпивка сделает свое дело. – Ты не знаешь, с какого это дома? Я уже ноги до колен стер, а все никак не найду.

Он показал знак на синей ленте.

– А-а. Так это в ту сторону. К реке. По мельнице увидишь.

– Благодарствую, – кивнул Генхард. – И еще вопрос у меня есть. Видал я дом пустой в том вон закоулке. Чейный он или нет?

– Чейный, а как же. Горшечник у нас тут живет, Фимон. Это мамаши его хата.

– А чего пустует? Я все глаза проглядел, пока по округе ходил, а брошенку ни одну не нашел, кроме этой.

– Да где ты хату халявную найдешь в такие времена? – искренне удивился мужчина. – С затмения упал?

– Вот я и не соображу, почему эта пустая? Хозяин ее сдает на житье-то? Там уже целая голубятня развелась. Людей как будто сроду не бывало.

– И не просись туда, – отмахнулся пьяница. – Я тебе как добрый человек говорю. С ума сойдешь и на нем же поедешь.

– Чего?

– Сбрендишь, говорю! Там ночами творится дрянь какая-то. Ведьма была мамаша Фимонова. Он сам в той хате не живет, и никто туда не суется, даже бродяжки. А кто ночевал хоть раз, выбегают среди ночи и вопят. Один выскочил, да так и упал. В сугробе утром нашли закоченелого.

– Это что за страсти?! – выдохнул Генхард. – Призрак там, что ли? Батька соахийский! Я ж туда заходил!